Том Холланд - В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю
Осенью 691 г. армия из двух тысяч человек вышла из Куфы в пустыню. Абд ал-Малик, который, в дополнение к своим многочисленным талантам, умел разбираться в людях, назначил ее командиром своего самого доверенного слугу, бывшего школьного учителя, молодого человека по имени ал-Хаджжадж. Недаром этого человека, обладавшего блестящими способностями, называли «Маленькой собакой». Пусть он был уродливым и миниатюрным, но обладал воистину выдающимся нюхом и очень острыми зубами. К весне 692 г. он загнал преследуемую добычу в угол. Абдулла ибн ал-Зубайр оказался в «доме поклонения»31. Но на этот раз не было никакой передышки. Ал-Хаджжадж вел блокаду в течение шести месяцев, забрасывая оборонительные сооружения камнями с помощью катапульт. К осени святилище было почти полностью разрушено и усеяно трупами, одним из которых оказался и сам старый Абдулла ибн ал-Зубайр. Теперь вся Аравия принадлежала Абд ал-Малику.
Двумя годами позже эмир отправился в пустыню на показное паломничество. Он уже был властителем Храмовой горы, где строительство «Купола скалы» завершили в тот год, когда потерпел свое финальное поражение Абдулла ибн ал-Зубайр. Теперь эмир претендовал на господство и над местом не менее грозным и святым. «Нам, – писал придворный поэт, – принадлежит два Дома: Дом Бога, которым мы управляем, и почитаемый Дом на горе Иерусалима»32.
Здесь снова предстает явная двусмысленность. Местонахождение «Купола скалы» не было тайной, но где все же находился таинственный Дом Бога? К сожалению, поэт не подумал уточнить, равно как и его современники. Хотя, возможно, ничего иного и не следовало ожидать. В конце концов, грамотные люди обычно не живут в пустыне, да и не посещают ее. Даже если привычка отправляться в пустыню на паломничество закрепилась еще до Абд ал-Малика (а тому нет никаких свидетельств), тогда свойственная тем временам анархия ее обязательно прервала. В результате среди верующих, достаточно грамотных, чтобы взяться за перо, точные детали местонахождения пустынной святыни были, скорее всего, неизвестны. Самые точные указатели на него присутствуют не в поэзии, хрониках или справочниках, а в камне. После паломничества Абд ал-Малика в Аравию рабочие начали совершенствовать планировки многочисленных мечетей. От самого оживленного участка Нила до уединенных уголков пустыни Негев киблы, ранее указывавшие на восток, теперь переориентировали на юг. Тем временем в Куфе ориентирующую на запад киблу также скрупулезно перенаправили33. Создавалось впечатление, что Дом Бога больше не стоял там, где прежде, – между Me-диной и Палестиной. Скорее, если верить мусульманским новаторам, он находился намного южнее – где-то в Хиджазе. Этим местом могла быть только Мекка.
Естественно, такая перемена не осталась незамеченной. Противники Абд ал-Малика проклинали его, как человека, который «уничтожил священный Дом Бога»34. Сразу после завоевания Аравии возникло непонимание: что в действительности произошло и что составляло «священный Дом Бога» – и оно начало усиливаться. Пропаганда Омейядов, не отрицая разрушений, произведенных ал-Хаджжаджем, утверждала, что истинным вандалом являлся Абдулла ибн ал-Зубайр и что Абд ал-Малик всего лишь восстановил Каабу, вернул ей первоначальное состояние. Это мнение практически никто не оспаривал. Убеждение, что святилище можно уничтожить и восстановить не единожды, а несколько раз и оно непостижимым образом останется тем же самым, было распространено очень широко. Со временем Абд ал-Малик и Абдулла ибн ал-Зубайр заняли свои места в длинном списке людей, которые предположительно или ремонтировали Дом Бога, или отстраивали его заново, а возглавляли список такие знаменитости, как Мухаммед, Авраам и Адам. В будущем Кааба считалась и местом могилы Адама, и центром космоса. Если в таком сенсационном наборе атрибутов слышалось эхо традиций, которые христиане после обнаружения Еленой Истинного Креста приписывали Голгофе, это определенно не было совпадением. Константин раз и навсегда установил место распятия Христа. Вероятно, по аналогии, нужен был правитель вроде Абд ал-Малика, не менее проницательный и уверенный в себе автократ, чтобы определить для его собственной религии место вечного биения сердца мира.
