Александр Ватлин - Германия в ХХ веке
Католическая церковь, имевшая жесткую социальную доктрину, являлась для новой власти на первых порах неприступной крепостью. До 1933 г. лишь каждый восьмой из поданных за НСДАП голосов принадлежал католикам. Отказавшись от прямой атаки, Гитлер предпочел в этом случае подписать своего рода пакт о ненападении, разграничив сферы компетенций. Конкордат с Ватиканом (20 июля 1933 г.) позволил католической церкви в обмен на отказ от политической деятельности сохранить религиозную независимость и молодежные организации. Контроль за невмешательством обеих церковных организаций в светскую жизнь осуществляло специальное министерство по делам церкви, созданное 16 июня 1935 г.
Отдавая «кесарю кесарево», христианские священники настаивали на соблюдении норм человеческого общежития. Отношения власти и церкви резко обострились после того, как в 1939 г. началась реализация нацистской программы «эвтаназии», т.е. умерщвления психически и безнадежно больных, жертвами которой стало более 70 тыс. человек. После протестов церковных иерархов, получивших широкий общественный резонанс, Гитлер был вынужден пойти на попятную, тайно отменив свое решение. Не приносили особого успеха и антирелигиозные акции режима вроде попытки Мартина Бормана заменить преподавание религии в школах «нацистским часом». Отношения между режимом и христианскими организациями никогда не выходили за рамки холодного нейтралитета. Этому не противоречит ни интеграция ряда церковных иерархов в нацистскую элиту, ни участие значительного числа священников в движении сопротивления, набиравшее силу по мере того, как прояснялось истинное лицо гитлеровской диктатуры.
Само понятие антифашистского сопротивления проделало за пять с половиной десятилетий, прошедших с момента краха «третьего рейха» значительную эволюцию,, трансформируясь в соответствии с требованиями политической конъюнктуры в ФРГ, ГДР и других странах. В немецкой научной литературе последнего десятилетия преобладает «интегральная модель сопротивления», включающая в него любые проявления несогласия с системой независимо от их мотивации. Сюда включается неучастие в официальных мероприятиях, «внутренняя эмиграция», нонконформистское поведение и многое другое, становившееся уголовно наказуемыми деяниями в условиях нацистской диктатуры. Признание столь широкого подхода к сопротивлению не должно заслонять собой очевидного факта, что наиболее опасной для гитлеровского режима являлась организованная и политически мотивированная деятельность, направленная на разоблачение его сущности и подготовку его свержения. Признание того, что «коммунисты играли ведущую роль в движении сопротивления» (Г. Вебер), не без труда утвердилось в историографии ФРГ. Те из них, кто продолжал политическую работу в Германии и пытался копировать тактику большевистского подполья, несли тяжелые потери. Из 300 тыс. членов веймарской КПГ в годы третьего рейха» подверглось репрессиям около половины. Социал-демократы, напротив, делали ставку на работу вне Германии, используя свои связи в Социалистическом рабочем интернационале для мобилизации мирового общественного мнения против нацистского режима. В рядах эмиграции оказались не только левые политики Веймарской республики, но и видные писатели, ученые. Их творчество и их антифашистская борьба стали символом «другой Германии», хотя и не могли привести страну к свержению гитлеровского режима.
Наиболее дальновидные представители служилой элиты также пытались противодействовать авантюристическому курсу. Оппозиционные настроения имелись даже в вермахте, который не был подвергнут нацификации – ветеран войны Гитлер был уверен в том, что офицерский кодекс чести и присяга, принесенная лично ему, окажутся достаточными гарантиями лояльности вооруженных сил. 5 ноября 1937 г. на секретном совещании в рейхсканцелярии Гитлер изложил детальную программу военно-политического реванша. После оснащения вермахта новейшим вооружением следовало разгромить Австрию и Чехословакию, чтобы затем развязать полномасштабную войну на западных границах Германии.
Далеко идущие планы фюрера поддержали далеко не все. Министр иностранных дел Константин фон Нейрат, военный министр Вернер фон Бломберг и главнокомандующий сухопутных войск Вернер фон Фрич, представлявшие аристократическую элиту в нацистском государстве, посчитали невероятным реализацию программы Гитлера без развязывания новой европейской войны. Под разными предлогами Гитлер отправил своих осторожных оппонентов в отставку, сам возглавив командование вермахтом. Нейрата сменил германский посол в Лондоне Иоахим Риббентроп. Начальник генерального штаба вермахта Людвиг Бек, слагая с себя полномочия, написал летом 1938 г. в рапорте: «отказываюсь одобрять любые националсоциалистические авантюры. Окончательная победа Германии невозможна». Вокруг него сложилась группа единомышленников, рассчитывавших с помощью Великобритании осуществить в стране военный переворот. Однако Лондон отказался вмешиваться во внутригерманские события, и дальше общих планов дела у заговорщиков не пошли.
