Юрий Левада - Ищем человека: Социологические очерки. 2000–2005
Таблица 14.
«Несет ли человек моральную ответственность…»
(% от числа опрошенных)
Неизбежным дополнением лукавства в отношении с государством, как и ранее, оказывается лукавая «игра» человека с самим собой – сделки с собственной совестью, заведомо неправедные поступки.
Таблица 15.
«Приходилось ли Вам когда-либо поступать вопреки тому, что Вы считаете правильным, справедливым?»
(% от числа опрошенных)
Изменения за 15 лет не слишком велики. Существенный признак времени: меньше приходится лукавить с самим собой по требованию начальства, но зато больше – под давлением коллектива или семьи. В 2003 году имеющие высшее образование чаще других вынуждены кривить душой для начальства (14 %), но еще чаще (41 %) ради «пользы дела». На «собственную слабость» в большей мере ссылаются предприниматели и руководители.
Подведем некоторые итоги. Спустя почти двадцать лет с начала реформирования советского общества самоидентификация человека остается сложной проблемой. Не сформировалась «новая» (современная, европейская, демократическая, гражданственная) основа для его самообозначения, тем более – для самоутверждения. Поэтому точкой отсчета – если не демонстративной, то реальной – остаются характеристики «человека советского». Эта тенденция подкрепляется официальными поисками «советской» легитимации через обращение к символике, стилю, приемам управления (правда, при постоянных попытках сочетать черты стиля различных периодов: победные марши военного времени со стабильностью «застоя», административные перетряски в хрущевском духе с произволом переломных лет и т. п.). Сохраняет свое значение характерный для советской эпохи механизм «негативного» самоутверждения, достигаемого с помощью принижения образов «врага» или «обобщенного чужого». Однако в массовом сознании, во многом следующем в фарватере официальной политики, нарастает отчуждение от власти и государства, а идентификация с их ценностями выглядит лукавой, двусмысленной. Человек вынужден искать защиты у власти, но не хочет ей служить.
Функции и динамика общественных настроений
Продолжая анализ результатов последнего опроса по программе «Советский человек» (2003, N=2000 человек; предыдущие опросы: 1989, N=1250; 1994, N=3000; 1999, N=2000), никак нельзя обойти вниманием довольно сложный кластер проблем, выраженных в динамике общественных настроений и, как представляется, приводящих к пониманию некоторых моментов природы и функций этого феномена, а также к оценке значения социологических (опросных) средств его исследования. Без обращения к таким методологическим рамкам целый ряд полученных в ходе опроса данных не поддаются объяснению. Это относится, в частности, к наблюдаемому за период между двумя волнами исследования резкому взлету ряда показателей массовых настроений.
Что изменилось?
Сопоставим данные исследований по программе «Советский человек» 1999 и 2003 годов относительно того, как сами респонденты оценивают изменения общественных настроений за минувшее девятилетие (табл. i). При этом в обоих случаях имеется возможность сопоставить представления об изменениях чувств «других» («у окружающих людей») и чувств собственных («у себя лично»).
Самые общие выводы достаточно очевидны: «позитивные» показатели настроений (причем в первую очередь наиболее распространенных, описывающих собственное состояние людей) заметно выросли, а «негативные» (усталости, страха, обиды, растерянности, агрессивности и пр.) – снизились. Относительно чаще стали упоминаться и позитивные социально ориентированные настроения (уверенность, свобода, ответственность, гордость), хотя их показатели ограничены немногими процентами опрошенных. Практически во всех случаях положительные показатели собственных настроений («у себя»), как и позитивной их динамики, существенно превышают соответствующие оценки настроений окружающих («у других»). В то же время остались на прежнем уровне все показатели «зависти» и возросли показатели «одиночества». Наиболее распространенными при оценке состояния «других» остаются чувства усталости и безразличия, но при характеристике собственного состояния на первый план вышла надежда. Каждая из отмеченных тенденций, выраженных в отдельных компонентах таблицы I, нуждается в объяснении.
