Александр Балыбердин - Христианство как новая жизнь. Беседы с ищущими Бога
Евангелист Матфей пишет, что, взойдя на эту гору, Христос сел (Мф.6:1). Взойдя на горнее место, архиерей также садится на седалище и, сидя, слушает апостольское чтение. Садятся и собранные вокруг архиерея священники, как некогда на «горе блаженств» апостолы сидели вокруг Христа. На чтение Евангелия все встают и вместе с народом слушают Слово Божие. Затем, как правило, звучит проповедь, а мы слушаем ее, как люди, собравшиеся на «горе блаженств», слушали проповедь Христа о приблизившемся Царстве Небесном.
Все эти священнодействия указывают на «небесный характер входа» и имеют решающее значение для понимания следующей за ним Евхаристии, как «восхождения и вхождения Церкви в небесное святилище». Движение, начавшееся Малым входом, достигает в Евхаристии своего исполнения и осуществления – в Евхаристии Церковь восходит на Небо, где верные причащаются Тела и Крови Христовых, и то есть становятся причастными Царю и Его Царству. О том, что Причащение совершается на Небесах, напоминают молитвы, в которых верные славят свышний мир, называя его Новым Иерусалимом: «Светися, светися, Новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе возсия» – и просят Христа подавать им «истее» причащаться в «невечернем» Царствии Божием. После Причащения Чаша со Святыми Дарами переносится с престола на жертвенник, и Церковь вновь возвращается в дольний мiр, где и начиналась литургия.
О том, что литургия являет Небо на земле, писали многие авторы. Одна из наиболее глубоких и востребованных в последние годы книг – книга протопресвитера Александра Шмемана «Евхаристия. Таинство Царства»207, которая проникнута убеждением в том, что Евхаристия не «изображает», а являет Небесное Царство и потому способна утолить жажду человека по новой, вечной, совершенной жизни. Отец Александр писал:
«Простой» верующий идет в храм для того, прежде всего, чтобы действительно «прикоснуться мирам иным». Он твердо знает, что он на время ушел из «мiра сего» и пришел туда, где все иное, но такое нужное, желанное, насущное, что им потом сияет и осмысливается вся жизнь… Он знает также, хотя может быть и не сумеет выразить этого словами, что это иное и есть то, ради чего стоит жить, к чему все идет, все отнесено, все исполняется, – то есть Царство Божие. И, наконец, он знает, что если даже и непонятны ему отдельные слова или обряды, Царство Божие даруется ему – в Церкви, в «общем деле» ее, общем предстоянии Богу, в «собрании», в «восхождении», в «любви»208.
Пониманием Церкви как Неба на земле живет «все христианское богослужение, все христианское богословие и вся христианская жизнь»209. Прежде всего, это касается церковных Таинств, через которые человек становится причастным жизни Небесного Царства. Для жизни в нем он рождается в Таинстве крещения. В Таинстве миропомазания становится его «сыном и наследником», «полноправным гражданином». В Таинстве брака создает семью – малую церковь и обещает жить в ней по воле и заповедям Божиим – законам Небесного Царства. В Таинстве Евхаристии восходит к Престолу Божию и удостаивается «исполнения Царства Небесного». В Таинстве исповеди признает свои ошибки и грехи и просит Бога восстановить его в правах «наследника Небесного Царства». В Таинстве елеосвящения (соборования), обращаясь к Богу, как «Небесному Врачу», просит об исцелении и прощении грехов, в том числе забытых за давностью лет210. И даже крестный ход в свете Благой вести о приблизившемся Царстве Небесном совершается не cтолько для того, чтобы дойти из «пункта А» в «пункт Б», сколько для того, чтобы, удалившись от привычного мiра со всеми его хлопотами и заботами, мы могли прожить несколько дней, часов или минут в мире горнем, «прийти в себя», увидеть Царство Божие внутри и вокруг нас.
Притяжение любви (Таинство Священства)
Литургия окончена, и мы покидаем храм. Почему нам нельзя остаться «на горе блаженств»? Почему Царство Небесное пока дано нам только в «приближении»? Почему из горнего мира мы должны сойти дольний мiр? В чем смысл этого возвращения?
