Вадим Бурлак - Мистика Древнего Рима. Тайны, легенды, предания
Порой сами правители Древнего Рима выходили на арену цирка, чтобы позабавить себя убийством животных, а заодно и показать своим согражданам ловкость и умение владеть оружием.
Император Луций Элий Аврелий Коммод, отличавшийся меткостью, однажды убил из лука в Колизее пять бегемотов. Вначале он, под восторженный рев трибун, ослепил их стрелами, а потом в течение нескольких часов добивал искалеченных, неповоротливых, обезумевших животных.
Последний из римских императоров, из династии Флавиев, Тит Флавий Домициан тоже был искусным стрелком. На его счету сотни зверей, уничтоженных на арене.
Конечно, такое жестокое, стремительное уничтожение животных требовало постоянного пополнения зверинцев Рима и других городов империи.
Десятки отрядов хорошо обученных ловцов непрерывно промышляли в Северной Европе, в Африке, на Ближнем Востоке.
В труднодоступных, не покоренных Римом, землях нанимались местные охотники. Из Индостана в столицу империи привозились тигры и особо свирепые буйволы, пантеры. Африка поставляла слонов, жирафов, гепардов, зебр, бегемотов, обезьян, носорогов, гиен, львов, леопардов. Северная Европа обеспечивала Рим медведями, рысями, зубрами, волками.
Несколько раз удавалось даже выставить на арену Колизея белых медведей. Но эти обитатели Крайнего Севера умирали больше от жаркого апеннинского климата, чем от копий и мечей гладиаторов.
Тень в Колизее
Сражавшихся на арене с хищниками бестиариев обучали не только владению оружием, но и дрессуре. Эти гладиаторы знакомились с повадками животных, а порой и ухаживали за ними.
Но такая дружба человека и зверя не поощрялась за кулисами амфитеатров. Во время представления на арене публике надо было показывать злобное, яростное отношение между гладиатором и животным. Поэтому, если бестиарий и ухаживал за каким-то зверем, то в поединке их вместе не выставляли.
Однако случались недосмотры. Однажды из Африки доставили очередную партию животных. В ней оказался детеныш гориллы. Дрессировать его поручили опытному бестиарию.
Когда горилла выросла, ее стали выпускать на арену – сражаться с хищниками. Огромный черный самец одним ударом переламывал хребет леопарду, рвал пасть льву, душил медведя, сворачивал шею буйволу, раскалывал череп крокодилу. Наконец, было решено выставить его против гладиаторов.
В первые же минуты сражения несколько бестиариев было убито и покалечено толстой и длинной жердью, которой орудовала горилла. На арену вышло еще несколько гладиаторов. Среди них был тот, кто выращивал гигантскую обезьяну.
Этих бестиариев ожидала та же участь, что и предыдущих. Никого не спасли щит и меч. Лишь на своего друга у гориллы не поднялась рука. Зверь демонстративно отбросил смертоносную жердь и улегся прямо на арене, спиной к оставшемуся бестиарию.
Публике не понравился такой оборот. Миролюбивые жесты в амфитеатре были у римлян не в чести.
– Убей черную обезьяну!..
– Убей чудовище!..
– Отомсти, подлый раб, за своих товарищей!..
– Или ты испугался обезьяны?.. – вопили трибуны.
Быть может, гладиатор и не хотел этого, но, когда он подошел к своему воспитаннику, чтобы всадить меч в его сердце, черный гигант был уже мертв. На теле могучего зверя не оказалось ни единой царапины.
Наверное, не выдержало сердце? Не захотел сам убивать друга, не пожелал умереть от его руки?.. Иногда сердце зверя оказывается добрее человеческого…
После запрещения гладиаторских сражений бои между животными продолжали проводиться, но уже в частных домах и не в тех масштабах, как во времена Римской империи.
А среди тех, кто добывал строительный камень в заброшенном Колизее, даже в XVI–XVII веках существовало предание о тени огромной обезьяны. Появлялась она, якобы, по ночам, при свете факелов, и блуждала по просторам древнего амфитеатра. Те, кого тень накрывала, – мгновенно и навсегда исчезал.
Может, все так и было… А может, рассказами о тени гигантской обезьяны добытчики камня в Колизее запугивали конкурентов?..
И об этом хранит молчание древний Колизей. И лишь сотни тысяч погибших гладиаторов и замученных христиан, закончивших свой земной путь в легендарном амфитеатре, знают ответ на эти вопросы.
«ОНИ ПРОСТИЛИ РИМУ»
Песня у фонтана Нептуна
На площади Навона жизнь не затихает ни днем, ни ночью. В светлые часы здесь царят художники. Они делают мгновенные портреты, рисуют и продают пейзажи Рима. В сумерках, когда загорается подсветка трех фонтанов: «Нептуна», «Четырех рек» и «Мавра», – художников сменяют музыканты.
