Теодор Адорно - Исследование авторитарной личности
Террористическим является призыв Томаса следовать за ним как за вождем. Своим сторонникам он приказывает верить, не различая ясно, должны ли они верить в Бога или в Томаса. Но в любом случае наказаны будут те, кто не верит. «Итак, подумайте о том, что если вы верите, вы можете сделать. Разве это не стоит того? Я говорю вам, вы должны это сделать. Вы должны принять Иисуса Христа, сына живого Бога, как вашего личного спасителя до наказания за врожденную власть греха. Если вы этого не сделаете, вы – погибший мужчина или погибшая женщина. Вы погибли не только в этой жизни, но ваша душа погибнет и в том, будущем мире. Я недавно молился, пусть мне Бог даст правильное представление о погибшей душе (!). И я не уверен, что у меня это представление сегодня утром есть. И я не уверен, что у вас оно сегодня утром есть, так как, если я верю в это слово, как я должен был бы в него верить, мне нужно было бы вам сказать, что я буду молить Бога день и ночь». Молитва о правильном понимании погибшей души является вынужденным указанием на удовлетворение, которое он получает от мрачной ситуации. Вместо того чтобы молиться за спасение погибшей души, он хотел бы дать живую картину «погибшего». Ассоциативная последовательность его идей превращает это в средство устрашения слушателей.
День и ночь они должны взывать к Богу; из их страха и мазохистского удовольствия от представления потерянной души, как он надеется, возникнет готовность следовать за ним. Не случайно попытка терроризировать слушателей связана с понятием веры. Их запугивают, чтобы они верили, т. е. прекратили думать. Если они не способны на ясное рассуждение и сведены к непродуманным реакциям лозунга типа «Спасайся, кто может!», то будут особенно в благоприятном положении сдаться на милость фюрера, который, если они ему только доверяют, обещает за них думать и действовать. Чтобы этого достичь, Томас смешивает обычно угрозу вечного наказания с угрозой земных трудностей и приравнивает метафизическое спасение к принадлежности к христианско-американскому крестовому походу. «Я призываю человека на улице подумать о том, что придет день, друзья мои, когда Бог вас заставит отчитаться за ваши поступки, которые вы совершили в вашей жизни. Ты, американец, мой друг? Ты христианин? Если таковым являешься, ты учтешь ситуацию, перед которой стоит Америка. Но если таковым не являешься, ты трус». Так как пресвитерианский священник не может угрожать концентрационным лагерем, он манипулирует вечностью, поэтому она выполняет точно такую же цель. В современном примере подавления с помощью террора используется самое старое средство господства насилия.
Трюк «Последний час»
Очередной формой техники террора Томаса является прямое или косвенное утверждение, что предстоит близкая катастрофа, ситуация безнадежна и достигла критической отметки и что необходимо немедленное изменение. «Думающие мужчины и женщины во всей стране спешно поднялись, так как они знают, что дела не могут идти дальше так, как они шли до того». В пропаганде Томаса каждый час является последним часом.
На первый взгляд это напоминает обычные рекламные шаблоны: «Это предложение действует в течение нескольких дней». Публику побуждают действовать быстро, немедленно присоединяться к движению. За этим стоит простое соображение, что люди легко забывают то, что они не сделают тотчас же. Особенно быстро вытесняются террористические стимулы, которые всегда имеют весьма нерадостные побочные значения. Пропаганда террора действует только «немедленно».
Однако это затрагивает феномен только поверхностно. Намек на приближающуюся беду, прежде всего на мировую катастрофу, намного старше, чем индустриальное общество. Ее корни лежат в апокалиптическом аспекте христианской религии. Не без причины Томас часто ссылается, как все сектанты воскресения, на битву Армагеддона, которую он ловко смешивает с происками своей группы.
