День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия - Николас Томас Райт
Довольно серьезные проблемы, но это еще не все.
Над всеми этими сложностями возвышается еще одна проблема: выражение «праведность Божия», которое крайне важно в данном отрывке, не означает «статус правого, который Бог дает людям». Конец отрывка, стихи 25–26, ясно показывает, что речь тут идет о собственной «праведности» Бога. Бог являет свою «праведность» через то, что он сам «праведен»: когда он «оправдывает» людей, он поступает справедливо. Если в конце аргументации Павел так сильно это подчеркивает, есть все основания думать, что и в начале, говоря о явлении «Божьей праведности», он говорит о том же. Но каков же смысл выражения «Божья праведность»?
Писание Израиля, на которое Павел прямо ссылается в 3:21б («о которой свидетельствуют Закон и Пророки»), понимает под «праведностью» Бога не просто нравственное совершенство. У этого термина есть более точный смысл: Божья верность завету – завету не только с Авраамом и Израилем, но через Израиль и со всем миром. Само выражение «праведность Божия» редко встречается в Ветхом Завете, но там нередко мы находим такие выражения, как «Моя праведность», «Его праведность» или «Твоя праведность», а также слова о Боге, делающем правду или оправдывающем, которые указывают на то же, хотя, разумеется, различные переводы порой не позволяют этого заметить – тут было бы неуместным обсуждать эту проблему. Если внимательно прочесть Псалмы или Книгу Исаии 40–55, можно в этом убедиться. Снова и снова под «праведностью» там понимается не только то, что Бог праведен в своих поступках (что, разумеется, также верно), но и то, что он – и это одно из важнейших проявлений его праведности – верен своим обетованиям завета, действительно хранит свои обещания, особенно касающиеся завета с Израилем и, через Израиль, со всем миром. Разумеется, во Второзаконии и у пророков из этой «верности» порой следует то, что Бог накажет свой народ за идолопоклонство: это входило в условия завета, и когда это происходит (в частности, в виде изгнания, которое во Втор 28–29 представлено как финальное последствие идолопоклонства), это указывает не на то, что Бог оказался неверен, но на его верность. Самый, быть может, очевидный пример этому мы найдем в Книге Даниила 9, где праведность Божья проявляется и в том, что грех Израиля наказан изгнанием (стихи 4–14), и в том, что Израиль будет восстановлен (стихи 15–19) – обе эти вещи соответствуют условиям завета.
И в Римлянам 3 Павел, несомненно, говорит именно о Божьей верности завету. В рамках большого раздела 1–4 в целом текст 3:21–26 обрамлен, с одной стороны, аргументацией, которая начинается в 2:17, а с другой – размышлением о Книге Бытия 15 в главе 4. Беглый взгляд на эти тексты (сейчас мы разберем их подробнее) позволяет в этом убедиться.
Текст Римлянам 2:17–3:9 посвящен, во-первых, божественному замыслу о призвании Израиля служить всему миру (2:17–20); во-вторых, тому, что Израиль не смог соблюсти условия завета (2:21–24; 3:2–4); в-третьих, тому, что это стало проблемой для dikaiosynē Бога, для его «праведности» (3:5). Как Бог может сохранить верность завету – спасти и благословить мир через семью Авраама, – если неверен Израиль? И потому вся 4-я глава Послания посвящена завету Бога с Авраамом, завету для всего мира, и тому, как через Евангелие Бог показал, что сохранил верность завету. Несомненно, две эти вещи (призвание Израиля спасти мир и обетования завета Аврааму, согласно которым от него произойдет большая семья), тесно связаны. О том, что Бог задумал совершить через Израиль для мира, говорят два отрывка, с двух сторон окружающие 3:21–26. Потому у нас есть все основания понимать под «Божией праведностью» в 3:21 «верность завету», то есть понимать это выражение в его обычном библейском смысле. У нас есть также все основания понимать, что эта «праведность» должна явиться тогда, когда Бог избавит мир от идолопоклонства и греха, через Израиль, чтобы создать единую всемирную семью Авраама. Иными словами, аргументация Павла с обеих сторон от нашего текста заставляет нас понимать dikaiosynē theou и связанные идеи в 3:21–26 как «верность завету». Это соответствует тому, что мы только что обсуждали, разбирая сам этот текст, который кончается утверждением, что Бог «праведен», а не утверждением о «Божией праведности» как нравственном совершенстве или качестве, которое Бог может передать другим.
Павел, таким образом, говорит не о нравственном совершенстве Бога в целом. Он говорит о чем-то более конкретном – о верности Божьей целям завета, осуществленным через верного Мессию, Иисуса, через которого Бог осуществил свой замысел сделать мир «правильным» («справедливость» Бога). Вот почему в моем переводе я перевел эту фразу как Божью «справедливость завета», хотя невозможно, если не делать перевод варварским, передать все оттенки использования корня dikaios одним и тем же выражением:
Но теперь, помимо Закона (хотя Закон и Пророки о ней свидетельствуют), была явлена Божия справедливость завета [dikaiosynē]. Эта Божия справедливость завета вступила в действие через верность Иисуса Мессии для блага всех верующих. Ибо нет различия, поскольку все согрешили и лишены славы Божией – и по благодати Божией даром объявляются оправданными [dikaioumenoi], чтобы быть участниками завета через искупление, которое в Мессии Иисусе.
Бог сделал Иисуса местом милости, через верность, его кровью. Он сделал это, чтобы показать свою справедливость завета [dikaiosynē], потому что (по долготерпению Божию) Он прощает прошлые грехи. Так была явлена его справедливость завета [dikaiosynē] в настоящее время – то есть что он сам прав [dikaios] и провозглашает правым [dikaioutai] каждого, кто полагается на верность Иисуса.
Даже тот, кто придерживается традиционного толкования данного отрывка, обычно готов согласиться с тем, что стихи 25–26 говорят о верности Бога завету. Это надежное положение.
Некоторые люди, признающие это, пытались отрицать связь этих стихов со всем отрывком, говоря, что тут Павел цитирует, радикально ее видоизменив, существовавшую до него формулировку, возникшую среди «иудеохристиан», для которых идея «верности завету» была все еще важна – хотя, предполагают они, для Павла она уже утратила важность. Мы в очередной раз видим, что происходит, когда толкователи прибегают к таким реконструкциям. Западная традиция чтения забыла об иудейских корнях благой вести, а потому сделала шаг к иному пониманию, так что, подобно критикам XVIII века, не любившим богатую насыщенность Шекспира, она видит просто «иудеохристианскую формулировку, существовавшую до Павла», там, где Павел говорит о самой сути