Чтобы ответить на вопросы, звучащие в конце рассказа, как правило, надо вернуться к его началу. В нашем случае – к началу истории человеческого рода, которая в Книге Бытия описана как история сотворения и грехопадения первых людей. Даже тем, кто пока еще не готов услышать и принять эту историю на языке Священного Писания, очевидно, что перед нами – история не только «семьи Адама и Евы», сколько полное глубоких размышлений, близкое к евангельской притче, повествование о судьбах человеческого рода. Это впечатление усиливается тем, что на языке оригинала имена первых людей звучат не как личные, а как нарицательные: Адам в буквальном переводе означает «созданный из красной глины», «красный человек» или просто «человек», Ева – «жизнь». Вчитаемся в нее еще раз.
Едемский сад был прекрасен. Он был Царством Божией любви. Адам и Ева все в нем имели с избытком, и все свидетельствовало, что «Бог есть любовь» (1 Ин. 4:8). Адам и Ева это знали, потому что не знали никакой нелюбви, ибо были созданы Любовью и окружены Любовью. От них требовалось одно – быть верными этой Любви и не вкушать плодов от дерева познания добра и зла, растущего посреди Рая. Даже этот запрет был исполнен любви к человеку, потому что оберегал его от смерти. О чем Бог сказал Адаму: «От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:16—17).
Нарушив эту заповедь, первые люди проявили нелюбовь, которой прежде Эдем не знал. В буквальном переводе грех есть «промах» или «ошибка»211. «Ошибка» первых людей заключалась в том, что «жизнь» (Ева) предложила «человеку» (Адаму) познать мир новым способом – без любви (без Бога), и Адам согласился. Последствия этой ошибки были трагическими: опыт нелюбви был навсегда усвоен первыми людьми и изменил их. В Книге Бытия сказано, что, когда после грехопадения Адам и Ева услышали голос Божий, то сначала скрылись от Бога между деревьями Райского сада, а затем стали препираться с Ним, стараясь переложить вину на другого – Ева обвиняла змея, а Адам – Самого Бога, отвечая: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел» (Быт. 3:8—13).
Прежде человек жил любовью, которая, по слову Апостола, «не ищет своего» (1 Кор. 13, 5) и всегда влечет к любимому. Если необходимо, даже ценой собственной жизни, о чем Христос сказал: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). Но не так нелюбовь, которая, наоборот, всегда и везде «ищет своего», «никого не хочет видеть» и потому в своем предельном выражении «не-на-видит». Опыт нелюбви всегда разделяет – с Богом, родными, сослуживцами, знакомыми и незнакомыми людьми, вплоть до мироздания, которое нелюбовь не желает делить ни с кем, даже с Богом. Поэтому опыт греха изменил не только первых людей, но все мироздание, в целом – отныне все, к чему прикасались люди, получало печать нелюбви, печать несовершенства. Запятнанная нелюбовью часть мира становилась мiром.
Тогда, чтобы люди не запятнали несовершенством все мироздание, Создатель изгнал их из Эдема – отделил мiр людей от свышнего мира. И вновь не из ненависти, а из любви – чтобы, когда придет время, человеку было куда вернуться. Но для этого человек должен был покаяться, то есть кардинальным образом изменить свое сознание и жизнь – узнать в Боге Отца, почувствовать Его любовь, научиться у Него настоящей любви и положить ее в основание своей жизни. Причем, не когда-то потом, а здесь и сейчас, в отведенном ему мiре, отмывая его от нелюбви, отвоевывая у ненависти, превращая мiр дольний в мир горний, чтобы однажды человек мог и сам вернуться к Отцу Небесному и возвратить Ему преображенный любовью мiр людей.
Нельзя сказать, чтобы мiр людей совсем забыл о любви и Небесном Царстве. В одном из псалмов Царя Давида, написанном за тысячу лет до Рождества Христова, читаем: «Как вожделенны жилища Твои, Господи сил! Истомилась душа моя, желая во дворы Господни; сердце мое и плоть моя восторгаются к Богу живому. И птичка находит себе жилье, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих, у алтарей Твоих, Господи сил, Царь мой и Бог мой!» (Пс. 83). Сердце псалмопевца горело любовью к Богу. Но даже его любовь была несовершенна, о чем Давид не раз сокрушался в своих псалмах.
Явить людям совершенную Любовь мог только Тот, Кто Сам есть Любовь и в Ком нет даже капли нелюбви. Показать истинный Свет мог только Тот, Кто Сам «есть свет и в нем нет никакой тьмы» (1 Ин. 1:5). Указать путь в Царство Небесное и научить жизни в нем мог только Тот, Кто Сам жил и живет в этом Царстве, Кто Сам есть «Путь, Истина и Жизнь» (Ин. 14, 6). Возвратить к Отцу мог только Сын (ср. Ин. 14:6).
