Александр Ватлин - Германия в ХХ веке
Образ смертельного врага был необходим нацистам не только для завоевания власти, но и для втягивания широких слоев населения в преступное сообщество. В противоположность позитивным качествам немецкой нации евреи воплощали в себе все негативное, и тем не менее правили миром, выступая в образе финансовых воротил, творцов массовой культуры, героев парламентской говорильни. Если исторический антисемитизм видел корень зла в иудаистском вероисповедании, то теперь речь шла о генетическимистическом понятии «крови». Подобно тому, как в средние века феодальная знать занималась своим генеалогическим древом, немцам вновь пришлось копаться в семейных архивах, чтобы доказать отсутствие в своей родословной неарийских предков. В противовес индивидуальному пути спасения души в религии нацизм пытался навязать миру коллективный путь спасения через жертвоприношение целого народа. «Нюрнбергские законы», принятые на съезде НСДАП 15 сентября 1935 г., стали юридической основой государственного антисемитизма. Евреи были лишены гражданских прав, им запрещались сексуальные контакты и браки с арийскими женщинами.
Использовав покушение еврейского юноши на германского дипломата в Париже, нацисты провели 9 ноября 1938 г. массированную акцию возмездия, получившую кощунственное название «хрустальной ночи». По всей стране были подожжены или разграблены синагоги, более 26 тыс. евреев брошены в концлагеря. Без судебного решения конфисковалось их имущество, на все еврейское население Германии была наложена контрибуция в 1,2 млрд. рейхсмарок. В результате нараставших репрессий эмиграция превратилась в паническое бегство – около 170 тыс. евреев (около трети еврейской общины на 1933 г.) успели покинуть Германию до начала второй мировой войны. Остальных ждала судьба, которую невозможно было предугадать. «Хрустальная ночь» стала важным звеном в трансформации расовой политики нацистов от бойкота евреев в немецком обществе к их физическому уничтожению.
Жертвами государственного террора оказывались не только евреи, но и цыгане, сектанты, гомосексуалисты, «праздношатающиеся», асоциальные элементы – все те, кто не вписывался в нацистский стандарт полезного члена общества. Представители каждой из этих групп, попадая в концлагерь, получали соответствующий значок на полосатой робе – немецкая страсть к порядку проявляла себя и здесь. Список лиц неарийского поведения постоянно дополнялся, и параллельно росла тяга к радикальным решениям (Endlösung), которые будут реализованы уже в ходе второй мировой войны. Влияние террора на сознание немцев не следует переоценивать – он был одним, но не единственным механизмом обеспечения политического господства НСДАП. Взгляд на Германию тридцатых годов как на один большой застенок являлся скорее пропагандистским приемом, который использовало международное антифашистское движение тех лет. Довоенные концлагеря являлись средством устрашения, а не изоляции и физического уничтожения. Пребывание в них было, как правило, кратковременным (за исключением лидеров оппозиционных партий), а выход на свободу ставился в зависимость от готовности прекратить политическую деятельность и стать негласным сотрудником гестапо. К сентябрю 1939 г. в архипелаге нацистских концлагерей находилось около 25 тыс. человек. Спецификой нацистского террора был его превентивный характер – «речь шла скорее не о подавлении любого протеста, а о своевременном предупреждении его появления. Недовольство могло быть сколь угодно большим, но оно не представляло опасности для тоталитарного режима, пока оставалось неорганизованным. Важнейшим инструментом системы обеспечения безопасности нацистского режима были не столько концлагеря, сколько обычные канцелярские папки, где собиралась информация о малейшем проявлении недовольства» (М. Штейнерт).
Пропаганду «третьего рейха» можно без преувеличения назвать идеологическим террором. Если эсесовские питомники занимались биологическим отбором расово чистых экземпляров, то Геббельсу было поручено духовное формирование нового человека. Возглавляемое им Министерство пропаганды и народного просвещения не имело аналогов в мировой истории. Принципы, сформулированные его шефом: простота, размах, концентрация, реализовывались в ежедневной работе огромной империи средств массовой информации. Правда в ней допускалась ровно настолько, насколько она соответствовала интересам режима. Ложь была гораздо удобнее – она не знала границ и позволяла сотрудникам Геббельса чувствовать себя архитекторами человеческих душ. После запрета либеральной прессы ставка была сделана на согласованность пропагандистских кампаний, не только сопровождавших, но и предварявших принципиальные внутри– и внешнеполитические решения. В своем конкретном исполнении эти кампании весьма напоминали коммерческую рекламу, обращаясь к подсознанию потребителей, делая ставку на доходчивость и отделяя рекламный образ того или иного «продукта» от его реального содержания. Одной из первых организованных сверху «спонтанных акций протеста» было сожжение неугодных новому режиму книг студентами университетов 10 мая 1933 г. Позже в качестве субъектов идеологической цензуры выступало около полусотни партийных и государственных учреждений, список запрещенных и изымаемых из библиотек книг исчислялся десятками тысяч названий.