Но все это, конечно, не дает ключа к пониманию основного момента: почему неизвестное бесплодное место в сухой пустыне, расположенное в тысяче миль от центра власти Омейядов, выбрали для столь почетной миссии. Очевидно, Абд ал-Малик имел на то причины, превосходившие чисто «оппортунистические». Он никогда не «выдвинул» бы Мухаммеда в основатели религии, если бы не верил, что пророк действительно являлся посредником между Богом и людьми. В точности так же он никогда бы не отправился в пал омничество к месту, которому не хватало ауры святости. Задолго до его прибытия туда Каабу уже возвели. Возможно, как и мечеть в Бакке, она была как-то связана с Мухаммедом. Если нет, тогда Омейяды наверняка имели и мотивы, и возможность объявить ее святыней, названной в откровениях пророка как Мекка. Муавия, на протяжении всего своего правления базировавшийся в Сирии, сделал сознательное усилие укрепить свою власть над Аравией. Любой клочок земли, на котором мог расти урожай, безжалостно присваивался: запасы воды отбирались, население принудительно забиралось в армию или изгонялось. В Медине вторжение Омейядов в оазис лишь усилило непопулярность династии и повлекло за собой выступление Абдуллы ибн ал-Зубайра. Но южнее – в X и джазе – политика принесла более богатые плоды. На самом деле вложения Муавии в регион оказались настолько значительны, что его летнюю столицу – цветущий оазис Таиф, – как говорят, перебазировали туда из Палестины. Связи Абд ал-Малика с городом были, возможно, еще теснее: речь идет не только о том, что его губернатор стал отец эмира, там вырос и его самый доверенный помощник – ал-Хаджжадж. Так что оба были наверняка хорошо знакомы со святыней, находившейся в 60 милях к северо-западу, за стеной обдуваемых ветрами, выжженных солнцем гор, которой Абд ал-Малик в 694 г. дал имя «Дом Бога», а потомки назовут ее Кааба Мекки.
Таким образом, вторая святыня – в паре с «Куполом скалы» – стала раз и навсегда объектом паломничества для правоверных. Пока все более или менее ясно. Но, кроме этого центрального момента, все остальное туманно. Был ли Абд ал-Малик первым эмиром, обновившим это место? Или он шел по стопам Абдуллы ибн ал-Зубайра? Где находилось святилище, уничтоженное ал – Хаджжадже м, – в Бакке или в Мекке? К чему стремился победитель: к установлению неразрывной связи с прошлым или, наоборот, к полному разрыву? Через сто с лишним лет после времени Абд ал-Малика еще сохранилось смутное воспоминание о том, что Дом Бога, возможно, не всегда находился в Мекке. «Во времена пророка, да хранит его Бог и да пребудет с ним мир, наши лица всегда были повернуты только в одном направлении, но после смерти пророка мы поворачивались то туда, то сюда»35 – это писал один мусульманский ученый. В других трудах, посвященных Мекке, проявлялось аналогичное беспокойство. И дело не только в том, что Кааба в этих работах постоянно «разрушалась и восстанавливалась», – то же самое относилось к расположенной вокруг нее мечети. Священный колодец был утрачен, а потом чудесным образом появился снова, причем не менее чем дважды. Больше всего удивляет многочисленность священных камней, связанных со Святым городом, которые все время перемещались и заново открывались. Существовал, скажем, Maqam Ibrahim, который перенесло наводнение. Затем был открытый Абдуллой ибн ал-Зубайром камень, на котором отпечатано имя Бога. И наконец, нельзя забывать о широко почитаемом «черном камне», занимавшем выдающееся место в стене Каабы. Одни утверждали, что этот камень связан с именем Адама, другие – что его откопал Авраам и вместе с Исмаилом принес в Мекку. Многие верят, что Абдулла ибн ал-Зубайр поместил его в ковчег вроде того, что использовал Моисей для транспортировки Торы вокруг пустыни. «Черный камень», судя по всему, оказался не только сказочно древним, но и удивительно мобильным.
И в качестве такового вряд ли он являлся уникальным. Для любого правителя, желавшего скрыть невысокий статус недавней постройки, «черный камень» после придания ему блеска был чрезвычайно удобным инструментом. Древность в конечном счете знак высокого класса. Именно поэтому Константин (если история о краже им Палладиума из Рима – правда) привез в свою столицу частицу древней Трои. Поэтому мобеды еще при Перозе зажгли Огонь Жеребца среди необитаемых вершин Мидии не раньше, чем объявили его пламя вечным, первоначально скитавшимся по миру. Это заявление всего через несколько поколений оказалось весьма кстати. Зороастрийцы, потрясенные разрушением храма Ираклием, определенно понятия не имели, что он просуществовал всего лишь полтора века. Прошлое, приписываемое святилищу, особенно стоящему в уединенном месте, могло свидетельствовать не о сохранении аутентичных традиций, обычаев и воспоминаний, а как раз наоборот – о смелых инновациях.
