Гордон Фи - Как читать Библию и видеть всю ее ценность
ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОЕ ПОНЯТИЕ НОВОГО ЗАВЕТА
Герменевтический ключ к большинству в Новом Завете и особенно к служению и учению Иисуса нужно искать именно в этом "напряжении". Именно из-за того, что Царство, время правления Господня, было ознаменовано пришествием Иисуса, мы призваны к жизни в Царстве, что означает жизнь под Его Господством полностью прощенными и принятыми, но соблюдающими этику нового века и живущими по ней в своей собственной жизни в этом, настоящем, веке.
Поэтому, когда мы молимся "Да прийдет Царствие Твое", мы молимся прежде всего о завершении. Но поскольку Царство, завершение, которого мы так жаждем видеть, уже наступило, та же молитва полна смысла и в настоящем.
Глава 8
ПРИТЧИ: понимаете ли вы их смысл?
Следует вначале отметить, что все, что было сказано в главе 7 относительно учения Иисуса в Евангелиях, справедливо и для притч. Зачем же уделять притчам отдельную главу в книге? Какие проблемы эти простые и прямые маленькие истории, рассказанные Иисусом, могут создавать читателю или толкователю? Видимо, нужно быть окончательным идиотом, чтобы не понять смысл "Милосердного самарянина" или "Блудного сына". Само чтение этих историй указывает сердце или успокаивает его.
И все же отдельная глава необходима, ибо из-за своего очарования и простоты притчи много пострадали от неправильного толкования в церкви, подобно только Откровению.
Притчи в истории
Причины долгой истории неправильного толкования притч можно проследить до слов Самого Иисуса, записанных в Мк. 4,10–12 (и параллельно Мф. 13,10–13; Лк. 8,9-10). Когда Иисуса спросили о цели притч, Он, кажется, предложил, что они содержат тайну для тех, кто посвящен, но бессмысленны и ожесточают остальных. Поскольку Он дальше стал "толковать" притчу о Сеятеле в полу-аллегорическом смысле, это рассматривалось как разрешение на бесконечные теории и аллегорические толкования. Притчи считались простыми историями для тех, кто был "снаружи", для кого "настоящие значения", "тайны" были скрыты; принадлежали они только церкви и могли быть раскрыты с помощью аллегории.
Такой великий и блестящий ученый как Августин предлагает следующее толкование притчи о милосердном Самарянине:
Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон = Адам
Иерусалим = небесный город мира, откуда пал Адам
Иерихон = луна, т. о. обозначает смертность Адама
разбойники = дьявол и его ангелы
сняли одежду = лишили бессмертия
изранили его = склоняя к греху
оставили его едва живым = как человек он живет, но он умер духовно,
следовательно "полумертв"
священник и левит = духовенство и проповедники Ветхого Завета
самарянин = означает Хранителя, подразумевается сам Христос
перевязал ему раны = означает сдерживание греха
масло = утешение доброй надежды
вино = призыв к работе с пылким преданным духом
осел = плоть воплощения Христа
гостиница = церковь
на другой день = после воскресенья
два динария = обещание этой жизни и грядущей
содержатель гостиницы Павел.
Каким бы новым и интересным все это ни было, можно быть уверенным в том, что все это не то, что имел в виду Иисус. В конце концов, контекст ясно призывает к пониманию человеческих взаимоотношений ("А кто мой ближний?"), а не божественных и человеческих; и нет причин думать, что Иисус предсказывал церковь и Павла таким бестолковым образом!
Действительно, чрезвычайно сомнительно, чтобы большинство притч были предназначены только лишь для внутреннего круга. По крайней мере в трех примерах Лука особо подчеркивает, что Иисус рассказывал притчи людям (15,3; 18,9; 19,11) и что они были поняты ими. К тому же, законник, которому Иисус рассказал эту притчу, так же как и первосвященники и фарисеи поняли притчу о виноградарях (Мф. 21,45).
Если же у нас иногда возникают проблемы с пониманием притч, это не от того, что они являются аллегориями, для которых нужны особые толковательные ключи. Скорее, это связано с тем, о чем мы говорили в предыдущей главе по Евангелиям. Один из ключей для понимания их лежит в обнаружении оригинальной аудитории, которой они и рассказывались; как мы уже отмечали, большей частью они пришли к евангелистам без контекста.
