Антон Данненберг - Религия на Кубе. Философско-религиоведческий анализ
4 марта 1961 года Ф. Кастро остро раскритиковал тех, кто обвинял его в репрессиях против Церкви: «Нет ни одного заключенного священника; никто никогда не контролировал ни одной церкви; никто не контролировал ни одного учреждения подобного типа»[361].
Как отмечает Э. Эванс, по его мнению, кубинский режим никогда не прибегал к репрессивным мерам по отношению к Католической церкви, как это делали другие коммунистические режимы. Кроме этого, кубинская Церковь не совершила той ошибки, которую совершила Католическая церковь в Мексике, когда заняла однозначно оппозиционную точку зрения по отношению к режиму диктатора Парфирио Диаса. Кроме этого, хотя католики напрямую и не поддержали борьбу Кастро против Батисты, тем не менее они дали понять последнему, что тот должен уйти[362]. Так или иначе, следует сказать, что Католическая церковь если не способствовала, то и не мешала приходу к власти Ф. Кастро. Что же касается репрессий, то мнение Эванса спорно. Да, масштабных репрессий по советскому образцу не было, но тем не менее фактом является то, что Церковь подверглась определенным гонениям и весьма существенным ограничениям.
Выступая на первом пленарном студенческом заседании повстанческой молодежи 27 марта 1961 года, Кастро уже более откровенно говорил о реакционной роли Церкви, правда, сначала не на прямую, а используя исторические примеры: «Когда поднималась Французская революция, революция буржуазии против феодальной монархии и против феодальной системы, которая властвовала в европейском обществе, Церковь была рядом с феодализмом и монархией, против той буржуазии, коммерсантов и капиталистов, которые хотели сломать путы феодализма. И так появился капитализм, сражаясь против феодализма и сражаясь против Церкви»[363]. После исторических примеров командаyте перешел к текущему моменту, выразив мысль, что французский феодализм – это сегодняшний кубинский капитализм. И именно его защищает Католическая церковь. В этой же речи Кастро упомянул и о связях нового американского президента с высшими иерархами Католической церкви США.
Полностью же увязать Католическую церковь с США и их агрессивной политикой по отношению к Кубе Ф. Кастро удалось после событий 17 мая 1961 года в Заливе Свиней, когда американцы попытались совершить вторжение на остров с целью свержения революционного правительства. Кубинским властям удалось выбить интервентов, и в результате военных действий были пойманы три католических священника, участвовавших в нападении. Довольно скоро их превратили в символ реакционизма, показав по телевидению и объявив предателями революционных идеалов. Как вспоминает один из кубинских католических иерархов монсеньор Роман, «1961 год был гораздо более жестоким, а после неудачной попытки вторжения на Плая-Хирон, все стало еще хуже»[364].
С. Гуэрра и А. Мальдонадо отмечают, что поражение на Плайя-Хирон раскололо внутреннюю оппозицию режиму, а противостояние с Католической церковью еще больше обострилось[365].
Факт участия католических священников в интервенции позволил Ф. Кастро закрыть все католические духовные училища. Закрытие духовных училищ стало серьезной проблемой для Католической церкви. Помимо того что эти школы предоставляли Церкви доход, но они также были инструментом по привлечению детей в католицизм. После закрытия всех духовных училищ 460 священников сбежали с острова[366].
Окончательный разрыв Церкви с революционным правительством произошел в сентябре 1961 года во время празднования дня Девы Милосердия (Virgen de la Caridad del Cobre) – кубинского варианта Девы Марии. Когда около четырех тысяч католиков собрались, чтобы пройти в праздничной процессии, им было сообщено, что разрешение на нее отменено. Начались беспорядки, в результате которых был убит член организации «Рабочая католическая молодежь». Именно в этой напряженной обстановке были произведены аресты священнослужителей и их последующая высылка из страны (на испанском судне «Cavadonga»). По данным Дж. Холбрука всего было арестовано и выслано 135 священнослужителей. При этом только 46 из них были кубинцами[367].
Близкие к этим цифрам приводит и X. Домингес: всего был депортирован 131 священник, что составляло 18 % от всех священнослужителей Кубы на тот момент. 75 % из них были иностранцами[368].
