Галина Калинина - Что играет мной? Страсти и борьба с ними в современном мире

О порочности практики воспитания ребенка в детском саду вряд ли стоит подробно распрос­траняться. Психологи дружно твердят о том, что, оказываясь сызмальства в коллективе, ре­бенок вырастает более приспособленным к жиз­ни. Но что это значит? Во-первых, в коллективе малыш лучше усваивает знания (соревнователь­ный момент), во-вторых, вырастает раскован­ным (развязным), коммуникабельным (склон­ным к праздности) и пр. Конечно, ребенку, воспитанному в детском саду, будет легче идти по жизни, но это ли является целью воспита­ния? А если вспомнить, сколько «замечатель­ных» навыков получают дети в компании свер­стников! Каждый родитель наверняка помнит, как его ребенок просил объяснить значение матерных слов, услышанных от друзей. И это, поверьте, только цветочки. И сколько ни объяс­няй ребенку, что ругаться матом плохо, он, вы­растая среди людей, которые ругаются, не смо­жет сохранить изначальную чистоту. Так уж устроена человеческая психика: будучи вынуж­ден наблюдать порок, человек рано или поздно свыкается с ним и перестает испытывать к нему отвращение, ибо «худое сообщество развращает добрые нравы».

3) Работа — больше, чем работа.

Опять же сошлемся на американскую ста­тью, где речь идет о поколении молодых профес­сионалов, для которых вся жизнь проходит в работе. Для этих молодых людей профессио­нальное развитие становится своеобразной квинт­эссенцией жизни, ставится во главу угла, и в жертву ему приносится все остальное.

Вообще излишнюю любовь к работе до не­давнего времени следовало называть проявле­нием страсти тщеславия или сребролюбия, по­тому что главным стимулом для активиста были либо деньги, либо карьера.

Теперь ситуация несколько изменилась. Ра­бота для современного человека часто уже не средство, а цель. Она становится чем-то вроде наркотика, от привычки к которому крайне труд­но избавиться. Как много мы знаем примеров, когда человек «сгорает» на работе, посвящает всю свою жизнь делу, живет для работы.

И народное сознание чутко реагирует на эту тенденцию. Ведь термин «трудоголик» (по ана­логии с «алкоголик») возник недаром. И возник как раз тогда, когда в нашей стране наблюдался повальный трудоголизм. Вспомним поколения наших родителей и дедов, вспомним трагичность ухода на пенсию, вспомним пропущенные отпус­ка, недовзятые отгулы, неготовые обеды, неумы­тых детей и прочие признаки «жизни на работе».

Современного человека привлекает лекар­ственное свойство труда, позволяющего нивели­ровать негативные душевные ощущения. Не на­ходя комфорта ни в семье, ни в компании друзей, он стремится на работу, которая одна снимает неприятные ощущения, заполняя жизнь каким-то позитивным смыслом.

В упомянутом уже американском тексте идет речь о том, что ради работы молодые профессио­налы жертвуют друзьями, семьей и возможнос­тью устроить свою личную жизнь. Так ли это? В конце концов, профессионалами они становятся только годам к двадцати с лишним, и, по всей видимости, к этому моменту личные отношения уже не представляют для них ценности. То есть фактически жертвовать оказывается нечем. На­против, работа становится необходима, чтобы заполнить вакуум, создавшийся в их душах от неумения любить окружающих людей.

Мало кто из трудоголиков по-настоящему любит свою работу, свое дело. Конечно, вынуж­денный оставаться дома, такой вот любитель работы начинает с двойным усердием рваться на службу и безмерно скучать, но скучать не «по», а «от». Он будет стремиться не на работу, а вырваться из дома, где он предоставлен самому себе или, в лучшем случае, вынужден общаться со своими родными и близкими, к которым не испытывает ни любви, ни интереса.

Молодые люди ценят в работе возможность получить интересные впечатления, азарт, кото­рый возникает от необходимости решать слож­ные задачи, новизну и возможность профессио­нального развития (под последним подразумева­ется, видимо, повышение ощущения собствен­ной весомости и карьерный рост). Что же каса­ется любви к собственному делу, так о ней речь не идет вообще, поскольку многие подобные профессионалы меняют профессии, как перчат­ки, не говоря уж о местах работы.

