Евгений Елизаров - Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре
О праве собственности как регуляторе общественных отношений пока не может быть и речи, есть только одно – ничем не ограниченная власть авторитета. Как социальный институт и регулятор общественных отношений, собственность сложится значительно позднее. Впрочем, даже Рим не даст ей строгого определения[39], общее представление о собственности только во времена республики войдет в аксиоматическое ядро его юридической мысли.
Долгое время смысловой акцент в содержании этого понятия делался на вещном содержании, собственность представала в виде предметов, принадлежащих тем или иным лицам. Лишь в XX веке новыми экономическими школами он был смещен на возможность извлечения из имущества различного рода полезностей путем распоряжения или пользования им. Сегодня это уже не вещь, но прежде всего пакет прав по ее использованию. Иными словами, первичным становится юридическое измерение. Однако и оно не исчерпывает все содержание этого феномена, ибо прежде всего он характеризует определенную социальную функцию. В своем вещественном измерении собственность предстает лишь мертвым инструментарием интегрального жизнеобеспечения социума. В юридическом – как режим его функционирования, позволяющий получить тот или иной результат. Но есть и ценностное, целевое измерение, вне которого теряют смысл и само существование вещественной составляющей и право владения, пользования, распоряжения ею. А следовательно, собственность – это еще и особый род деятельности, который, кроме прочего, требует от своего обладателя известных способностей[40].
Образно говоря, все домашнее «имущество», включая «орудия немые, издающие нечленораздельные звуки и говорящие», можно уподобить компьютеру, который, помимо «железа», должен иметь еще и свой «софт», определенную программу. Но даже вооруженный ею он – ничто без опытного пользователя. Именно таким «пользователем», который одновременно выступает живой «флеш-картой» с программным обеспечением, и становится патриарх. Его роль семейного вождя, если не сказать семейного божества, обусловлена тем обстоятельством, что только он способен сообщить жизнь всему, из чего складывается единый корпус семьи. Этим же обстоятельством объясняется и подчиненная роль всех прочих: само их существование зависит только от него. Случись что с ним – рассыплется все; никто не может встать на его место, ему нет замены. Он единственное вместилище всей информационной базы. Наверное, ужас и благоговение, которые внушались им и окружающей его магией, рождают миф о том, что некие высшие, неотмирные существа даруют все ремесла человеку именно в его лице, и уже он делает их общим достоянием. А может, и более того: сам культурный герой – «Мифический персонаж, который добывает или впервые создает для людей различные предметы культуры (огонь, культурные растения, орудия труда). Учит их охотничьим приемам, ремеслам искусствам, вводит определенную социальную организацию, брачные правила, магические предписания, ритуалы и праздники»[41]– воплощается именно в патриархе. Таков Агамед, знаменитый строитель, соорудивший вместе с братом Трофонием Дельфийский храм, святилище Посейдона в Мантинее, сокровищницы царей Авгия (в Элиде) и Гириея (в Беотии); Аристей, передавший людям свои знания охотника, врачевателя, прорицателя, пастуха и пчеловода; Дедал, изобретатель столярных инструментов и мастерства, искуснейший архитектор и скульптор; превзошедший его мастерством Талос, изобретатель гончарного круга и других орудий; Триптолем, который засеял землю пшеницей и обучил земледелию людей. И, конечно же, Прометей, «…благороднейший сын Иапета»… передавший человеку не один только огонь:
«Смотрели раньше люди и не видели,И слышали, не слыша. Словно тени сновТуманных, смутных, долгую и темнуюВлачили жизнь. Из кирпичей не строилиДомов, согретых солнцем. И бревенчатыхНе знали срубов. Врывшись в землю, в плесениПещер без солнца, муравьи кишащиеЮтились. Ни примет зимы остуженнойНе знали, ни весны, цветами пахнущей,Ни лета плодоносного, И без толкуТрудились. Звезд восходы показал я имИ скрытые закаты. Изобрел для нихНауку чисел, из наук важнейшую.Сложенью букв я научил их: вот она,Всепамять, нянька разуменья, матерь муз!Я первый твари буйные в ярмо запряг,Поработив сохе и вьюкам. ТяжестиСложил я с плеч людских невыносимые.Коней в телегу заложил, поводьямиИграющих, – забава кошельков тугих.А кто другой измыслил льнянокрылые,Бегущие по морю корабельщиковПовозки? Столько хитростей и всяческихХудожеств я для смертных изобрел…»[42]
О времени подобной кристаллизации можно судить по данным археологии. Они свидетельствуют, что в ряде мест Ближнего Востока (Северный Ирак, Палестина) переход к земледелию и скотоводству происходит 9–7 тыс. лет до н. э.; к 6–5 тысячелетию до н. э. – в междуречье Тигра и Евфрата, долине Нила, Центральной Европе; пятому – уже во многих районах Юго-Западной Азии и на Балканах. Вероятно, к этому времени завершается и становление первой, патриархальной, формы семьи.