Неподалеку от сражающегося со спрутом римского бога морей я обратил внимание на пожилого барда. Он скорее не пел, а к чему-то призывал, под нехитрую мелодию, гуляющую публику.
Мой приятель Марко, не очень-то хорошо владевший русским, попытался перевести слова исполнителя:
Да, хищные твари
Благородней многих людей.
Помнят ли, таят ли они обиду?
Ни один город мира
Не погубил столько диких зверей
Как вечный, безжалостный Рим.
Так простили они нам или нет?..
– Старая, избитая тема, – завершив перевод, про комментировал Марко. – Не знаю, как в древности, но в Средние века и даже в нашем столетии в Риме периодически появлялись какие-то пророки-обличители. Они вспоминали о несметном количестве диких животных – убитых и замученных в нашем городе.
– Гладиаторские бои запретили, а кровавые сражения между животными, на потеху публике, продолжаются и в наше время, – подтвердил я.
– Да, конечно, в XX веке подобный вид убийства совершается не в таком масштабе, как в Древнем Риме, – продолжил Марко. – История Вечного города неразрывна с животными. Вспомним волчицу, вскормившую Рема и Ромула. А гуси, которые спасли Рим во время нападения галлов?.. Жители города тогда укрылись на Капитолийском холме…
Конечно, я уже читал об этом у древнеримского историка Тита Ливия: «Галлы… пробирались на вершину так тихо, что не только обманули бдительность стражи, но даже не разбудили собак…
Но их приближение не укрылось от гусей, которые… были посвящены Юноне.
Это обстоятельство и оказалось спасительным. От их гогота и хлопанья крыльев проснулся Марк Манлий, знаменитый воин, и другие римляне: они начали метать стрелы и камни, скидывая врагов со скал…»
Но это же всего лишь легенды… А было ли так на самом деле? – спросил я.
– Оспаривать мифы и предания – пустая трата времени, – рассудил Марко. – Реальные ли это случаи или выдумки, но они влияли на духовное формирование личности римлянина – ив прошлом, и в настоящем.
– И гусей-спасителей ты имеешь в виду? – поинтересовался я.
Марко не уловил в моем голосе насмешки.
– Безусловно… Такие рассказы – реальные или вымышленные – положительно влияют на осознание жителями Рима своего прошлого…
– Вот только насчет гусей не все договорено ни у Тита Ливия, ни у более поздних его пересказчиков…
– Что ты имеешь в виду? – насторожился Марко.
Я снисходительно взглянул на собеседника:
– Гусей-то – спасителей – ведь потом съели на пиру в честь избавления от нашествия галлов…
Марко поморщился, как от чего-то надоевшего.
– Ой, да, слышал я эту циничную добавку к красивой легенде. Вот обязательно кому-то надо испортить старинную историю…
Он тут же рассмеялся и хлопнул меня по плечу.
– Давай не будем о грустных концовках милых преданий! У моего великого города и без того немало реальных грехов перед животными. Но Рим не был бы Римом, не люби он наших младших братьев и не опекай их…
Любимец города и понтифика
У входа в церковь Санта-Мария-сопра-Минерва установлен мраморный слон. У него грустный вид, возможно, потому, что автор изваяния – знаменитый Бернини – водрузил ему на спину тяжелый египетский обелиск.
Говорят, что скульптор нагрузил слона по приказу папы Урбана VIII. Глава католической церкви с 1623 по 1644 год пожелал, чтобы на обелиске было высечено его изречение: «Сколь надобно иметь крепкую голову, символом коей да будет сия бестия, дабы выносить тяжесть мудрости, символом которой да будет сей обелиск».
Кого наставлял этой фразой Урбан VIII? Возможно, монахов, которые, случайно откопав в монастырском огороде египетский обелиск, оставили его у себя, а не подарили папе римскому. Ведь Урбан VIII слыл заядлым коллекционером и любителем седой старины.
А может, изречение на постаменте относилось ко всем жителям Вечного города? Поскольку в первой половине XVII века, несмотря на страх перед инквизицией, римляне, по мнению Урбана VIII, вели себя «заносчиво, дерзко и упрямо».
Прообраз грустного исполина
Среди жителей Вечного города еще с XVII века сложилось мнение, что мраморное изваяние у церкви Санта-Мария-сопра-Минерва изображает знаменитого слона по имени Аннон. Этого исполина в 1503 году подарили папе Юлию II.
Если какой-нибудь дотошный турист вспомнит, что Бернини изваял своего слона примерно спустя столетие после смерти Аннона, то ему объяснят: знаменитый скульптор имел рисунки прототипа, сделанные в самом начале XVI века.