В семейной жизни работа нередко становит­ся социально одобряемым предлогом ухода из семьи. То есть одно дело — пропадать до ночи в компании друзей, и совершенно иное — на рабо­те. Любопытно то, что второй супруг, как прави­ло, очень тонко чувствует возникшую ситуацию. С какого-то момента он/она перестает делать различие между пребыванием в компании друзей и ночевкой на работе: и вовсе не потому, что не доверяет своей половине. Нет, просто факт ухо­да из дома, для окружающих незаметный, для оставленного супруга становится очевидным.

Конечно, нелепо думать, что во всем винова­та работа. В образовавшемся замкнутом круге человек, с одной стороны, рвется на работу, потому что не может создать комфорта в семье, с другой стороны, его длинные рабочие дни — такой замечательный выход из сложного поло­жения, что он даже не пытается найти другой.

Не всегда оказывается просто создать в семье патриархальный уклад: муж работает, жена сидит дома, хлопочет по хозяйству и воспитывает детей. Но определенное согласование своей жиз­ни с патриархальными устоями вполне возмож­но и резонно. По крайней* мере, трех перечис­ленных выше подводных камней, на которые нередко наталкивается корабль семейной жиз­ни, надо избегать.

Планирование семьи[82]

Православный христианин воспринимает рож­дение ребенка как дар Божий. Испокон веков матери спасались через деторождение, и боль­шая семья воспринималась как знак особой бо­жественной милости, тогда как бездетность в древние времена считалась наказанием.

Само выражение «планирование семьи» от­ражает сугубо светский и прагматический под­ход к'семейной жизни. Апостол Иаков учит, что все человеческие планы должны сопровождаться оговоркой: Если угодно будет Господу и живы будем... (Иак. 4; 15). Отказ от рождения детей — акт человеческого самоволия и нежелания ис­полнять Божий Промысл.

Но использование кон­трацепции становится только следствием этого самоволия. Конечно, мы должны говорить об ответственном отношении к рождению и воспи­танию детей.

Иногда православные пары практикуют воз­держание от супружеских отношений в случае, если не хотят иметь больше детей, чем уже имеют. Возможно, подобный подход к проблеме в теории верен, но нередко влечет за собой семейный раздор, потому что зачастую кто-то из супругов вовсе не планировал отказа от супру­жеской близости... Отношение к сексу как к чему-то абсолютно позорному и допустимому только ради зачатия ребенка разделяется далеко не всеми отцами Церкви. Апостол Павел пишет: Не уклоняйтесь друг от друга, разве по со­гласию, на время, для упражнения в посте и молитве (1 Кор. 7; 5). Соитие мужчины и жен­щины, состоящих в браке, даже если оно проис­ходит не для рождения детей, нельзя восприни­мать как греховное. Поэтому не будем забывать о том, что хотя воздержание — высокая добро­детель, которую всегда восхваляли отцы Церк­ви, всякая добродетель должна достигаться с рассуждением и не без чувства меры. А эта мера для каждого своя.

В православной среде тем временем распро­страняются самые разные точки зрения, иногда приходящие между собой в прямое противоре­чие. Недопустимо, когда неразумное навязыва­ние частных взглядов всем окружающим приво­дит в конце концов к распаду семей и к личным трагедиям. Такое нередко происходит, когда рев­ностные духовники говорят о том, что существу­ют лишь две возможности: или рождение неогра­ниченного количества детей (сколько получит­ся!), или полное воздержание супругов после рождения у них того количества детей, которое они могут понести.

Конечно, пара, не желающая иметь детей, не может стать домашней церковью и не может быть названа христианской семьей в настоящем смыс­ле этого слова. Если супруги не готовы к жерт­венности, если они не хотят отдавать свое время, свой покой и свои душевные силы, не готовы жертвовать в какой-то степени даже своей карь­ерой и профессиональной реализацией ради того, чтобы родить и воспитать дитя, — это всего лишь глубоко ущербный союз двух эгоистов.