Глеб Ястребов - Кем был Иисус из Назарета?

Здесь Иуда обрисован как вполне законченный мерзавец, который обустраивает дачу под столицей, пока проданный им учитель погибает ужасной смертью.

Кто прав: Матфей или Лука? С одной стороны, в сюжете Луки есть нечто узнаваемое: предатели, получив свои гонорары, обычно не спешат вешаться, но до поры пользуются приобретёнными благами. С другой стороны, этот рассказ и максимально далёк от «правды жизни»: если бы Иуда долгие годы благоденствовал на своём участке, развивая коммерцию и участвуя в храмовых службах, ситуацию можно было бы назвать правдоподобной. Но идея, что Иуда попросту лопнул? Автор Деяний вообще испытывает слабость к эпизодам, в которых нечестивца (особенно по части денежных грехов) настигает немедленное и зрелищное возмездие свыше. Например, если верить ему, когда в первохристианской общине Анания и Сапфира пожертвовали своё имущество не полностью, они моментально умерли: «Услышав эти слова, Анания пал бездыханным... вдруг она упала у ног его и испустила дух» (Деян 5:5, 10). Или, скажем, правителя Ирода постигает расплата: «Но вдруг ангел Господень поразил его за то, что он не воздал славы Богу; и он, быв изъеден червями, умер» (Деян 12:22). Иными словами, у Луки подобная смерть — почти что богословский метод расправы со злодеями. Поэтому его рассказ о смерти Иуды вызывает большие сомнения.

Зато версия Матфея не похожа на стилизацию. Только «тридцать сребреников» вызывают сомнения. (Матфей мог не знать точную сумму, если не имел источников в иудейских «спецслужбах», а потому взял чисто символическое число из Ветхого Завета: Зах 11:12–13.) Значит, Иуда действительно раскаялся почти сразу после предательства. (Может быть, он ещё и не ожидал смертного приговора? Думал, что Иисус в очередной раз вывернется?) Его дальнейшие действия — это действия человека не трусливого (пошёл объясняться с иерархами) и не жадного (не смог жить с полученными деньгами). Но почему он в таком случае вообще предал Иисуса?

Ответа на этот вопрос мы не знаем. Но, как мы уже говорили (см. выше главу 6), было бы слишком упрощённо и несправедливо сводить всё к жадности. Иисус не взял бы к себе столь корыстолюбивую личность, да и сам Иуда бы за ним не пошёл: для этого нужно было оставить имущество, комфорт, благополучную жизнь (Мк 10:28). (Причём перспективы получить в будущем взамен нечто материальное были крайне туманны, и ни один прагматичный человек ими бы не прельстился.) Поэтому, скорее всего, перед нами драма отношений (которую нам не проследить) и, возможно, разочарование в мировоззрении. В конце концов, Царство, обещанное ещё Иоанном Крестителем, так и не пришло. Судя по некоторым намёкам, Иуду всё более раздражали и их нынешние скитания, и почитание, которым Иисуса окружали другие ученики (Ин 12:4–5). Рискнём высказать ещё такую догадку: вряд ли Иуда по чистой случайности предал Иисуса именно после акции в Храме. Возможно, он решил, что дальше оставаться в сомнительной общине смертельно опасно, да и не нужно, — деньги же взял, чтобы было на что вернуться к обычной жизни.

К обычной жизни, однако, ему не суждено было вернуться. Он умер ещё раньше, чем погиб преданный им человек.

6. Казнь

Распятие было, пожалуй, самой мучительной казнью, которая существовала в Средиземноморье I века. Американские историки Джером Нейрей и Брюс Малина собрали греко-римские и еврейские свидетельства, показывающие, что процесс этой казни был задуман как последовательное унижение.

1. Вынесение приговора часто сопровождали бичевание и пытки; многим распинаемым выкалывали глаза и наносили ранения.

2. Осуждённые были вынуждены нести перекладины от крестов.

3. У осуждённых отбирали одежду: в своей наготе они выставлялись на публичное посрамление.

4. Тяжёлые увечья наносили гвозди, вбиваемые в руки. При этом палачи часто старались прикрепить жертву ко кресту в какой-либо странной и нелепой позе.

5. Смерть была медленной и мучительной: органы тела изувечивались, терялся контроль над телом; увеличивался в размерах пенис.

6. Часто к кресту собирались насмешники, которые издевались над казнимым и осыпали его бранью и шутками.

Вполне правдоподобны свидетельства Евангелий, что Иисусу довелось пережить большую часть из описанного здесь. Мы не знаем, однако, был ли Иисус привязан к кресту или прибит гвоздями: оба варианта казни широко практиковались римлянами. Рассказы о явлениях Воскресшего упоминают раны от гвоздей (Ин 20:25, 27), но не вполне понятно, стоит ли за этими упоминаниями достоверная информация о способе казни.

Общему описанию казни верить можно: все евангелисты упоминают, что при распятии присутствовали женщины-ученицы Иисуса (Мк 15:40). Одним из свидетелей мог быть также некий Симон из Киринеи, которого солдаты заставили нести перекладину от креста Иисуса (Мк 15:21). Само место казни было оцеплено войсками, но они наблюдали издалека.

