Ефим Грекулов - Нравы русского духовенства
Спекуляция монашескими местами достигла таких размеров, что Стоглавый собор вынужден был дать постановление настоятелям, чтобы они принимали в монастыри всех, «и от тех не истязовати ничтоже, но токмо сами, что дадут по своей воле, то от них принимать по священным правилам» (Стогл., гл. 50). Это постановление Стоглавого собора не соблюдалось ввиду невыгодности его для духовенства, и в результате в монастырях подбиралась богатая и знатная группа, которая ни во что не ставила монастырские порядки.
Несоблюдение монастырского устава богатыми монахами отмечает и Стоглав, который вместе с тем разрешает им известные льготы против монастырского устава: «Так как в великих честных монастырех стригутся князи и бояре и приказные люди великие в немощи или при старости, и дают выкупы (вклады великие и села вотчинные), то на них за немощь и старость законов не налогать о трапезном хождении и о келейном ядении, а покоити их по рассуждению ествой и питьем, про таких держати квасы сладкие и черствые и выкислые, кто каковы требует, и яства такожде; или (если) у них лучиться свой покой или от родителей присылка, и о том их не истязати же»[15].
В результате такого отношения монахи из высших классов вносили в монастырь все особенности своей мирской жизни и не считались с монастырскими уставами, которые вообще плохо соблюдались. О поведении знатных монахов в монастырях говорит в своём послании в Кирилло-Белоозёрский монастырь Иван Грозный.
«…Бояре, пришедши к вам, свои любострастные уставы ввели: значит не они у вас постригались, а вы у них постригались, не вы им учители законопояснители, а они вам… Сегодня один боярин такую страсть введет, завтра другой — иную слабость, и так мало-по-малу весь обиход монастырский испразднится и будут все обычаи мирские. Ведь по всем монастырям сперва начальники установили крепкое житие, да впоследствие разоряло его подобострастие. Кирилл чудотворец на Симонове был, а после него Сергий, и каков закон был — прочтите в житии чудотворца;… а теперь что видим на Симонове? Кроме сокровенных рабов божьих, остальные только по одежде иноки, а все мирское совершается… Ныне у вас Шереметьев сидит в келье, что царь, а Хабаров к нему приходит с другими чернецами, да ядят и пьют что в миру; а Шереметьев, невесть со свадьбы, невесть с родин, россылает по кельям постилы, коврижки и иные пряные составные овощи; а за монастырем у него двор на дворе, на дворе запасы годовые всякие, — и вы ему молчите о таком великом монастырским бесчинии! А некоторые говорят что и вино горячее потихонько в келью к Шереметьеву приносили. Пригоже ли так в Кириллове (монастыре) быть, как Иосиф, бывший митрополитом, у Троицы с клирошанами, или как Мисаил Сукин в Никитовском монастыре и по иным местам, слоно вельможа жил, или как Иона Мотякин и другие многие живут, не желая подчиняться монастырскому началу… Не говорите: если нам с боярами не знаться, и монастырь без подаяния оскудеет. Сергий, Кирилл… и многие другие святые не гонялись за боярами, да бояре за нами гонялись и обители их распространялись: ибо благочестием монастыри стоят и неоскудны бывают. У Троицы в Сергиеве монастыре благочестие иссякло, и монастырь оскудел: не пострижится никто и не даст ничего. А на сторонах до чего дошли? Уж затворить монастырь некому, по трапезе трава растет…
…Мы же приплетаемся земных вещей, как миряне, учащаем нивы, наполняем гумна, украшаем домы; если что увидали у мирских людей дивного, то всею силою стараемся, чтобы и у нас тоже было; а не помним того, что при пострижении мы отреклися и всего мира и яже суть в мире. Если это покажется ложным, испытаем себя не имеем ли сел, как миряне, словут ли нивы чернеческие и озера, и пажити скотом, и дома твердо огражденные и храмы светлые. Не имеем ли кладовых со имением, крепко охраняемых, подобно мирским домовержцам? Не красуемся ли блистанием златным и веселимся и величаемся? Не нами ли полны бывают обеды и празднества мирские?
Не мы ли опять созываем мирских богачей, сажаем их за свой обед, желая через это большое дерзнование к домам их имети? Не председаем ли мы у них на брачных пиршенствах?»[16].
