Галина Калинина - Что играет мной? Страсти и борьба с ними в современном мире

Перечислим еще некоторые суеверия и пред­рассудки, которые встречаются в современной церковной жизни.

Геронтомания — поиск «старцев». Напрас­но многие современные «старцеискатели» по­лагают, что ими руководят примеры великого старчества из истории христианства, отнюдь. Стремление многих православных к духовному рабству и зависимости от воли сомнительных «старцев» напоминает времена, когда после при­нятия Русью христианства по ее просторам ходи­ли разные вещуны и волхвы, пугая нетвердых еще в вере людей гневом богов: неурожаями и болезнями. Или петровские и послепетровские времена, когда старообрядческие посланцы при­зывали всех бежать в скиты «от антихриста». Таким образом, алармизм и эсхатологический психоз постоянно наблюдались в истории в раз­личных вариациях и провоцировались «старца­ми». «Старец» — это архетип многих народов, олицетворение мудрости, тайных знаний: друид, шаман, тибетский лама и т.п. Именно этот архе­тип заставляет людей искать «духовного сверх­человека», противопоставляющего себя и свою доктрину Церкви и ее учению.

Технофобия — боязнь продуктов техничес­кого прогресса. Носителями этого вида фобии чаще всего выступают старые, больные, одино­кие люди. Они считают, что компьютеры, банко­маты, аудиовидеотехника и т.д. суть «бесовщи­на». Такие люди активно способствуют распрос­транению всяких слухов о близком конце света. Технофобия и геронтомания тесно связаны меж­ду собой. «Старец», боязнь техники и отожде­ствление ИНН с «печатью антихриста» шеству­ют обычно вместе.

Ксенофобия — боязнь мнимо чужого и но­вого. Этот вид суеверия охватывает как мирян, так и духовенство. Ксенофобия, как правило, сочетается с разновидностью национализма — церковным национализмом, а также с невеже­ством. Вот примеры: некоторые священники и монахи запрещают читать книги известных пра­вославных богословов только под тем предло­гом, что у этих богословов нерусские фамилии (Керн, Мейендорф, Шмеман, Блюм). Незнание истории Церкви и полноты христианской тради­ции в соединении с этнофилетизмом заставляют подверженных ксенофобии мирян и духовенство во всем неизвестном и непонятном им видеть происки «врагов православия» или нечто совер­шенно чужеродное по отношению к Церкви, ко­торую они понимают крайне узко — в пределах лишь одной поместной Церкви, а иногда и мона­стыря, и даже прихода. Огромное недоумение у ксенофобов вызывает факт почитания Право­славной Церковью в лике святых некоторых рим­ских пап. Некоторые священники даже старают­ся заменять слово «папа» словами «патриарх» или «епископ», как будто слово «папа» — руга­тельство, а «патриарх» и «епископ» — эвфе­мизмы. Таким образом, «психология мелкого лавочника» заменила у ксенофобов соборное (кафолическое) сознание. Но ксенофобы не зна­ют не только историю древней Церкви, но и особенности духовных традиций других совре­менных Поместных Церквей, которые имеют право отличаться от русской или украинской традиций. Уверен, что в традициях и укладе жиз­ни других Поместных Церквей нашлось бы мно­го такого, что пришлось бы не по нраву нашим ксенофобам и было бы расценено последними как ересь и беззаконие.

Некрофобия — боязнь покойников и того, что с ними связано. Множество суеверий и пред­рассудков связано с похоронами. Этот перво­бытный магический страх не имеет ничего обще­го с христианским отношением к смерти. Люди, занимающиеся колдовством, стараются заполу­чить воду, которой обмывали покойника, или тряпки, которыми связывали покойному руки и ноги, в тщетной надежде, что эти предметы им помогут в их богопротивных занятиях. Не отста­ют от колдунов и родственники и друзья покой­ника. После поднятия гроба они переворачива­ют табуретки, на которых гроб стоял, сиденьями вниз, чтобы никто из живых не сел на них: веро­ятно, они считают, что эти табуретки способны нанести вред живым по принципу контагиозной (заразительной) магии. Зеркала и другие отра­жающие поверхности в квартире завешивают материей, но не для того, чтобы в день траура не прихорашиваться, а чтобы не увидеть в зеркале душу покойного. Наверное, по этой же причине оставляют возле портрета покойного и рюмку с куском хлеба. Таким образом, потустороннее бытие человеческой души видится некрофобам в узко-спиритуалистическом аспекте. Соседи по­койного часто боятся нести венки, а принесшие землю в храм для «заочного» отпевания боятся потом эту землю заносить домой. Зато никто не боится превращать поминальный обед в язычес­кую тризну — с песнями и обильными возлияни­ями алкоголя.