Если притчи не являются аллегорическими тайнами для церкви, что же имел в виду Иисус в Мк. 4,10–12 под тайнами Царствия и их связью с притчами? Похоже, что ключ к этому высказыванию лежит в игре слов на родном языке Иисуса — арамейском. Слово methal, переведенное на греческий как parabole, использовалось для целого ряда риторических фигур (троп) в категории загадок, головоломок, иносказаний, а не только для того, что называется (в английском) "притча". Возможно ст. 11, означал, что суть служения Иисуса (секрет Царствия) не могла быть понятна людьми со стороны, она была для них как methal, загадка. Следовательно, речь Его в mathelin (притчах) была частью methal (загадки) всего Его служения им. Они смотрели, но не видели; слышали — и даже понимали — притчи, но не оценивали всей силы проповеди Иисуса.
Наша экзегеза притч должна начинаться с тех же предложений, что и у любого другого жанра. Иисус не пытался выглядеть глупым; Он целиком и полностью хотел быть понятым. Наша задача, прежде всего, — попытаться услышать то, что слышали они. Но прежде чем мы сможем это адекватно сделать, нужно начать с вопроса "Что такое притча?".
Природа притч
Разнообразие типов
Первое, что нужно отметить, не все высказывания, которые мы называем притчами, являются однотипными. Существует некая основная разница, например, между милосердным самарянином (истинная притча) с одной стороны, и закваской в тесте (сравнение) с другой стороны; и обе они отличаются от высказывания "Вы — соль земли" (метафора) или от "Собирают ли виноград с терновника, а смоквы с чертополоха?" (краткое, выразительное речение). И все же все они время от времени встречаются при обсуждении притч.
Притча о милосердном самарянине — пример истинной притчи. Это — рассказ, ясный и простой, со своим началом и концом, в нем есть нечто от "сюжета". Притчи подобного типа — рассказы — о потерянной овце, о блудном сыне, о брачном пире, о работниках в винограднике, о богаче и Лазаре, и о десяти девах.
Притча о закваске в тесте, с другой стороны, более похожа на сравнение. Все, что говорится о закваске, о сеятеле и о горчичном зерне всегда было правдой относительно закваски, сева и горчичных зерен. Такие "притчи" больше похожи на иллюстрации, взятые из повседневной жизни и использованные Иисусом.
Высказывания типа "Вы — соль земли" отличаются и от того и от другого. Они называются иногда параболическими (притчевыми) высказываниями, но на самом деле это — метафоры и подобия. Иногда они кажется, действуют подобно сравнениям, но их смысл — причина, по которой они были рассказаны — совершенно другой.
Следует отметить, что в некоторых случаях, особенно, например, в притче о злых виноградарях (Мк. 12,1-11; Мф. 21,33–44; Лк. 20,9-18), сама притча может быть очень близкой к аллегории, где многие детали в рассказе придуманы для того, чтобы обозначить нечто другое (как в неправильном толковании Августином притчи о милосердном самарянине). Но притчи — это не аллегории — даже если нам иногда кажется, что в них есть аллегорические черты. Причина, и в этом мы уверены, в различных функциях.
Поскольку притчи не все одинаковы, нельзя (и не стоит) вырабатывать правила, общие для всех них. То, о чем мы говорим здесь — для притч в истинном смысле этого слова, но многое применимо также и к другим типам.
Как действуют притчи
Самый лучший ключ к пониманию того, что такое притчи — в их функции. В отличие от большинства притчевых, высказываний, например смоквы с чертополоха, рассказы притч не иллюстрируют прозаическое учение Иисуса красочными словами. Не служат они и средством раскрытия истины, хотя к концу это так и происходит. Притчи-рассказы служат скорее средством вызывания некой реакции со стороны слушателя. Перефразируя слова Марталла Мак Люэна, притча — сама по себе послание. Она рассказывается, чтобы адресоваться к слушателям и захватить их, заставить их задуматься над своими поступками и как-то отреагировать на Иисуса и Его проповедование.
Именно это "вызывание реакции" приводит нас к дилемме в толковании их. Поскольку толковать притчу — это иногда значит разрушить ее оригинальное значение. Это то же самое, что толковать шутку. Сам смысл шутки и то, что делает ее смешной, заключается в том, что слушатель воспринимает ее непосредственно, когда ее рассказывают. Она смешна для слушателя именно потому, что слушатель "захвачен" ею. Но шутка может "захватить" его только в том случае, если он понимает смысл шутки. Если вам приходится объяснять смысл, она больше не захватывает слушателя и, следовательно, не в состоянии вызвать тот же смех. Когда шутка объяснена, она может быть прекрасно понята и все еще быть смешна (по крайней мере понятно, что нужно смеятся), но она теряет свой эффект. Она больше не функционирует так как раньше.
