Сергей Шведов - Русская вера, или Религиозные войны от Святослава Храброго до Ярослава Мудрого
Но вернемся к двоеверию и арианству. Вот что пишет о последнем Лев Прозоров: «И вот в летописи, в рассказе о крещении Владимира, христианский проповедник говорит русскому князю, что Бог-Отец – «старейший» в Троице (арианский принцип!), что Бог-Сын подобосущен Отцу своему (прямое арианство!), и «забывает» прибавить обязательный тезис о единосущности лиц Святой Троицы (специально против ариан сочиненный). Ладно бы дело ограничивалось только этим, хотя и тут появление арианства (в Символе веры! в рассказе о крещении страны!) удивляет. Но как быть с тем, что уже в первые века после Крещения у нас переведены сочинения византийца Василия Великого против арианина Евномия? Тогда же переводят «Слова» против ариан их главного противника Афанасия. И отечественные мыслители – Феодосии Печерский, Кирилл Туровский – уже сами творят в антиарианском ключе. Раз с арианством воевали, значит, оно было! Так же, как, скажем, присяжные атеисты 1970—1980-х воевали не с «новыми друидами» или виккой, «религией ведьм», не проникавшими в Советский Союз, а с баптистами, иеговистами, кришнаитами – с сектами, существовавшими в нашей стране» («Язычество христианской Руси»).
Скорее всего, арианство не просто дожило до Крещения Руси, оно как раз в это время главенствовало в христианстве. Собственно культ Драгобера изначально был арианским, если так можно выразиться. Он опирался на древний обычай обожествления вождей-ярманов. Убитый копьем Меровинг никак не мог быть единосущен с Создателем, но мог быть только подобосущен ему. Более того, и в Риме, и в Византии этот принцип, названный позднее арианским, никем еще не отрицался. Иначе это действительно нашло бы отражение в летописи о Крещении Руси. А вот в последующие века борьба с арианством разразилась нешуточная, в том числе и в нашем отечестве. Иначе трудно объяснить, с чего бы это давно осужденное еретическое учение Ария вновь активизировалось спустя шесть с половиной веков. Прозоров абсолютно прав – это полный абсурд.
А вот мнение того же Прозорова о двоеверии: «По всей Европе христианство столь же причудливо сочеталось с древней верой. В Скандинавии бил источник «святого Тора», в городах средневековой Германии стояли колонны в честь Юпитера Христа (!), в Греции сельские священники в начале ХХ века не препятствовали почитанию прихожанами древних статуй, называя их «святой Дамитрой» – в святцах «отчего-то» не обозначенной. Иной раз и церковь, скрепя сердце, утверждала своим авторитетом такой «гибрид»: миллионы христиан-католиков молятся древней кельтской богине Бригитте, «превратившейся» в одноименную святую… Язычники, чтящие богиню Диану, существовали в Бельгии до XVII века… На плане итальянского городка Ассизи, родины знаменитого святого Франциска, составленном в его время, указан, как ни в чем не бывало, храм Минервы. На юге Италии еще в XVII веке крестьяне верили кто в сто, а кто в тысячу богов. В XII веке в триста лет как крещеной Болгарии, на горе Афон, в нескольких шагах от знаменитого монастыря «болгары, именуемые славяне» чтили каменное изваяние своей богини, а столетие спустя в столице царства, Великом Тырново, их соотечественник нацарапал на стенке глиняной корчаги имя Сварога» («Язычество христианской Руси»).
От себя могу еще добавить к общему списку святую Вальпургу, якобы дочь саксонского короля, принявшую мученический венец на заре христианства в Саксонии. К слову, из ее жития невозможно понять, почему Вальпургиева ночь превратилась в ночь разгула нечисти и именно в этом качестве воспринимается до сих пор европейскими обывателями. А вот если предположить, что речь идет о Велесовой пурге, то все сразу же становится на свои места. Ибо, согласно славянским мифам, Велес зимой превращается в Дракона, а это самое суровое время года считается временем разгула навьих сил, связанных с загробным миром.
Столь же причудливой была христианская вера на Руси, причем вплоть до XX века. Проблема была в том, что творцы новой религии просто не могли взять и отменить языческие мистерии, связанные с земледельческими циклами, это бы обернулось катастрофой для них самих. Поэтому новое вино влили в старые мехи. Вот что пишет об этом Рыбаков: «Моления славян-язычников своим богам были строго расписаны по временам года и важнейшим сельскохозяйственным срокам. Год определялся по солнечным фазам, так как солнце играло огромную роль в мировоззрении и верованиях древних земледельцев.