Уверен, что суеверий и предрассудков су­ществует намного больше, чем описано в данной статье. Впрочем, и этого достаточно, чтобы сде­лать неутешительный, но правдивый вывод — нам всем (священникам, православным педа­гогам, катехизаторам, воцерковленным миря­нам) нужно помнить, что мы, православные, должны жить и действовать как миссионеры в языческой стране.

Глава 8. Творчество и искусство[90] 

...но ужель он прав,

И я не гений? Гений и злодейство

Две вещи несовместные. Неправда:

А Бонаротти? Или это сказка

Тупой, бессмысленной толпы —

и не был Убийцею создатель Ватикана?

А.С. Пушкин. Моцарт и Сальери.

Расхожее мнение, что Православие отвергает творчество и считает его греховным, еще одна клевета, которая, однако, так сильно утверди­лась в обществе, что всякие робкие попытки опровергнуть это ложное мнение воспринима­ются мирянами чуть ли не как ересь.

Начнем с того, что Православие богословс­ки оправдывает творчество трояким образом:

—    когда исповедует в Символе веры «Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, ви-димым же всем и невидимым»;

—    когда признает в человеке образ и подо­бие своему Творцу, а значит, и саму возможность к творчеству, подобную, пусть и в малой степени, свойству Бога творить (кстати, все остальные существа такой возможности лишены, даже ан­гелы: они могут лишь воспроизводить или уп­равлять);________________________

— когда утверждает догмат иконопочитания, признавая за произведением искусства спо­собность служить окном в иной мир.

«Бог, создавший естество человеческое, да­ровал ему бытие, совокупное с волей, и сочетал с этой волей творческую способность [осуществ­лять] надлежащее», — учит прп. Максим Испо­ведник[91].

Итак, в Божественном замысле о человеке нам дарована возможность творить, и творить нечто новое. Я могу осуществить этот замысел о себе или, напротив, зарыть свой талант в землю. В любом случае, как и в евангельской притче о талантах (Мф. 25; 19—28), я не останусь безот­ветен, мне придется дать ответ, как я распоря­дился своим талантом, своим творческим даром.

Когда после грехопадения Адам и Ева были изгнаны из рая, этого царства свободы, в «юдоль плача» — мир, где правят законы смерти, чело­век, захотевший быть как боги (Быт. 3; 5), сде­лался рабом греха, открытым для всех диаволь-ских внушений и демонических воздействий. Однако во Христе нам вновь была дана возмож­ность реализовать свою духовную свободу: по­знайте истину, и истина сделает вас свободными (Ин. 8; 32). Истина — это Христос, и только пребывание со Христом, единение с ним через Святое Причастие может освободить человека от принудительных законов природы, изъять его из плена грехов и страстей, спасти от владыче­ства над ним его собственного ветхого, телесно­го, помраченного психического «я» или, по-свя-тоотечески, самости, которая узурпировала власть над духом, душой и телом.

В связи с этим и возникают вопросы: может ли быть творцом человек, сознательно отверга­ющий Христа и Его свободу? Может ли приум­ножить таланты тот, кто восстает против Самого Источника жизни, против Самого Творца и пода­теля творческого дара? Или, иными словами, может ли быть творцом тот, кто предпочел слу­жение змию? И может ли сам противник Божий, сам диавол быть покровителем человеческого творчества? Обладает ли он сам творческой энер­гией? Похож ли виновник зла на булгаковского Воланда, извлекающего из инфернального огня лживые евангелия?