Георгий Бабат - Магнетрон
— Гостеприимство, между нами говоря, довольно своеобразное, — продолжал Цветовский. — Он предложил мне устроиться в вашей комнате. Вы скажете, вольно же было мне принимать такое предложение…
— Бросьте, Виктор Савельевич! Берите одеяло с моей кровати и устраивайтесь как можете лучше. С меня довольно и простыни.
Веснин выключил свет, разделся и лег.
После всего пережитого он чувствовал себя бодрым и сильным, как никогда. Он припоминал отдельные части своего доклада и сожалел, что не успел сообщить о многих важных моментах, а говорил слишком растянуто о том, что совсем можно было бы опустить. Он думал, как, в каком направлении следует теперь доработать доклад, чтобы получилась полноценная научная монография.
— Владимир Сергеевич, — снова начал Цветовский, — вы не спите? И мне что-то не спится. Все думаю о том, что меня завтра ждет в главке. Кстати, представьте себе, я встретил сегодня нашу бывшую практикантку Розанову.
— Где?
— Здесь.
— Что вы говорите! — закричал Веснин, вскакивая с кровати. — Это она, должно быть, искала меня.
— Возможно, — вздохнул Цветовский. — Она была у Михаила Григорьевича.
— Ах, как досадно, что он спит! Вероятно, она имела серьезный повод прийти сюда. А я в это время развлекался на званом вечере. Это ужасно!
Веснин молниеносно оделся, зажег свет. Но ни позвонить Вале, ни разбудить Муравейского он не решился. Оставалось ждать до восьми утра, когда можно будет позвонить Вале, побежать к ней, узнать, что с ней.
— Вы удивлены, Владимир Сергеевич? — продолжал Цветовский. — Я, признаться, тоже немного… как вам сказать… был озадачен, когда зашел к Муравейскому после ее ухода и увидел на столике у Муравейского Валины янтари…
В этот момент зазвонил телефон. Веснин поднял трубку с воплем:
— Валя!
— Владимир Сергеевич, — отвечал голос Волкова, — я жду вас в вестибюле. Берите свой портфель со всеми материалами и спускайтесь вниз. Мы сию минуту должны с вами явиться в Наркомат тяжелой промышленности к наркому Григорию Константиновичу Орджоникидзе лично.
Взяв под мышку свой парусиновый портфель, Веснин, ничего не сказав Цветовскому, выскочил из номера.
— Бедняга, — вздохнул Цветовский, укрываясь любезно предложенным ему одеялом. — Наивный юноша… Я, говорит, верю, для сердца, говорит, нужно верить… Верь, верь… Видно, сейчас все равно тебя не разуверишь. Эх, Володя, Володя, все мы были молоды, все мы были доверчивы… Но, очевидно, каждый должен через это пройти.
Придя к этому выводу, Цветовский подложил под подушку Причины и формы разрушений гидротехнических сооружений и уснул.
Инженер Цветовский в смятении чувств
Утром Цветовский перелистал страницы, на которых были описаны разрушения плотин в каньоне Колорадо, захлопнул книгу и вздохнул:
— Все это частности, частности… Главное — это то, что я уже не молод.
Придя к этому заключению, Цветовский решил выехать в Ленинград, не заходя к Дубову:
— Не пристало в моем возрасте мыкаться с пустяками по главку.
Он засунул книгу в свой портфель, побрился, умылся и отправился на вокзал. По дороге, правда, он несколько раз останавливался, обдумывая свое смелое решение:
«А что я скажу Олимпиаде Макаровне?»
И во рту у него становилось сухо. Выпив газированной воды, он сплюнул и сказал вслух:
— Мужчина, черт возьми, должен быть свирепым!
Эта идея его очень ободрила, и он, смело растолкав стоявших в очереди у билетной кассы, протянул в окошко свое командировочное удостоверение. Получив билет, Цветовский купил в железнодорожном киоске книгу об авариях на транспорте и вошел в вагон.
В купе было тихо, пахло дезинфекцией. Цветовский смотрел в окно и думал о Веснине и Вале
«Что он нашел в ней?»
— Простите, — услыхал он голос соседа по купе, — если не ошибаюсь, вы инженер Цветовский?
Виктор Савельевич обернулся.
— Да, — вздохнул он, — это я. А вы — товарищ Рубель. Помните, года три назад, когда вы приезжали к нам на завод, мы с вами думали над проблемой, которую удалось решить Веснину. Правда, в последнее время в моем отделе, в отделе генераторных ламп, не занимались магнетроном, но, согласитесь, мы с вами обсуждали это дело много раньше, чем о нем узнал Веснин. У нас строились еще до того, как Веснин начал работать на заводе, многоразрезные магнетроны — и шести-, и восьмиразрезные…
— В наше время, — усмехнулся Рубель, — мне кажется странным, что можно смешивать многоразрезные магнетроны с многорезонаторными. Тут, видите ли, большая принципиальная разница.
