Шри Ауробиндо - Шри Аурбиндо. Откровения древней мудрости. Веды, Упанишады, Бхагавадгита
Но не обязательно это будет означать растворение во всеопровергающем Бытии, вовеки поглощенном собственным бездеятельным самосуществованием. Ибо ум, жизнь, чувство, проникая по ту сторону собственных индивидуальных формаций, понимают, что они представляют собой лишь один из бесчисленных центров единственносущего Разума, Жизни, Формы вещей и потому они находят Брахмана также и в этом, а не только в индивидуальной трансцендентности; и не только в собственные индивидуальные действия они привносят свыше видение сверхсознательного, но также и в эти универсальные Разум, Жизнь и Форму. Ум индивида превосходит собственные пределы и становится единым универсальным разумом, его жизнь – единой универсальной жизнью, его ограниченное телом чувство – ощущением всей вселенной и более чем всей вселенной, как собственного неделимого тела-Брахмана. В себе он постигает весь универсум, и он постигает себя во всех бытиях и познает себя как единого, всенаселяющего, единственно– и несметносущего, всюдупребывающего Господа и Реальность. Без таковой реализации он не исполнит условий обретения бессмертия. Поэтому говорится, что мудрые стремятся изобличить и узреть Брахмана во всех бытиях; и откровение это, постижение, реализация Его и обладание Им во всем сущем, приводит их к собственному бессмертному бытию.
И все же, хотя торжество богов, иными словами, совершенствование разума, жизни, тела в позитивных терминах добра, справедливости, радости, знания, силы, расценивается и как торжество Брахмана, и, кроме того, допускается необходимость использования жизни и трудов человеческих в мире для самоприготовления и самоовладения, тем не менее истинной целью провозглашается финальный уход в этот бесконечный небесный мир или статус сознания-Брахмана. На первый взгляд, это означает отвержение жизни нашего космоса. Но в таком случае у нас может возникнуть вполне резонный вопрос – у нас, представителей современного человечества, становящегося все более и более сознательным по отношению к внутреннему предвозвещению сотворившего нас, будь то Природа или Бог, что есть у нашей расы задача, которую нужно выполнить, есть божественная цель в этом творении, цель, не сводящаяся к индивидуальному спасению души, поскольку универсальное более реально, чем индивидуальное, у нас, все сильнее и сильнее ощущающих, что, выражаясь языком Корана, не шутки ради сотворил Господь небеса и землю, что не в приступе сумасшествия, не в миг помрачения сознания Брахману пригрезилась эта вселенная-греза, – у нас может возникнуть вполне резонный вопрос, неужели же все откровение даже этой более чистой, более ранней, более разносторонней Веданты сводится к проповеди индивидуального спасения? Если так, тогда Веданта, в лучшем случае – учение для святого, аскета, монаха, отшельника, но не то долгожданное откровение, которое было бы с радостью принято расширяющимся сознанием мира в качестве столь нужного ему, столь желанного благовеста. Ибо очевидно, что есть что-то в жизни, что ускользнуло от ее внимания, некая глубокая истина, некое слово-откровение заветной загадки бытия, от которой она отвернулась, а может быть, не смогла постичь или сочла несущественной.
Сейчас очевидно, что есть в Упанишадах особый акцент, приобретший с течением времени совершенно чрезмерное значение, акцент на индивидуальном спасении, на отвержении низшей космической жизни. Эта нота в них из века в век звучит все громче и постепенно перерастает в отвержение космической жизни как таковой, во всех ее проявлениях, превращаясь в итоге в позднем индуизме в единственный, всеперекрывающий и всеотрицающий вопль. Ее нет в ранних ведических откровениях, в которых индивидуальное спасение рассматривается лишь как средство для одержания великой космической победы, финального торжества как на небесах, так и на земле сверхсознательной Истины и Благодати, и те, кто в прошлом одержали эту победу, продолжают и поныне сознательно помогать своим еще сражающимся потомкам. И если эта более ранняя нота упущена в Упанишадах, тогда – ибо сколь бы велики ни были эти священные книги, исполненные света, глубокие, возвышенные в своей непревзойденной истине, красоте и силе, тем не менее лишь невежественная душа может быть всецело зависимой от книги, пусть даже самой великой книги, – тогда, используя их как подспорье на пути к знанию, мы должны настойчиво стремиться вернуть эту утраченную раннюю ноту, должны искать везде и всюду ключ к этому упущенному слову-откровению высшей тайны. Упанишады, единственные из дошедших до нас писаний, открывают нам во всей благородной и щедрой полноте истину Брахмана, свободную от всяческих покровов и ограничений; их полезность и необходимость для человечества является поэтому неоспоримой. И только там, где они упускают что-либо существенное, мы должны идти дальше, за пределы Упанишад, чтобы отыскать упущенную истину – как, например, в случае, когда мы присовокупляем к их сосредоточенности на божественном знании совершенно необходимую пылкую сосредоточенность позднейших учений на божественной любви и возвышенную сосредоточенность Веды на божественных действиях.
