Эрнст Мулдашев - Трагическое послание древних

— Но ведь среди алкоголиков или наркоманов встречаются талантливые и даже гениальные люди. Как быть с ними?

— Да, такое встречается, и не так уж редко. Когда гениальный человек превращается в алкоголика? Как правило, тогда, когда его творческий потенциал истощается, чего он не может психологически перенести, перестав ощущать прекрасное клокотание животворящей божественной мысли, без которой все кажется пустым и серым. Почему такое случается? Это воля божья, поскольку каждый человек выполняет свою миссию на Земле. Однако очень часто такое происходит оттого, что гениальный человек, сам не замечая того, постепенно заболевает «звездной болезнью»… и Бог перестает будоражить его гениальное воображение. Есть две категории гениальных людей: несостоявшиеся гении и состоявшиеся гении. Если сопьется несостоявшийся гений — это закономерно, поскольку гениальность требует еще и трудолюбия и самоотдачи. А если сопьется состоявшийся гений — это нонсенс, до боли обидный и вызывающий сострадание.

— Почему ты сказал сострадание, а не жалость?

— Сострадание — чистое чувство, дающее силы божественному началу человека, а жалость — чувство, ублажающее дьявольское начало.

— Но они так похожи.

— Позволь привести пример. Я оперировал знаменитую укротительницу слонов Терезу Дурову, которая, почти, было, ослепла. Сколько травм она перенесла! Медведь прокусил колено, слон ударил хоботом и множество других травм. Да еще и наступающая слепота. Я запомнил ее слова: «Не жалейте меня, дорогие мои. А то бороться перестану. Сострадать можете». Эта мужественная женщина в глубине души понимала, что жалость — это плохо.

— Она прозрела?

— Да. Она опять на арене цирка.

— Здорово.

— Вместе с ней лежала в палате еще и одесситка Тоня Карпова — молодая красивая женщина. Будучи смертельно больной, Тоня тоже почти ослепла и имела спастические парезы рук и ног. Хоть бы раз Тоня пожаловалась! Никогда. Она, до максимума используя остаток своего зрения и не показывая спазмы в своих ногах, но силась по отделению и помогала другим больным.

Мы, сострадая ей, сделали специально для нее большой научный эксперимент, разработали новый метод лечения, и вот — болезнь отступила. Тоня видит и чувствует себя хорошо. С Терезой Дуровой они сдружились, найдя друг друга.

Венер подвинул обгорелое полено в огонь и спросил меня:

Ты не промок? Дождь ведь моросит. Обложило.

— Да немного. У костра тепло. Сохну.

— Какое бы определение состраданию и жалости ты бы мог дать?

— Определение? — я задумался. — Сострадание — это соучастие в беде другого человека с призывом его к борьбе, а жалость — это попытка соучаствовать в беде с внутренним признанием безвыходности положения. Поэтому мы никогда не должны сдаваться!

Никогда! Даже мысли не допускать, что положение безвыходно. Очень важно — не допускать такой мысли, в противном случае наше сострадание превратится в жалость и пойдет в энергетическую копилку дьявольского начала любой болезни. Я, как врач, знаю, что взывающий к жалости больной никогда не вылечится, а такие, как Тереза Дурова и Тоня Карпова, могут победить даже безнадежные заболевания. Я часто бываю грубоват со своими пациентами, но только с теми, кто взывает к жалости. «Пессимистов я не лечу», — нередко говорю я, показывая на дверь. Пациент должен бороться вместе с врачом.

— Сколько страданий отпущено на долю человека! Пирамиды…

— Дьявольское начало легко входит в человека, но выходит всегда со страданиями. Их надо воспринимать как должное. Кстати, многие экстрасенсы говорят, что они ощущают и диагностируют чужое дьявольское начало в человеке. Они стараются про гнать его. Но они, экстрасенсы, порой слишком интеллигентны, разводя руками и пришептывая губами. А часто требуется мощное психологическое воздействие на человека; поэтому я не исключаю, что вскоре в медицинской практике появятся методы лечения, похожие на шаманство, а врач, вооружившись бубном, в отблесках света будет плясать до седьмого пота, выгоняя дьявольское начало из пациента. Народные методы лечения, какими бы смешными порой ни казались, имеют под собой глубинный подсознательный смысл.

— Почему алкоголизма в одной стране больше, в другой — меньше? Почему порой народ пьет целыми деревнями? Неужели информосомы действуют избирательно?