Первого декабря 1961 года Кастро выступил с лекцией под претенциозным названием «Я абсолютно верю в марксизм». В ней со всей очевидностью просматривается окончательное расхождение интересов Церкви и правительства. Как бы оправдываясь за отношения с католиками в первые месяцы революции, Кастро говорил: «Я никогда не смогу забыть первые дни после победы революции, забыть посетителей, которых я принимал в своем доме… С самого утра приходили люди, от племянников кардинала до представителей семьи Пепино Риверо, газеты “Диарио де ла Марина”; банкиры, коммерсанты, директора всех тех предприятий, вся та публика»[369].
Таким образом, представители Церкви в речи оказались в одном ряду с представителями кубинской буржуазии, против которой к этому времени уже полным ходом шла упорная борьба. Кастро обвинил Церковь в распространении предрассудков против коммунистов, распространявшихся «практически со школьной скамьи», заявив, что на него «тоже влияла пропаганда империализма и реакции»[370].
Нет сомнений, что под реакционными силами Кастро имел в виду именно Католическую церковь. В 1985 году в интервью бразильскому священнику Ф. Бетто, Ф. Кастро объяснил, чем было вызвано противостояние Церкви и государства в первые годы после революции: «Это был действительно классовый конфликт… Богатые, которые имели монополию на Церковь, пытались втянуть епископов, священников и католиков в контрреволюционную деятельность»[371]. Таким образом, Кастро полагал, что кубинская буржуазия фактически манипулировала Церковью, используя ее в своих интересах.
В этом высказывании есть доля истины, если учитывать его поздний характер, обусловленный марксистским классовым подходом. Была ли Церковь использована кубинскими латифундистами в своих интересах? Ответ на этот вопрос не является однозначным. С одной стороны интересы кубинской буржуазии расходились с интересами Соединенных Штатов, которые фактически контролировали правительство Батисты. Таким образом, выступая за постепенное снижение темпов реформ и перевод их в русло частной собственности, но именно в пользу кубинских предпринимателей, Католическая церковь явно выступала на их стороне. С другой же стороны Церковь отстаивала и интересы Ватикана, который четко обозначил свою позицию по вопросу коммунизма.
В то же время невозможно было и просто игнорировать социальные преобразования режима Кастро, которые напрямую сочетались с принципами католицизма.
Говоря о ситуации, в которой оказалась Церковь в то время, нынешний архиепископ Гаваны Хайме Ортега отмечает: «Таким образом, Церковь оказалась атакована с нескольких сторон: левые движения, в том числе и католические, называли ее консервативной, а интегристы говорили о ее пособничестве коммунистическому режиму» [372].
По мнению ряда авторов, в первые годы после победы революции именно Католическая церковь фактически возглавила легальную оппозицию режиму Кастро. Как отмечает К. А. Хачатуров, наиболее деструктивную позицию в начале 1960-х годов заняли иезуиты, которые не только открыто провозглашали «озабоченность» марксистским курсом нового правительства, но и пытались организовать активное сопротивление. Именно иезуитами была совершена попытка поднять на борьбу с Кастро кубинскую молодежь, в первую очередь католической ориентации[373].
Как представляется, данная позиция является спорной. Вряд ли можно назвать активным сопротивлением те действия, которые предпринимали некоторые церковные деятели в рассматриваемый период. Как правило, все они ограничивались написанием воззваний, произнесением проповедей, но не какими-либо прямыми действиями. И. Р. Лаврецкий приводит так называемые подрывные действия Католической церкви в 1959–1960 годах[374], но все они сводятся к «распространению сплетен», «подстрекательству» и так далее. В данном контексте необходимо вспомнить и всего трех священников, которые участвовали в инциденте на Плайя-Хирон.
Как верно отмечает М. Лопес Вихиль, в конфликте с революцией были представители церковной иерархии, которые защищали интересы тех, кто был отстранен от экономической и политической власти, тех, с кем у них были исторические, семейные, просто формальные связи. Но, прежде всего, епископы защищали идеологическое пространство, которое хотя и не было крупнейшим на религиозном поле Кубы, но которое у них была обязанность охранять[375].