Исключительный статус делает патриарха не только главой своего дома, но и прообразом библейских патриархов и греческих героев, становившихся родоначальниками всех известных тому времени народов.
Словом, патриархальная собственность, патриархальная власть, патриархальное право – это совсем не то, что собственность, власть и право в наши дни.
Между тем расширение деятельности, ее диверсификация, умножение номенклатуры производимых товаров и используемых орудий влекут за собой взрывное умножение информации. В результате ее общий объем переходит критические границы того, что способно переработать и умножить индивидуальное сознание. Микрокосм прежнего «культурного героя» перестает быть универсумом, человек начинает становиться обыкновенной «дробью», лишь знаменатель которой обозначает утраченную когда-то полноту.
Впрочем, и числитель далеко не сразу становится ничего не значащей единицей. Пусть носителем всей информации, обеспечивающей совместное жизнеобеспечение, в конечном счете становится весь социум, но все же обладателями ключевых ее комплексов по-прежнему остаются структурные подразделения в лице патриархальных глав. Это объясняет, почему связь мастера, способного удивить своим искусством, с какими-то потусторонними силами будет сохраняться еще очень долгое время. «Исследования дошедших до нас <…> рецептурных сборников показывают, что ремесло было тесно связано с магией. Применялись самые экзотические средства, вроде пепла василиска, крови дракона, желчи ястреба или мочи рыжего мальчика, причем применение лишь некоторых из таких ингредиентов имеет рациональное техническое обоснование. Анализ рецептов показывает, что за ремесленной деятельностью стоит мифо-магическая картина мира. Производственный акт ремесленника мог рассматриваться как осколок некоего магического ритуала <…>. Мастер-ремесленник как бы повторял в своих действиях начальную борьбу космических сил, создание Космоса и полезных для человека вещей, возводил себя к демиургу и культурному герою»[43].
2.2. Вещи
О патриархе в основном уже сказано достаточно. Остается рассмотреть ролевые функции тех, кто оказывается в его юрисдикции, вещей и женщин, детей и домашних рабов.
Мы начинаем с первых вовсе не потому, что они играют более существенную роль, чем женщины, дети и рабы. Просто постижение их сущности, как это ни покажется странным, позволяет легче понять место и роль одушевленных членов единой патриархальной коммуны.
Вещь становится своеобразным продолжением человека, нередко ее отъятие оказывается равнозначным ампутации какого-то органа тела. Для того чтобы понять это, не нужно напрягать фантазию: попробуем лишить слабовидящего человека его очков, лишенного возможности передвигаться – инвалидной коляски, и мы увидим, что меняется не только «техника» его жизни, но нередко и все ее содержание.
Однако это – только поверхность вещей. Глубинное их существо состоит в том, что они воплощают многое от самого человека. Прежде всего – его труд и, следовательно, его энергию, ум, знания, таланты. Не только свойства вещества, из которого изготовлен тот или иной предмет, не только формы и физические характеристики, но и это, передаваемое самим человеком, содержание определяют его полезность. В какой-то степени правильно было бы сказать, что он хранит в себе образ своего создателя. Собственно, все обстоит точно так же, как с артефактами искусства: сравнивая их, опытный эксперт всегда может сказать, что их делали разные люди.
Правда, ни энергия, ни ум, ни способности, ни знания не поддаются непосредственному наблюдению и тем более количественному измерению, поэтому рассказать о том, кто их придумал и изготовил, никакие вещи не могут. Во всяком случае, образ, создаваемый ими, будет подобен образу какого-нибудь мифического существа, иначе говоря, совершенно неопределенным и многозначным. Но все же есть нечто такое, что поддается анализу, – это информация.