Очень сложен вопрос о последних словах Иисуса. Здесь евангелисты сильно расходятся в показаниях. Если попытаться выстроить эти слова в хронологическом порядке, получится следующее.

1. «Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят!» (Лк 23:34).

2. «Женщина, вот сын твой!.. вот мать твоя!» (Ин 19:26; о «любимом ученике»).

3. «Истинно говорю тебе: ныне же будешь со мной в раю» (Лк 23:43; сказано одному из преступников, распятых вместе с Иисусом).

4. «Элои, Элои, ламма, савахфани!» (Мк 15:34/Мф 27:46).

5. «Жажду» (Ин 19:28).

6. «Совершилось!» (Ин 19:30).

7. «Отче! В руки Твои предаю дух мой» (Лк 23:46).

Однако здесь возникают серьёзные проблемы по части достоверности. Для начала мы имеем сомнения общего порядка: во-первых, откуда вообще известно, что Иисус говорил на кресте, если рядом были только палачи, а женщины-ученицы Иисуса наблюдали за казнью лишь издалека? Во-вторых, не означает ли сам разнобой между евангелистами, что чёткого и устойчивого предания на сей счёт не существовало, и каждый автор вкладывал в уста Иисуса те слова, которые считал нужным?

Далее, есть проблемы с каждым конкретным речением. Вынесем пока за скобки (4) и рассмотрим остальные слова. Что касается (1), то эти слова хорошо соотносятся с общим духом учения Иисуса, но отсутствуют в целом ряде важных рукописей; поэтому даже их наличие в оригинальном тексте Евангелия от Луки находится под большим вопросом. Речения (2), (5) и (6) попадают под сомнение как часть Иоаннова богословия: четвёртый евангелист неизбежно подчёркивает, что Иисус всегда чётко знал свою миссию и никаких борений не испытывал; при этом легитимируется авторитет «любимого ученика», на авторитет которого опиралась Иоаннова школа. К сожалению, слова в (3) тоже сомнительны: более ранний источник, Марк, сообщает неприглаженную информацию, что Иисуса ругали оба распятых с ним преступника. Достаточно правдоподобно выглядит (7), но, возможно, Лука лишь домыслил фразу по общим соображениям (см. также ниже).

Не составляет ли исключение (4)? На первый взгляд никому из христиан и в голову не пришло бы вложить в уста Иисуса крик богооставленности. В конце концов, обычная тенденция, как видим, диаметрально противоположная. Когда христиане пытались представить, что Иисус мог сказать в последние часы жизни, они вкладывали ему в уста попечения о судьбах церкви (Ин 19:26), уверенность в своём посмертном будущем (Лк 23:43, 46), уверенность в исполненной миссии (Ин 19:30), слова милосердия (Лк 23:34) или, в крайнем случае, желание пить (Ин 19:28; с мессианской оглядкой на Пс 68:22!). Но придумать для Иисуса цитату из Псалма (Пс 21:1), которая отражала бы недоумение и страдание?! Если же Мк 15:34 столь сильно выбивается из общего ряда, то нельзя ли считать уж эту-то фразу аутентичной?

Вопрос исключительно сложен. Вышеупомянутые аргументы в пользу достоверности Мк 15:34 имеют тот основной недостаток, что евангелист Марк (а за ним Матфей!) не собирались писать ни объективно-беспристрастный труд о биографии Иисуса, ни трагедию о крушении надежд. Если евангелисты упоминают такие слова, значит, считают их частью благой вести. Это может означать лишь то, что, цитируя Пс 21:1, они имеют в виду дальнейшее содержание данного псалма, говорящее о страданиях и оправдании праведника (причём не просто праведника, но царя Давида — Иисус же к моменту написания Евангелия от Марка мыслился уже как мессианский царь и своего рода новый Давид). В частности, в конце псалма сказано следующее:

Да благоговеет пред Ним (Богом) всё семя Израиля, ибо Он не презрел и не пренебрёг скорби страждущего, не скрыл от него лица Своего, но услышал его, когда сей воззвал к Нему. О Тебе хвала моя в собрании великом... Да восхвалят Господа ищущие Его!.. Вспомнят и обратятся к Господу все концы земли, и поклонятся пред Тобою все племена язычников, ибо Господне есть Царство, и Он — Владыка над народами...

Таким образом, перед нами указание вовсе не на богооставленность, а на дальнейшее оправдание Иисуса Богом, установление Царства Божьего на земле, и обращение язычников. Мк 15:34 не только не выбивается из общего ряда, но и является ярчайшим образцом того, как ранние христиане представляли себе последние слова Иисуса. Помимо всего прочего, есть указание и на роль язычников, а это уже богословская тематика языкохристианского евангелиста Марка. Ещё одна историческая проблема: Марк приводит слова Иисуса в транскрипции с арамейского, но при этом полагает, что палачи, неверно расслышав, подумали, будто Иисус зовёт Илию. Однако путаница между выражением «Бог мой» и словом «Илия» возможна лишь на иврите, а не на арамейском языке.