— Согласен, согласен, — опустив голову, пробормотал Цветовский. — Однако… это, конечно, мое личное мнение… я полагаю, было естественно вспомнить, что первые, так сказать, пионерские, работы в области сверхвысоких частот были сделаны в отделе генераторных ламп… А впрочем, знаете, я сейчас, пока вы не обратились ко мне, думал о вещах, далеких от техники сантиметровых волн. Я думал, представьте себе, о любви. О том, как с детства у каждого человека слагается свой идеал. Вначале он сплетается из лучших черт людей близких, дорогих, потом постепенно заполняется чертами любимых героев. Этот туманный образ, который мы создаем в своем воображении, слишком прекрасен для того, чтобы его можно было найти в реальной жизни… И вот приходит миг, юноша видит девушку. Он наделяет ее качествами, о которых, возможно, ни она сама и никто из ее близких и не подозревали. А он придумывает в ней всё новые и новые достоинства… Обычно чем меньше мы ее знаем, тем более верим своей мечте. Случайная разлука, притворная болезнь — все эти уловки, подогревающие страсть, — и вот вы женаты, вот у вас уже дети, и вы везете, тянете эту лямку…
— Похоже, что вы нездоровы, — прервал Цветовского Рубель. — А у меня как раз лекарство есть в запасе. Не угодно ли? Это особенно полезно в дороге. Скажу откровенно, у меня было намерение осушить это с Весниным. Поэтому предлагаю за его здоровье. А?
Цветовский не стал возражать.
После нескольких глотков ямайского рома Виктор Савельевич сделался еще более красноречив.
— Я не понимал свою мать, — вздыхал он, — она была простая женщина, и я стыдился ее. Помню, я рыдал от стыда, когда она принесла мне, ученику четвертого класса гимназии, яичницу на сковородке, чтобы я позавтракал при ней во время большой перемены… Моя супруга, Олимпиада Макаровна, — это человек иного склада. Я ее уважаю… Любовь — это другое, но уважать — уважаю… Холостяку всюду плохо, а женатому — только у себя дома. Холостяк живет, как царь, но умирает, как собака. А женатый наоборот, живет вроде как собака…
Рубель достал из чемодана пижаму и ночные туфли, расшнуровал ботинки:
— Давайте отдохнем, Виктор Савельевич. Конечно, мы с вами думали, о многом думали. Но первый многорезонаторный магнетрон построил Веснин. И это трудно оспорить. А мы с вами работаем на своих местах. И будем стараться свою работу делать как можно лучше.
— Веснин вбежал в область сантиметровых волн, как фокстерьер в кегельную игру, — возразил Цветовский. — Да, именно, как фокстерьер, резвый и необразованный. Мочалова не стало, Студенецкого убрали, Муравейский недоучел, Ронин самоустранился, профессор Беневоленский — а он не так глуп, между прочим, — недооценил… Вот и остался инженер Веснин — шишка на ровном месте, главный конструктор магнетрона. Веснин действует, а я — как сороконожка в анекдоте: подниму первую ногу и начну думать, что в это же время делает тридцать восьмая, поэтому я никак с места не могу сойти. Это говорит Олимпиада Макаровна… Позвольте, — спохватился Цветовский, — я еще не закончил свою основную мысль. Речь шла о любви и дружбе. Я много размышлял об этих логических понятиях, и у меня есть своя концепция. Два одинаковых шарика… к примеру, два пробковых или два парафиновых, брошенные на поверхность воды, притягиваются друг к другу. Разные шарики — один парафиновый, а другой пробковый — отталкиваются. Физики объясняют это поверхностным натяжением. Поверхностная пленка воды сближает или расталкивает шары в зависимости от их смачиваемости. Пробковые шарики смачиваются водой, а парафиновые — нет. Крохотные добавки могут совершенно изменить поведение вещества. Известны тела, которые жадно поглощают воду, но после введения ничтожной примеси они начинают воду отталкивать. Тонкими теориями физики и химики обосновали явление избирательного поглощения одного вещества другим. Но неизмеримо труднее объяснить избирательное влечение или отталкивание человеческих существ…
Убедившись, что Рубель спит, инженер Цветовский тоже лег. Он снова вспомнил свою мать, как она, когда он был еще совсем крошкой, искупав его и закутав в мохнатую простыню, напевала ему песенку:
