Валентин Карасев - Коррупция как механизм социальной деградации
Положение осложняется попытками использовать методологический инструментарий смежных, и не только, отраслей науки. Особенно это заметно в системе социального знания и не в последнюю очередь – в теоретических отраслях правоведения. Сам по себе, по содержанию и логике архитектоники научного развития, данный процесс также естествен, если в его основании располагаются два методологически важных принципа: 1) принцип Оккама, в этом случае означающий, что нет необходимости применять иные методы, если решению проблемы адекватны уже существующие, и 2) принцип применения методологии посторонних отраслей в целях изучения собственного объекта, который возможен только при наличии необходимого и достаточного уровня владения теми знаниями, в параметрах предмета которых заключается применяемая новая методология. В первом случае имеет место объективная детерминанта процесса познания; во втором – ее субъективная составляющая. Однако обе они суть закономерности познания, их нарушение приводит к негативным следствиям изучения реальности и отсюда – к деформированным методам и механизмам отношения человека с окружающим его миром природы и социальным миром. С учетом того, что изучаемые объекты и процессы имеют тенденцию к глобализации своих параметров и взаимодействий, и того, что прошлое столетие стало началом потенциально возможного процесса сознательно управляемой социальной жизни, погрешности в методе научного знания могут обойтись человечеству очень дорого.
В специфически суженной сфере конкретного аспектно-предметного познания, в отдельной отрасли знания, они попросту заставляют вхолостую работать механизм познания и связанный с ним механизм практической реализации результатов конкретной науки в общественной жизнедеятельности.
В качестве исходной для всей структуры построения соответствующего категориального ряда используем одну из многочисленных, мягко говоря, ошибок представителей отечественного ответвления мировой «радикальной криминологии» – так называемой «критической криминологии». Так, определяя методологические параметры криминологии как сферы научного знания, профессор Я. И. Гилинский указывает на трудности исследования причинно-следственных связей. «Это, – подчеркивает девиантолог, – обусловлено рядом обстоятельств. Мир очень сложен, взаимосвязи между системами и их элементами чрезвычайно сложны и многообразны. Очень трудно (а чаще невозможно) выделить причинно-следственную связь из всей совокупности взаимодействий даже в физических и биологических системах, не говоря уже о социальных, тем более, когда сам объект – как преступность – не имеет естественных границ в реальности, а суть социальный конструкт».[76]
Из данного умозаключения следует бесспорный факт, а именно: в приведенном контексте уместно говорить о предмете научного интереса семантики или герменевтики, но не о социологии, девиантологии или криминологии, объектом которых выступает общество в целом, а предметами соответственно закономерности и феноменология его отдельных сторон: отклоняющегося поведения или преступной деятельности.
Важным методологическим пороком является абстрактная спекуляция на дефинициях. Речь идет о некорректном наполнении понятия не свойственным ему содержанием. Социальным конструктом выступает любое явление, процесс или социальный факт. Поэтому применение данного определения к преступности не является исключением, что подвергает фальсификации всю логическую цепь последующих рассуждений о несостоятельности детерминизма и непознаваемости причинно-следственных связей в криминологии.
В рамках особенностей познавательных возможностей человека любое исследуемое явление выступает двойственным конструктом: во-первых, как субъективно выделенный объект и предмет изучения; во-вторых, как искусственно смоделированная система его отражения в научном знании. Весь объем социального, включая категорию общества как такового, формируется абсолютно тождественным образом. Более того, логически весь объем категории социального есть социальный ноумен, в себе и для себя сущий, и в силу законов природы мышления непознаваемый. Наблюдателю доступна лишь его феноменальная составляющая – та сторона, которая доступна внешнему исследованию. Но феноменальность общественных явлений – всегда имманентный продукт человеческой деятельности, материальной или духовной. Наиболее полно этот факт отражен в определении культуры, соединяющей в себе обе стороны в опредмеченной форме.
Распредмеченно фиксировать данную неразделимую дуальность социальной феноменологии призвана социальная философия, тогда как весь последовательный ряд социальных наук функционально отражает общественные феномены в их предметном различении как системы, подсистемы или даже элементы систем целокупности организационного строения социума в качестве предельно возможного в границах познания социального конструкта.
И если любой познавательный конструкт, как физическая реальность, в действительности имеет фиксированные на данный момент исторического времени границы, например, размеры атома, физические пределы земного шара и т. д., то любой выделенный для исследования социальный конструкт, продукт материальной или мыслительной деятельности субъекта, расположенный в границах заданной физической реальности, условен в своих параметрах по определению. Мы достаточно полно показали это на примере культуры, но это касается всех, в том числе институциональных, социальных явлений. Так, например, реальных, т. е. физических, границ государства также не существует, ибо государственная граница – социальный конструкт – норма международного права, а не физическая реальность. Но системно выделенные или, иначе, отчужденные в понятии, данные социальные конструкты выступают в качестве действительных систем по отношению к составляющим их социальным конструктам (явлениям и их совокупности) более узкого масштаба, т. е. социального смысла.
Изложенное не является новеллой, его содержание известно как истории философии, так и истории правовых и политических учений. Оно принадлежит познавательному дискурсу соответственно философии природы, социальной философии и философии права. Следовательно, представляется более целесообразным использовать объективную методологию более широких познавательных систем, чем пытаться соединить предметные поля естественнонаучного и социального знания.
При этом представляется не вполне оправданным более чем свободное оперирование таким понятием, как «научная теория». С одной стороны, в ее содержание произвольно вкладываются любые результаты цитируемых исследований вне зависимости от действительного уровня отраженных в умозаключении явлений и процессов. И это тогда, когда практически все подобного рода аналитические материалы предельно социологичны и отвечают критериям эмпирического обобщения, а не научной теории. С другой стороны, к сфере теоретических столь же необоснованно относятся положения, по определению в ее параметрах не располагающиеся, например, религиозные идеи или философские системы. В русле тенденции снижения общей требовательности к формализованной стороне проведения исследований и их результатов данные моменты существенно усложняют процесс верификации, т. е. критики на достоверность выводов науки, само ее функционирование в параметрах коммуникаций и возможность практического применения результатов.
Вместе с тем необходимо отметить, что как следствие универсального процесса социальной трансформации в целом и глобализации как одной из форм канализации этого процесса в международном экономическом пространстве неизбежно и естественно взаимопроникновение и использование достижений различных познавательных систем с учетом отмеченных принципов возможности их верифицируемого для данной отрасли знания применения. Исключения из этих правил являются лишь их подтверждением, нацеливающим исследователей на создание качественно нового интегративного методологического инструментария, способного рационально и эффективно познавать изменяющуюся, в том числе социальную и правовую, реальность.
Парадокс всей системы современного социального знания заключается в том, что мы практически ничего не знаем о качественных параметрах переживаемого исторического периода, владея только его количественными характеристиками. Это проблема не только частного направления в отдельных науках, но и фундаментальных общественных дисциплин. Поэтому в контексте исследования конкретных криминологических задач мы ставим цель проанализировать их в параметрах философского и социологического знания как единый процесс качественного изменения социальной и правовой реальности. С этой методологической позиции мы будем рассматривать преступность уже в действительности как социальный феномен, структурно, организационно и функционально.