Кроме того, он часто описывает в кажущемся противоречии со всеми пропагандистскими трюками, которые относятся к технике «fait accompli», свою собственную организацию так, будто над ней разражается кризис, будто она переживает ужасное безденежье, и даже иногда привирает, что она не сможет продержаться более 48 часов. Постоянно в его речах каждая проблема представляется угрозой, что требует немедленных мер. Существенная пропасть существует между мощными призывами к спасению нации в последний час и сравнительно слабыми и случайными ссылками на предстоящий конец света – главным образом жалобы на ослабление христианской веры или распространение атеистических учений в университетах. Типична для смешения незначительных жалоб и апокалиптических выпадов следующая цитата: «Неспособность и недостаток верности долгу в министерствах, светскость церквей, уменьшение числа членов и дух антихриста, который протягивает свои щупальца в наши университеты, подрыв нашего государства, нашего правительства – все это указывает на некоторый серьезный кризис, который в конце концов над нами разразится». «Серьезный кризис» становится заклинанием: что он существует, подчеркивается любой ценой, даже такими смешными утверждениями, как уменьшающееся количество членов церкви. Томас предполагает, что его слушатели мыслят понятиями своего собственного узкого опыта и что их интерес концентрируется вокруг церковных дел. Пустая церковь, по-видимому, уже достаточный аргумент, чтобы убедить слушателей в опасности гибели американской нации.
Следующее, вероятно, является попыткой объяснения иррационального привеска, который добавляется к идее кризиса: как все фашисты, Томас рассчитывает на последователей, которые до глубины души недовольны и даже испытывают нужду. Их объективная ситуация может превратить их даже в радикальных революционеров. Предотвратить это и направить революционные течения в собственное мыслительное русло – одна из главных задач фашистского агитатора. Чтобы достичь цели, он крадет, так сказать, понятие революции. Снова привлекается идея катастрофы, используется эрзац судьбоносного момента, предрекаются радикальные перемены. При этом никто не способен заглянуть, что будет после конца света; также и катастрофа – это скорее что-то такое, что случается с людьми и едва ли может быть реализовано посредством их собственной свободной воли. Лишенные своей спонтанности, люди превращаются в свидетелей больших всемирно-исторических событий, которые решаются над их головами, их собственная энергия абсорбируется посредством верности организации и любви к фюреру.
В психоанализе много раз отмечалось, что невротическое чувство слабости часто выражается в своеобразной позиции по отношению к элементу времени. Чем меньше человек способен к действиям по собственной воле, тем вероятнее, что он абстрактно ожидает все от времени. «Не может так долго продолжаться». Трюк «последний час» основывается на этой диспозиции. Гарантом приближающейся перемены делается время, и «последователь» освобожден от собственной ответственности. Ему нужно только делать то, чего требует «час». Представление этого часа как последнего часа – «коммунизм не придет, он уже пришел» – связывает этот трюк с техникой «fait accompli».
Само собой разумеется, Томас описывает катастрофу в своих речах не как что-то желаемое, а как опасность. Однако это едва ли больше, чем умствование. Наряду с эмоциональным подчеркиванием, придаваемым идее катастрофы, он, по-видимому, считает, что такое представление для слушателей не совсем неприятно, и это дает возможность легко перейти от предупреждения об опасности к ее объявлению. Когда положение критическое, необходимы отчаянные средства: ответом на «предстоящую коммунистическую опасность» является уничтожение коммунистов, радикалов и тех «злых сил», следовательно – погром. Мысль, что изменения необходимы, абстрактна, однако она связана с таким множеством ассоциаций насилия и варварства, что является неизбежным выводом трюка «последний час». Последний час, которым грозит фашист, это, собственно говоря, путч, им же и организуемый. Чисто негативная акция наказания приходит вместо рационального метода, который мог бы, может быть, улучшить положение. «Я верю, я знаю несколько вещей, которые вы будете делать, так как я знаю материал, из которого вы сделаны, я верю, что вы будете искать истину, я верю, я знаю точно, как вы будете действовать; я верю, что вы подниметесь в вашем гневе, в вашем возмущении, в вашей любви к старому знамени; вы собираетесь сказать этим силам, которые действительно привели нашу нацию к бездне: так далеко вы пойдете и ни шагу дальше. Да, убежден, что вы это сделаете».
Интересно, что призыв Томаса к «пробуждению»19 перед лицом приближающейся катастрофы означает больше «назад», чем «вперед»; он представляет пробуждение Америки как реставрацию чего-то давно прошедшего, и оно, кроме того, понимается не как акт сознательного самоопределения, а как склонение перед авторитетом отца. Оно в действительности является точной противоположностью того, что ожидалось бы от такого возрождения: «Проснись, Америка, назад на колени, назад к предкам твоих отцов, на место, которое тебе указал Бог». Томас здесь приближается, не зная того, к любимому понятию фашистских и антисемитских интеллектуалов, к фикции «консервативной революции».