Для того, чтобы вести политику с позиции силы на международной арене, «третьему рейху» не хватало стальных мускулов. Параллельно с политической «унификацией» разворачивается процесс огосударствления германского хозяйства. Для этого 15 июля 1933 г. был создан Генеральный совет немецкого хозяйства, куда наряду с высшими чиновниками вошел ряд крупнейших предпринимателей. Утверждения ряда биографов Гитлера о том, что их героя, «фанатика власти», не интересовали вопросы экономики, следует воспринимать с известной осторожностью. В доказательство этого часто приводится его высказывание: «То, в чьих руках собственность, не меняет сути дела. Нам не нужна социализация банков и фабрик. Мы социализируем души людей». Действительно, фюрер не был связан марксистскими догмами о примате собственности над властью, напротив, он стремился и сумел доказать обратное. Легальный приход к власти с опорой на консервативные элиты политики и бизнеса закрыл для нацистов перспективу социальной революции. В неменьшей степени, чем ход первой советской пятилетки, их привлекал опыт принудительной экономики Германии периода первой мировой войны, позволившей мобилизовать для фронта все имевшиеся ресурсы.
Принято считать, что правительство Гитлера просто воспользовалось оживлением экономической конъюнктуры, хотя в истории ничего не происходит само по себе. С одной стороны, новый режим опирался на антикризисные законы, принятые еще правительством Брюнинга – должно было пройти определенное время, чтобы они заработали в полную силу. С другой – вернувшийся в рейхсбанк советник Гитлера по вопросам экономики Хьялмар Шахт проводил политику, во многом близкую кейнсианским рецептам. Она включала в себя организацию общественных работ, щедрое кредитование предприятий, выпускавших стратегически важную продукцию или разрабатывавших технологии производства синтетических материалов, наращивание денежной массы при одновременном подавлении инфляции административными мерами (в октябре 1936 г. в Германии были заморожены цены на основные потребительские товары).
Финансирование экономики велось с расчетом на то, что военная добыча компенсирует затраченные инвестиции. Отказ от свободной конвертации рейхсмарки и увязанный с курсом на автаркию выход Германии из международной системы разделения труда увеличивали возможности государственного регулирования. Режим строгой экономии во всех отраслях промышленности с подключением пропаганды («долой металлические заборы перед нашими домами») отражал неспособность правительства справиться с дефицитом стратегического сырья. Строительство металлургического концерна «Герман Геринг», который должен был работать на низкокачественной руде, показывало, что нацистский режим переносит ставку на нерыночные рычаги управления экономикой. Все это вызывало скрытое недовольство в тех отраслях, на которые не пролился золотой дождь государственных инвестиций (легкая промышленность, бытовая электротехника). Однако надежды тех предпринимательских кругов, которые мечтали в годы кризиса о «суровом и твердом руководстве» (Г. Крупп), были в целом оправданы. Мелочная опека нацистских чиновников компенсировалась стабильными государственными заказами, прежде всего для отраслей, связанных с военным производством. С 1933 по 1939 гг. государственные расходы выросли в семь раз, за тот же период прибыли кампаний, работавших на войну, выросли в несколько десятков раз.
Летом 1936 г. Гитлер посчитал первый этап унификации германской экономики законченным и предложил развернутый меморандум о перспективах ее развития. «Темп роста нашей военной мощи не может быть слишком быстрым… Если нам не удастся в кратчайший срок превратить вермахт в первую армию мира, Германию ждет бесславный конец». Документ был выдержан в ультимативном тоне: «Либо германское хозяйство примет новые экономические задачи, либо оно покажет собственную несостоятельность как раз в то время, когда Советское государство принимает свои громадные планы. Но это приведет не к гибели Германии, а к краху ее отдельных предпринимателей». На основе меморандума осенью 1936 г. был разработан четырехлетний план, успешное завершение которого подразумевало готовность Германии к ведению войны континентального масштаба. Ведомство Геринга (о коррумпированности последнего как раз в сфере распределения государственных заказов ходили легенды), которому был поручен контроль за ходом «четырехлетки», получило законодательные права в экономической области. Это не смогло предотвратить снижения показателей прироста промышленного производства, достигшего в 1935 г. 15 %, в 1937 г. – 11 % и в 1938 г. – лишь 2,3 %. Тридцать девятый год принес с собой явные признаки стагнации, нарастание диспропорций в пользу тяжелой промышленности, дефицит потребительских товаров и инфляционные ожидания населения. С точки зрения историковревизионистов это подталкивало режим к внешнеполитическим авантюрам, Тим Мейсон говорит даже о «бегстве в войну». Их оппоненты считают, что кризис можно было разрешить дальнейшим «закручиванием гаек» внутри страны (Э. Нольте), а к мировой войне вели другие пути. Так или иначе, Гитлер остался верен своему тезису о примате политики над экономикой.
