На пиру богов - Сергей Николаевич Булгаков
Светский богослов. Ба-ба-ба… так вот кого мы слышим: сам Чаадаев с своим новым изданием – Владимиром Соловьевым – ныне нас снова поучают. Старые знакомые. Вот уже правду говорят, что новому не научаемся, а старое не забываем, а уже если что только и достойно одного забвения, как вот эта чаадаевщина ваша… Гонение на византинизм, что значит – видеть свет…
Беженец (горячо). Если на небесах трубят апокалипсические трубы, гремит гром и звучат голоса, им нужно внимать и себе самому, а не старую литературную жвачку отрыгивать и пережевывать. И знайте – хотите слушайте, хотите не слушайте, – но все, что вам говорю, родилось не из книг, а от слезных дум, от ночей бессонных родилось в душе как новое рождение, как чудо: в сие лето Господне, от Рождества Христова 1922-е, в нощь на октемврия 4-го, была на мне рука Господня, и повелел мне Господь возвещать волю Его, и в такой степени неожиданности для себя самого, в такой отвратности от всего привычного, что трепетал я и извивался как червь перед лицом Божиим. Но словно новый свет пал на ветхие письмена, и по-новому уразумевался смысл их и читалась книга чудес Божиих… При чем здесь литературные влияния? да разве у нас остались литературные величины и авторитеты, которые бы не обесценила и не поставила под вопрос революция?
Светский богослов. Ах мне эти пророки и ясновидящие, и чего только именем Божиим не возвещают они, иногда чтобы самим же немедленно от того отказаться. Аввакум все свои темные бредни именем Божиим пророчествовал. А все-таки Чаадаев и Соловьев в ваших словах повторяются.
Беженец. Пусть и так, худого в этом ничего нет и отрекаться не буду. Итак, Россия сначала попала под власть и под гипноз Византии, а затем, когда она развалилась, подросшая и государственно осознавшая себя Россия сама стала притязать на роль Византии, объявила себя «Третьим Римом». Злые чары сохранили свои силы вполне, и только по-новому распределились роли. А знаете настоящее имя этим чарам? «Греко-российство», в котором сначала жирными буквами печаталась первая часть: греко, а мелкими Российство, а затем стало наоборот: крупно – Российство и мелко – греко. А суть та, что Церковь Вселенская, или кафолическая, есть только Греческая или только Российская Церковь. Только в России чистое Православие, то есть христианство, только русские – православные, то есть христиане («крестьяне»), «святая Русь». Вот это-то опаснейшее отождествление вселенского и местного, церковного и народного, которое в букете своем и дало пресловутое соединение национальных начал: Православие, Самодержавие и Народность, оно и создало невыносимо душную атмосферу Московской Руси – Третьего Рима. При низком уровне развития религиозного сознания догматические вопросы были почти не под силу «Третьему Риму» и его религиозная энергия могла вылиться только в области обрядоверия и породить раскол, в котором одинаково характерно отношение обеих сторон: и та, и другая чистоту Православия связывает с условностью изменчивого обряда. И это в то время, когда Европа, имея уже позади изумительные подъемы Средних веков, работу схоластики, Данте и Фому Аквината и подобное, вступила в эпоху Возрождения и напряженнейших реформационных споров о вере. Ведь в одном артикуле любого реформатского исповедания было больше догматической глубины и церковности, нежели в этих бесконечных обрядоверческих пререканиях. И при этом роковая византийская замкнутость и самомнение: мы – «Третий Рим». Иван Грозный как наместник византийских кесарей и, в качестве православного царя, глава православного государства всего мира – таков чудовищный парадокс русского церковного самосознания. Но суды Божий ответили на эту дерзость сынов человеческих карами и испытаниями Смутного времени. Однако и после этих испытаний в русскую жизнь не вошло ничего нового; вернее, восстановились излюбленные вами национальные начала, а в сущности все осталось по-старому, об этом свидетельствует хотя бы все движение раскола, в связи с характерными притязаниями Патриарха Никона, который, силой вещей, внутренней логикой «греко-российства», подменивающего собой вселенское церковное сознание, в сущности, притязал, подобно и своим византийским образцам, стать русским Папой. И это, конечно, не личное только властолюбие, но логика патриаршеской русской власти вела к этому, по справедливой оценке Петра Великого.
Но все равно мене, текел, фарес для «Третьего Рима» было уже начертано, Россия московских царей и Никона и Аввакума на историческом экзамене провалилась, она уже не могла существовать. Развалилась бы как Византия, если бы не сошла со своего духовного пути, не отказалась от своего «греко-российства», от «Третьего Рима». Россия не могла существовать изолированно от Западной Европы, херсонисский колпак должен быть разбит, и его разбили копыта Медного всадника. Реформатор России, упразднивший патриаршество и заменивший его коллегией, был и реформатором в смысле духовном. Реформа Петра была действительно русской реформацией не потому только, что она фактически поставила Россию лицом к лицу именно с Реформацией, но именно потому, что Петр фактически разрушил «греко-российство», он сделал Россию одной из многих, а не той единственной, «Третьим Римом», каким она себя осознавала. И сам он при этом стал из «православного царя» «всероссийским императором», то есть секуляризовал свою власть. Вообще, хотя догматически Петр не провозглашал никакого нового догмата – наша мысль была слишком неразвита для догматических споров, – но жизненно он насаждал в России Протестантизм, религию повседневного труда, земных задач и временных дел без всяких духовных перспектив.
И