Ничего удивительного в том, что чаще всего – применительно к себе и по отношению к другим, к окружающим – респонденты указывают более «простые» чувства, характеризующие эмоциональное состояние человека, и значительно реже – «сложные», которые относятся к положению человека в обществе. Разумеется, в контексте массового опроса фиксируются преимущественно социально значимые эмоциональные состояния. Различия между показателями настроений (а также в оценках материального положения, перспектив, опасений и др.) «у себя» и «у других» неизбежно связаны с особенностями восприятия социальной дистанции «ближних» и «дальних», «своего» и «чужого», «собственного» и «общего». Кроме фактора перспективы, здесь действуют и особенности каналов получения информации: это непосредственный, собственный опыт, трансляция чужого опыта (разговоры, слухи), содержание СМИ.
Таблица 1.
«Какие чувства проявились, окрепли за последние годы…?»
(% от числа опрошенных)
Что же касается динамики оценок общественных настроений, которая видна по исследованиям программы «Советский человек», то ее можно понять с помощью более регулярных данных мониторинга социальных настроений, получаемых ВЦИОМом на протяжении более десяти лет каждые два месяца. Обобщенным выражением этих данных, как известно, служит индекс социальных настроений (ИСН). На рисунке 1 приведены сводные значения, а также некоторые компоненты ИСН за период наблюдений. На рисунке 1 выделены моменты проведения исследований по программе «Советский человек» 1994,1999 и 2003 годов (в опросе 1989 года аналогичные позиции отсутствовали). Первые два опроса проводились в ситуации заметной неуверенности общественных настроений, когда колебания показателей ИСН располагались в зоне негативных значений, на 20–30 процентных пунктов ниже нулевых отметок.
Рисунок 1.
Индекс социальных настроений и некоторые его компоненты, 1994–2004
(Разность между числом опрошенных, выбравших позитивные и негативные суждения относительно указанных вопросов, %)
После общественно-политического перелома 1999–2000 годов, стимулировавшего явный рост социальных надежд, такие колебания практически постоянно происходят в зоне позитивных значений, примерно на 20 процентных пунктов выше нулевой линии. (Единственное исключение за последние годы – падение показателя «настроения в последние дни» до отрицательных значений летом 2000-го, явная реакция на поведение президента после катастрофы «Курска».)
Вряд ли было бы правильно трактовать перемену общего «тона» социальных настроений в 1999–2000 годах как признак какой-то высокой «политизированности» российского общественного мнения. Скорее это показатель устойчивого патернализма, чуть ли не мессианского ожидания персонального «спасителя» после череды разочарований в политиках и политических комбинациях предыдущих лет. Причем, что весьма важно, с самого начала критерием оценки патерналистского доверия явились не какие-либо достигнутые успехи, а надежды на успехи будущие (как известно из текущих исследований, такая расстановка факторов одобрения и поддержки президента сохраняется до последнего времени). Соответственно критерием обоснованности таких надежд оказывается не столько сопоставление с перспективными целями, сколько контраст с прошлыми неудачами в различных сферах, далеко не только экономическими или потребительскими. Чуть ли не внезапно возникшее и все еще устойчивое массовое «легковерие» по отношению к носителю высшей власти объясняется еще и тем, что в условиях вынужденного политического «воспитания бедствиями» уровень общественных притязаний оказался весьма невысоким.
Если проследить взаимные соотношения настроений в двух последних волнах «Советского человека», можно заметить изменения в смысловых корреляциях «надежды »: в 1999 году респонденты, отмечающие эту позицию, чаще всего указывают еще ожесточение (21 %), усталость (19 %), страх (18 %), растерянность (17 %). А в 2003 году у надежды уже совсем иные главные «попутчики»: свобода (25 %), уверенность (22 %), чувство собственного достоинства (19 %). Правда, упоминания усталости и безразличия столь же часты (20 %), и именно с этими фоновыми чувствами по-прежнему теснее всего (около 50 % сочетаний) связаны переживания обиды, растерянности, отчаяния, ожесточения.
