Василий Великий - Творения. Том 1: Догматико-полемические творения. Экзегетические сочинения. Беседы

От чего осуетишася язычники и омрачися неразумное их сердце (ср. Рим. 1:21)? Не от того ли, что, последуя открываемому посредством рассудка, не верят проповеди Духа? Кого же, как погибших, оплакивает Исаия: Горе, иже мудри в себе самих, и пред собою разумна (Ис. 5:21)? Не подобных ли им людей?

Посему, обходя молчанием многое из сказанного [559] у Евномия, когда он силится доказать, что Сын нерожден, и когда ухищряется вынудить согласие на то, что Единородный есть тварь и произведение, обращусь к самому главному в его нечестии. Об умолчанном замечу только то, что хулу, которую он на деле препочитал, желая прикрыть словом и смягчив бесстыдство речи, сказав, будто бы не объединяет Единородного с тварью, сам позабыл те свои учения, какие выше излагал в ясных и неприкровенных словах, вследствие чего опять впадает в самое бесстыдное и явное противоречие. Пишет же так:

Евномий. Но, слыша, что Сын есть тварь, никто да не оскорбляется сим, как будто через общность имен обобщается сущность.

Василий. О премудрый! Если за различием имен необходимо следует разность сущности (помним, что именно так рассуждал ты в предыдущих словах), то почему же теперь общность имен не будет сопровождаться общностью сущности? А кажется, что не однажды и не мимоходом произнес он это слово. Но и теперь, как будто раскаявшись в только что сказанном, то есть что общность имен не обобщит и сущностей, тотчас через несколько слов, нападая на своих противников, опять присовокупляет:

Евномий. Им, если только заботятся об истине, надлежало при разности имен признать и разность сущностей.

Василий. Кто мог бы с большей легкомысленностью обращаться со словами, нежели этот человек, который, так скоро перекидываясь к противоположным мнениям, то говорит, что различие имен необходимо указывает на разность сущностей, то опять утверждает, что общность имен не обобщает сущностей? Но думаю, что мы поступаем подобно людям, которые убийцу осуждают за ругательные слова, удар или за какое-нибудь подобное преступление.

25. Поэтому перейдем к самому корню его злых умышлений. Евномий видел, что у всех христиан, действительно достойных сего наименования, есть общая, твердо укоренившаяся мысль, что Сын есть Свет рожденный, воссиявший от нерожденного Света, что Он – Самоисточная Жизнь и Самоисточное Благо, исшедшее из животворного источника Отчей благости; потом рассудил, что если не поколеблет сих наших понятий, то ничего не останется у него, кроме лжеумствований, ибо кто признает и Отца Светом, и Сына Светом, тот, поскольку понятие света есть одно и то же, естественно приведен будет к признанию единения [560] по сущности, так как между Светом и Светом, по самому слову [ «свет»], нет никакой разности ни в произношении, ни в самом понятии. Потому, чтобы отнять у нас это, облагает учение веры сетями ухищрений, учит, что Отец и Сын совершенно несравнимы и непричастны друг другу, утверждает, что какая есть противоположность между нерожденным и рожденным, такая же есть между светом и светом, или, если не соглашаемся на это, принуждает признать, что Бог сложен.

Но лучше выслушаем собственные его слова.

Евномий. Другое ли что, говорит, означает свет в нерожденном и другое в рожденном, или то же самое? Если другое и другое, то очевидно, что и сложение составляется из другого и другого, сложное же не может быть нерожденным. Если же то же самое, то насколько разнится рожденное с нерожденным, настолько же необходимо разниться свету со светом, жизни с жизнью и силе с силой.

Василий. Вникните и поймите ужас нечестия! Насколько, говорит он, различно нерожденное от рожденного, настолько будут различны свет от света, жизнь от жизни и сила от силы. Поэтому спросим его самого: в какой мере нерожденное отлично от рожденного? Ужели в малой какой-нибудь и в такой, что одно с другим может когда-либо сойтись в тождество? Или это совершенно невозможно, и гораздо невозможнее, нежели одному и тому же в одно время и жить, и быть мертвым, в одном и том же быть и здоровым, и больным, вместе и пробудиться, и спать? Ибо все подобное сему противоположно одно другому в крайней степени противоположения, так что где есть одно, там необходимо не быть другому; и таковые противоположности обыкновенно бывают совершенно несовместны и несоединимы.