— В этом отношении, мне кажется, следует учесть, что алкоголики (или наркоманы) являются не просто жертвами чужих злых мыслей, но и сами являются мощными источниками злой (негативной) психической энергии. Дьявольская чужая информация, сидящая в них, тоже мыслит, и мыслит только злыми категориями. Эти явно чужеродные дьявольские мысли особенно патогенны, а информосомы, образующиеся из них, особенно боеспособны, пробивая защитные оболочки других людей и превращая их в алкоголиков (или наркоманов). Новый алкоголик (или наркоман) создает себе подобного, и так далее продолжается цепная реакция.

— Можно сказать, что алкоголизмом как бы можно заразиться.

— Как бы да, если жалеть и потакать алкоголику. Кроме того, здесь может иметь место и феномен, который назван «концепцией сотой обезьяны». Помнишь, когда определенное количество обезьян на японском острове начало мыть батат, то вдруг произошел качественный сдвиг — все обезьяны на этом острове и близлежащих островах начали мыть батат без какого-либо внешнего побуждения. То же самое может иметь место при алкоголизме: когда количество алкоголиков в одном месте достигает определенного числа, то происходит качественный сдвиг — почти все люди в деревне и близлежащих деревнях становятся алкоголиками. С чем это связано? Происходит такое накопление боеспособных информосом, что они массированно начинают атаковать каждого человека. Не всякий может устоять при такой атаке по превращению людей в алкоголиков.

— Да уж.

— Помнишь, Венер, деревню в Ишимбайском районе Башкирии, ту, которую мы встретили в походе, когда перетаскивали лодки от реки Нугуш к реке Залим. Помнишь удручающую картину: разломанные заборы, покосившиеся дома, голодные коровы, грязь по колено, вопросы про наличие у нас спирта, потрепанные лица со слащаво-омерзительными взглядами. А участковый врач, рассказывавшая, что в этой деревне пьют все, вплоть до старушек, и что главная ее работа сводится к внутривенному откапыванию людей при тяжелом похмельном синдроме. Деревня алкоголиков.

— Помню прекрасно. Такое ощущение, что эта деревня прокаженная, что любой человек, кто поселится там, заболеет алкоголизмом. Тут и вправду поверишь, что алкоголизм является заразным заболеванием. Информосомы, наверное, там летают на каждом шагу.

— Это деревня слуг дьявола. Жить там просто-напросто опасно.

— Неужели все это из-за того, что на Земле были построены пирамиды? — недоуменно проговорил Венер. — Моя родная деревня тоже отличалась «алкогольной аурой», висевшей над ней, — продолжал я. — Но наши деревенские алкоголики имели одну особенность — они очень часто вешались, в связи с чем переставали быть источниками информосом и давали «благородную» возможность нескольким семьям не превращаться в слуг дьявола. Наша семья, например, принципиально сторонилась водки. А деревенские алкоголики вешались столь часто, что мы с братом Альбертом, еженедельно наезжая к дяде Акраму, чтобы помочь ему в деревенских делах (сенокос, картошка и прочее), задавали ему коронный вопрос: «А за эту неделю кто повесился?» Чаще всего Акрам-абый отвечал так: «Да вон Фахришка-скотник напился, избил жену, пошел на ферму и повесился прямо среди коров на кнуте». Мы с Альбертом начали даже систематизировать методы повешения, удивляясь изобретательности самоубийц. Других методов самоубийства (отравление, утопление и прочее) в нашей деревне не применялось — только повешение.

— В моей деревне такого не было, — произнес Венер.

— И вот однажды, — продолжал я рассказ, — когда мы с Альбертом в очередной раз приехали в деревню, Акрамабый сказал: «Наша деревня, как место для самоубийства через повешение, приобрела известность уже в пределах района. Два дня назад один алкоголик из самого Белорецка (городок в Башкирии. — Примеч. авт.) приехал в нашу деревню и повесился на березе рядом с больницей. Деревенские алкоголики долго обсуждали это».

— Насмерть повесился?

— Конечно. Но вот что здесь любопытно — патологическая информация о повешении, видимо, копилась в моей деревне в виде витающих информосом, состоящих из клубков пресуицидальных отчаянных мыслей алкоголиков, подталкивая остальных алкоголиков тоже, как говорится, «вздернуться». И чем больше алкоголиков моей деревни «вздергивалось», тем больше информосом, начиненных их предсмертными мыслями, появлялось. В конце концов наступил момент, когда по принципу «концепции сотой обезьяны» информация о «лучшем месте для повешения» распространилась аж на весь район, подсознательно призывая алкоголиков делать это именно здесь.