«Пропаганда должна доходить до каждого» – реализуя этот принцип, геббельсовский аппарат проявлял неистощимую выдумку. Сюда относилось и использование технических новшеств вроде радио, позволявшего напрямую воздействовать на настроения миллионов домохозяек, проводивших свое время на кухне, и обязательные пропагандистские журналы (Wochenschau) перед киносеансами, и книга «Майн кампф» в качестве обязательного подарка молодоженам. Пропаганда воздействовала даже на гастрономические вкусы населения – в условиях курса на автаркию и экономию валюты была развернута кампания за отказ от натурального кофе, а сливочное масло попало в разряд продуктов, подрывающих обороноспособность Германии (rüstungsfeindlich).
Специфической чертой тоталитарной пропаганды является то, что она не просто манипулирует общественным мнением – она его создает, превращаясь в «центральный инструмент социального контроля» (П. Лонгерих). На любой из вопросов, волнующих того или иного человека, у нее должен иметься готовый ответ.
Нацистская пропаганда была вездесущей, простираясь от скромной кухни до циклопического сооружения в Нюрнберге, где ежегодно проходили съезды НСДАП.
Очевидцы воспринимали их как незабываемое шоу – днем бесконечные парады и апофеоз появления Гитлера на трибуне, ночью замки из лучей света, создаваемых тысячами прожекторов, и массовые факельные шествия.
Главным для участников того или иного съезда, число которых доходило до сотни тысяч, было не обсуждение политического курса и принятие решений, а эмоциональный подъем и чувство сопричастности к происходящему. «Фюрер думает за нас» – эта культовая формула избавляла многих немцев от угрызений совести за соучастие в преступных деяниях режима.
Превращение искусства в часть пропагандистской машины символизировало назначение Геббельса куратором «Имперской палаты деятелей культуры» (Reichskulturkammer), созданной 15 ноября 1933 г. В рамках этой полусословной структуры государство гарантировало художникам материальное благополучие в обмен на выполнение политического заказа. Место свободы творчества заняло следование коньюнктуре и ремесленное мастерство. Зачастую решение о том, считать или не считать то или иное произведение частью «немецкого искусства», зависело от вкусов и личного покровительства высших руководителей НСДАП. Ряд сфер и направлений искусства просто вымер, из других (например, кино) исчезли элементы социальной критики, и они превратились в часть индустрии развлечений (Ablenkungskultur). Из тысячи полнометражных кинофильмов, появившихся в Германии 1933-1945 гг., около 150 носили явную пропагандистскую направленность.
Художественные произведения, не отвечавшие нацистским эстетическим канонам, были собраны на выставке «Деградировавшее искусство», кочевавшей с 1937 г. по германским городам. «Ее экспонаты с их экспрессионистски-культурбольшевистскими или еврейско-искаженными формами должны были произвести впечатление издевательства над врожденным достоинством и красотой формирующегося германского человека» (Й. Херманд). Подлинное искусство с точки зрения идеологов национал-социализма должно обращаться к массам, воспитывать обывателя в национальном духе, а не шокировать его. Стиль «третьего рейха», вошедший в лексикон искусствоведения, легко узнаваем – его отличают гигантомания, апелляция к античной классике, перегруженность деталями и героизирующий натурализм. Личным пристрастием фюрера, наряду с любовью к музыке Рихарда Вагнера, была архитектура. Он принимал самое активное участие в разработке масштабных планов перестройки Берлина и других германских городов, призванных продемонстрировать вечность новой империи. Гранит, необходимый для помпезных сооружений, почти ничего не стоил, ведь он добывался в каменоломнях заключенными концлагерей.