26. Пусть же будет такого рода противоположность у нерожденного с рожденным; тогда тот, кто называет Отца Светом и Сына также Светом и утверждает, что последний свет настолько же отличается от первого света, насколько рожденное отлично от нерожденного, тот [разве не явно нечествует,] [561] хотя и притворяется на словах снисходительным, то есть хотя называет Сына светом, однако же не явно ли самой силой утверждаемого ведет к понятию противному? Ибо смотрите, что противоположно нерожденному – иное нерожденное или рожденное? Конечно, рожденное. А что противоположно свету? Другой свет или тьма? Без сомнения, тьма. Посему если насколько разнится рожденное с нерожденным, настолько и свету необходимо разниться со светом, то не всякому ли явно его нечестие в том, что, под именем света вводя противоположное свету, подает ту мысль, будто бы сущность Единородного противоположна естеству света? Или пусть укажет нам свет, противоположный свету, имеющий ту же степень противоположности, какая есть между рожденным и нерожденным.

Если же такого света нет и сам он не в состоянии примыслить его, то да не остается неузнанным ухищрение, с каким издалека предуготовляет хулу. Поскольку он думает, что нерожденное прямо противоположно рожденному, то сию же противоположность прилагает к отношению между светом и светом в доказательство, что сущность Отца во всем противоположна [562] и противоборственна сущности Единородного. По этой же причине и сие новое постановление догматов: насколько разнится рожденное с нерожденным, настолько же необходимо разниться свету со светом. Но у рожденного с нерожденным, хотя не по сути вещей, но по крайней мере по составу выражений[563], есть некоторая противоположность, как и они утверждают; а между светом и светом ни по произношению, ни по значению слова невозможно придумать никакой противоположности.

Но видно, что сам он вводится в заблуждение обманчивыми лжеумствованиями. Ибо думает, что вещи, последующие за противоположными, состоят в том же противоборстве между собой, какое имеют им предшествующие [564], и когда в одной из противоположных вещей есть противоположное, то непременно и за другой последует противоположное. Например: если за зрением следует свет, то за слепотой – тьма; и если за жизнью – чувствительность, то за смертью – бесчувственность. Но всякому и при малом внимании можно видеть, как слабо и нетвердо сие замечание.

Ибо потому, что за пробуждением следует жизнь, за сном не следует непременно смерть. А рожденное даже и не противоположно [565]нерожденному. Ибо если они противоположны, то (да обратится сие на главу хулителей!) и разрушительны одно для другого. Они сами не противоборственны по естеству и то, что последует за ними, не будет необходимо состоять в том раздоре, в каком, как доказывал Евномий, состоят сии предшествующие.

27. Поэтому или изгладь свои слова [566], или не отрицай их нечестивость. Ибо твоя это хула; ты сказал: «Сколько разнится нерожденное с рожденным, столько и свету необходимо разниться со светом». Следовательно, так как Рожденный никогда не будет причастен нерожденности, то никогда не уступишь ты Ему и света. Сущность Единородного, по твоему мнению, равно будет далека и от того, чтобы ей быть нерожденной, и от того, чтобы ее представлять и именовать светом. Но Иоанн велегласием Духа вопиет тебе, говоря: бе Свет истинный (Ин. 1:9). А у тебя нет ни ушей, чтобы слышать, ни сердца, чтобы разуметь. Напротив того, своими лжеумствованиями сущность Единородного низводишь в разряд естества противоборствующего и несовместимого со светом. Ибо, конечно, и сам не назовешь того великим, что у Единородного не отнял ты наименования Светом. Ибо благочестие – не в шуме воздуха, но в силе означаемого.