Ведическое евангелие всевышней победы в небесах и на земле ради божественного в человеке, христианское евангелие царствия Божия и града божественного на земле, пураническая идея прогрессирующих Аватаров, миссия которых увенчивается возникновением на земле царства совершенного и восстановлением Золотого Века, – не только содержат по ту сторону своей формы глубокую истину, но и являются необходимыми для становления религиозного мироощущения в человечестве. Без этого учение о тщете человеческой жизни и о страстном устремлении к уходу из этого бренного мира и отвержении жизни имело бы силу лишь в отдельные благоприятные эпохи или же было бы пригодным лишь для немногих могучих духом, которые находятся в каждый век и которые действительно могут осуществить идеалы этого учения. Остальной же части человечества придется либо отвергнуть вероучение, зиждущееся на столь неприемлемом основании, либо игнорировать его в своей практической жизни, исповедуя лишь на словах – или она обречена рухнуть под бременем собственной несостоятельности и ощущения иллюзорности жизни или же ощущения, что мир этот проклят Богом, – как средневековое христианство погрузилось в невежество и мракобесие или же Индия позднейшего времени – в столбнячное оцепенение и ничтожность бесцельной эгоистической жизни. Благая весть для отдельного человека – очень хорошо, но и всему человечеству необходима благая весть. Наше отеческое Небо должно по-прежнему сиять над нами, олицетворяя надежду на избавление, но и наша мать-Земля не должна чувствовать себя проклятой во веки веков.
Одно время было необходимым настойчивое утверждение идеи индивидуального спасения, чтобы внедрить в человеческий ум ощущение некоего Потустороннего, как было необходимым одно время утверждение благодатных райских небес для добродетельных и благочестивых, чтобы увлечь людей этой сияющей приманкой и принудить их к религиозной практике и смирению своей необузданной животности. Но и небесные соблазны, точно так же, как соблазны земные, необходимо преодолеть. Человек уже отверг соблазн стяжания сладостного Рая в награду за собственную добродетель: много веков назад Упанишады в Индии сочли такое устремление маловажным, и сегодня оно уже больше не владеет умом человечества; подобный же соблазн, существующий в популярном христианстве и популярном исламе, не имеет особого смысла для сознания современного человечества. Но и соблазн освобождения от рождения и смерти и бегства от космического труда тоже необходимо отвергнуть, как отверг его буддизм Махаяны, который провозгласил сострадание и помощь ближним более великой задачей, чем обретение Нирваны. Как добродетель, которую мы стремимся воплотить в своей жизни, должна быть свободна от желания земной или небесной награды за нее, так и спасение, которого мы ищем, должно носить чисто внутренний и безличный характер; это должно быть освобождение от эгоизма, единение с Божественным, реализация нашей собственной универсальности, так же как и нашей трансцендентности, и не может подлинное спасение отвращать нас от любви к Богу в человечестве и от помощи, которую мы можем оказать миру. Если понадобится, мы должны будем принять следующий подход: лучше этот ад вместе с остальными нашими страждущими «я», чем спасение в одиночку.
К счастью, нет необходимости в столь крайних позициях и отрицании одной стороны истины ради утверждения другой. Сама Упанишада указывает путь, позволяющий ей избежать всякой чрезмерности в формулировании истины. Ибо человек, постигший и вместивший верховного Брахмана как трансцендентную Благодать, становится центром блаженства, к которому влекутся все его собратья, кладезем, из которого они могут черпать божественную влагу. Вот ключ, который нам нужен. Связь с вселенной сохраняется по одной причине, которая служит высшим оправданием такой связи: она должна происходить не из желания индивидуальной земной радости, как у тех, кто все еще порабощен, но из стремления помочь всем созданиям. В таком случае у души, достигшей божественной выси, остается две цели: достичь Божественного и быть вовеки на благо всему миру, – точно так же, как Сам Брахман, – здесь или где-то еще, не имеет значения. И все же настоящий герой духа должен быть на переднем крае битвы – таков высший выбор подлинного сына Бессмертия; к такой душе, обретшей единство со всей вселенной, ибо в такой душе она нуждается сильнее всего, земля взывает с высочайшей надеждой.