Начинался год, как и у нас сейчас, 1 января. Новогодние празднества – Святки – длились 12 дней, захватывая конец старого года и начало нового. В эти дни сначала гасили все огни в очагах, затем добывали трением «живой» огонь, пекли специальные хлебы и по разным приметам старались угадать, каков будет наступающий год. Кроме того, язычники всегда стремились активно воздействовать на своих богов при помощи просьб, молений и жертвоприношений: в честь богов устраивались пиры, на которых закалывали быков, козлов, баранов, всем племенем варили пиво, пекли пироги. Боги как бы приглашались на эти пиры-братчины, становились сотрапезниками людей. Существовали специальные святилища – «требища», предназначенные для таких ритуальных пиров. Церковь использовала новогодние языческие святки, приурочив к ним христианские праздники Рождества и Крещения (25 декабря и 6 января). Следующим праздником была Масленица, буйный и разгульный праздник весеннего равноденствия, встречи солнца и заклинания природы накануне весенней пахоты. Церковь боролась с этим праздником, но не смогла его победить и добилась только выдворения его за календарные сроки Великого поста перед Пасхой. В пору пахоты, сева яровых и «прозябания» зерна в земле мысль древнего славянина обращалась к предкам-«дедам», тоже лежащим в земле. В эти дни ходили на кладбище и приносили «дедам» пшеничную кутью, яйца и мед, считая, что предки-покровители помогут всходам пшеницы. Кладбища представляли собой в древности как бы «поселки мертвых». Над сожженным прахом каждого умершего строилась деревянная «домовина» («столп»); в эти миниатюрные дома и приносили угощение предкам весной и осенью. Позднее над могилами стали насыпать земляные курганы. Обычай «приносов» в «родительские» дни сохранялся до XIX века.
На протяжении весны и лета беспокойство древнего земледельца об урожае все возрастало: нужны были вовремя дожди, вовремя солнечное тепло. Первый весенний праздник приходился на 1–2 мая, когда появлялись первые всходы яровых. Второй праздник, слившийся впоследствии с христианским Троицыным днем, – это день бога Ярилы, бога животворящих сил природы; в этот день (4 июня) убирали лентами молодую березку и украшали ветками дома. Третий праздник отмечал летний солнцеворот 24 июня – день Купалы (Иван Купала). Во всех этих праздниках ощущается настойчивое моление о дожде. Хороводы девушек, обрядовые песни и пляски в священных рощах, жертвоприношения рекам и родникам – все было направлено на получение дара неба, дождя. Дню Купалы предшествовала «русальная неделя». Русалки – нимфы воды и полей, от которых, по представлениям славян, зависело орошение земли дождем.
Праздник Купалы был наиболее торжественным из весенне-летнего цикла. Поклонялись воде (девушки бросали венки в реку) и огню (в Купальскую ночь на высоких холмах, на горах разводили огромные костры, и юноши и девушки попарно прыгали через огонь). Жизнерадостная игровая часть этих молений сохранялась очень долго, превратившись из обряда в веселую игру молодежи.
Кульминационным пунктом славянского сельскохозяйственного года были грозовые, жаркие июльские дни перед жатвой. Земледелец, бессильный перед лицом стихий, со страхом взирал на небо: урожай, взращенный его руками, вымоленный (как он думал) у богов, был уже почти готов, но грозное и капризное небо могло его уничтожить. Излишний зной мог пересушить колосья, сильный дождь – сбить созревшее зерно, молния – спалить сухое поле, а град – начисто опустошить нивы. Бог, управляющий небом, грозой и тучами, был особенно страшен в эти дни; его немилость могла обречь на голод целые племена. День Рода-Перуна (Ильин день – 20 июля) был самым мрачным и самым трагическим днем во всем годовом цикле славянских молений. В этот день не водили веселых хороводов, не пели песен, а приносили кровавые жертвы грозному и требовательному божеству, прямому предшественнику столь же жестокого христианского бога. Знатоками обрядности и точных календарных сроков молений были жрецы-волхвы и ведуньи-знахарки, появившиеся еще в первобытную эпоху» («Рождение Руси»).
Как мы видим, христианство на Руси просто слилось с той самой древней религией, которая его породила. И хотя принято считать, что христианство распространилось из единого центра, это не так. Скорее всего, не было даже раскола единой якобы религии на католическую римскую и ортодоксальную византийскую. Эти религии, хоть и опирались на сиро-палестинский монотеизм, в своей христианской фазе, связанной с Иисусом Христом, с самого начала действовали в разных исторических условиях и шли разными путями, отсюда и различия в обрядовости и символах веры. Эти различия пытались преодолеть, но преодоление в тех условиях означало подчинение, либо Рима Константинополю, либо Константинополя Риму. Третьим центром христианской религии с самого начала являлась Русь. Христианство здесь складывалось не только во взаимодействии как с западной (римской), так и восточной (византийской), но и в противостоянии с ними. И далеко не случайно русская христианская церковь называется православной, а не правоверной (ортодоксальной), как византийская. Москва действительно Третий Рим, если под Москвою понимать не собственно город, а Россию, поскольку Древняя Русь является одним из трех равноправных центров возникновения христианской религии. Причем контакты с Западом на начальном этапе распространения христианства были даже теснее, чем с Востоком. Что и отразилось в названии предметов, связанных с новым культом.