Введя в монастыри все отличительные черты своей мирской жизни, монахи из высших классов не оставили также привычки кичиться своим происхождением.
У митрополита Даниила мы встречаем любопытное указание, как продолжали князья и бояре, после пострижения в монастырь, считаться своим происхождением, словно у престола московского князя. «Никто же да не глаголет, — поучает Даниил иноков, возносящихся своим происхождением, — яко аз рода царского есмь, никто же да не возносит на высоту брови своя, глаголя: яко мы убо от светлых и благородных родителей есмы рожени и воспитани, а сии от убогих и нищих рода есть и от худых родителей воспитанных и оного раб есть»[17].
Если таково было высшее белое и чёрное духовенство, то низшее духовенство немногим отличалось от своих руководителей.
Стоглав подтверждает, что настоятели выгоняют бедных чернецов, даже старых слуг и вкладчиков, и оттого «чернцы и черницы по миру волочились и жили в миру и не знали, что словет монастырь, и тем нигде покою не было, ни в котором монастыре не поднимали»[18].
Низшая братия и низшее духовенство были в полном пренебрежении у своих высших чиновников: последние стыдились признавать за «братию» бедную братию, «алкавшую и жаждавшую и всячески некойную, всяческими нуждами одержимую»[19].
Церковные аристократы брали с низшего духовенства бесчисленные поборы в свою пользу: и за посвящение и пошлину епитрахильную, и за грамоту, и за печать к ней, за пошлину настольную, и за освещение церкви и антиминса, и дань епископу, и переходную, и судную, и ряд других. Все эти поборы низшее духовенство перекладывало затем на население.
Низшее духовенство не пользовалось авторитетом у народа и, подчас, вело довольно жалкий образ жизни. Интересы низшего духовенства были весьма ограничены и не шли дальше изыскания доходов для себя и представителей высшей церковной иерархии.
Низшее духовенство вместе с тем полностью зависело в материальном отношении от своего помещика и прихожан; чтобы несколько улучшить своё материальное положение, духовенство не столько занималось отправлением своих культовых дел, сколько изыскивало источники доходов. Отсюда жалобы на пренебрежение духовенства службой. Митрополит Симон писал о современных ему священниках, что многие из них остаются совершенными невеждами, весь разум свой тратят на снискание пищи, на устройство своей внешней жизни, не учатся и спросить других не хотят, больше заботятся об утробном гладе, чем о душевном.
Бесправное положение низшего духовенства прекрасно охарактеризовано в одной челобитной приходского духовенства царю Алексею Михайловичу, в которой читаем: «Если и придется кому заплатить за бесчестие попа или дьякона, бояться нечего, потому что по благому совету бояр твоих бесчестие положено очень тяжкое Мордвину, Черемису: попу 5 рублей, да 4-ая собака (царской псарни) пять же рублей! И ныне похвальное слово у небоящихся бога дворян и дворянских людей: бей попа, что собаку, лишь бы жив был, да кинь пять рублей!».
Это бесправное положение низшего духовенства, экономическая зависимость его от помещика и прихожан, наконец, гнёт, который испытывал он от церковных помещиков,— естественно создали благоприятные предпосылки к дальнейшему разложению низшего духовенства. Духовенство, впрочем, вообще не отличалось особыми достоинствами, поскольку в духовенство шли все те, кто искал в этом ремесле лёгкого заработка и не был способен к другому труду.
Церковь — носительница культуры и просвещения
Поповские историки, говоря о развитии просвещения в России, обычно ставят это в заслугу духовенству: отмечая наличие некоторой части духовенства, несоответствующей высокому «призванию» пастыря и учителя,— церковные историки вместе с тем значительную часть духовенства рассматривают как передовое, де, общество, несущее народу знание и культуру…
Эта оценка духовенства, как носителя культуры, совершенно не верна. В известную эпоху развития письменности на Руси, когда просвещение носило узкоцерковный характер, носителями и хранителями этого церковного просвещения были церковники, преимущественно, монахи в богатых монастырях. В дальнейшем же, с развитием культуры, церковь не только не способствовала распространению просвещения, но, напротив, стала приобретать значение гонителя просвещения.
Прекрасную характеристику церковникам в этом отношении дал ряд иностранцев, посетивших Россию в XVI и XVII столетиях; невежество и мракобесие русского духовенства поражало их тем более, что оно выделялось даже на фоне грубых нравов и невежества той эпохи.
