Алексей Шмаков - Свобода и евреи

Достойно, впрочем, внимая, что ни Эздра, ни Несмия о Мардохее и Эсфири не упоминают вовсе.

Несмотря на это, сыны Иуды поспешили изменить персам для греков, как изменили вавилонянам для персов, и перешли на сторону Александра Македонского, лишь только он стал сокрушать Дария.

Вглядываясь же в роль «Пурима» на сцене истории, мы едва ли могли бы отрешаться от мыслей, которые образом действий евреев были внушены уже египетскому царю Птоломею Филопатору (ум. в 204 г. до Р.Х.).

«Видя, как эти негодные люди, никогда не оставляющие своего безумия, противятся даже царям — своим благодетелям и не хотят исполнять ничего справедливою; как, напыщенные своей гордостью и по сродному себе злонравию, они отвергают доброе и склоняются к худому; как согласно и тайно они с крайней жестокостью преследуют всякого из своей среды, кто осмелится выйти за пределы еврейского эгоизма, Птоломей не мог в действительности не опасаться того, что в случае смут или войны неприязненные замыслы евреев проявятся открыто и что в лице этих нечестивцев, как он их называл, ещё придется встретить предателей и свирепых врагов».

«Чего, казалось бы, возможно было достигнуть еврейству от Птоломея Филопатора? Между тем, мы видим, что и в III столетии, как и в XVII до Р.Х. (при Иосифе), сыны Иуды приобрели в Египте большую, чем прежде силу и славу и сделались страшными для врагов своих».

Й. Насколько прав был, однако, Птоломей Филопатор — это видно и через много столетий, когда, несмотря на громадные преимущества, а следовательно и огромные богатства, дарованные правительством через предоставление Альфонсу Ротшильду аренды французского государственного банка, несмотря даже на чрезвычайные у него запасы в металлах и билетах, означенный банк, сообща командуемый внуками Мейера Амшеля Ротшильда, за время войны 1870 года упорно отказывал французскому народу в кредите, хотя видел его на краю погибели. Во весь период, когда, оказав поддержку Франции, он мог бы повредить Пруссии, банк для правителей побежденной страны оставался закрытым. В течение самых тяжёлых месяцев войны банк преследовал одну цель — парализовать сопротивление Франции и принудить её за недостатком средств к заключению мира (см. Edouard Demachy — «Les Rotsschilds» и «Banque de France»).

«L’annee terrible» разорил всех: сельских хозяев, купцов, промышленников, народ и государство. Для акционеров же «Banque de France» этот самый год оказался беспримерным по барышам за всё время своего существования: он дал чистого дохода 150.000.000 франков или 80 % на складочный капитал!..

С другой стороны, тогда же двоюродный брат Альфонса Ротшильда, Лионель, сын «мудрого» Натана Ротшильда, доставлял Пруссии, а затем и Германии все необходимые для войны деньги, а затем, в 1871/2 годах, состоял казначеем Германии при уплате Францией 5.000.000.000 франков контрибуции, которую от имени побежденной вносил победительнице тот же Альфонс Ротшильд, разумеется, не забывавший ни о себе, ни о своих единоплеменниках.

За доказательствами ходить недалеко. Назовем хотя бы операции «Еврейско-Китайского Банка» на маньчжурском театре войны: в Японии, Порт-Артуре, Шанхае и других местах. В свою очередь, наше «annee terrible» навеки останется в памяти русского народа, заливая стыдом его лицо и вызывая кровавые слёзы печали. «Еврейский» же Банк получил за то время невиданные доселе барыши — 9.000.000 рублей, из коих одним директорам приходится каждому по 80.000 рублей.

Какой ещё такой «Еврейский Банк», — спросит читатель?.. Ну, да «Русско-Китайский», всеконечно…

Да и разве примеры этого рода исключительны?..

Ясно, стало быть, почему в древности дохристианской нет ни одного автора, греческого или латинского, который отзывался бы о евреях симпатично.

Резюмируя же до известной степени взгляды древних, Тацит об «избранном» народе, между прочим, говорит:

«Dum Assyrios penes Medosque et Oersas Oriens fuit despectissima pars servientium».

«Judaeorum mos absurdus sordidusque».

«Profana illic omnia quae apud nos sacra, rursum concessa apud il-los quae nobis incesta».

«Projectissima ad libidinern gens. Inter se nihil illicitum».

«Adversus omnes alios hostile odium».

В свою очередь, как бы мотивируя знаменитое изречение Катона «praeterea censeo Carthaginern esse delendam!», Тит Ливий так характеризует Ганнибала:

«Jnhumana crudelitas; perfidia pilisquam punica; nihil veri, nihil sancti; nullum jusjurandum; nullus deum metus et nulla religio!»

Карфагеняне же были выходцами из Финикии, а финикияне — близкие родственники евреям. «Cretenses[23] semper mendaces, malae bestiae», — поясняет Тит Ливий.

«Евреи, — удостоверяет, в свою очередь, учитель Цицерона Аполлоний Молон, — враги остальных народов; они ничего не изобрели полезного и звероподобны». «Они самые злые из всех людей!» — дополняет Посидоний.

Называя Иерусалим «публичным домом, чудовищным вертепом разбойников и убийц», Иосиф Флавий утверждает, что «если бы римляне пощадили этот отверженный город, то Иерусалим погиб бы от землетрясения или же подобно Содому, потому что пороки Иерусалима превосходили пороки Содома». Согласно с Флавием, говорят Цицерон и Тацит:

Первый, — «не бывало такого злодея, который не нашёл бы себе убежища в Иерусалиме» (nam pervicacissimus quisque illuc perfugerat).

Второй, рассуждая о причинах, вызвавших необходимость участия в осаде Иерусалима лучших легионов римской армии и таких полководцев, как Веспасиан и Тит, свидетельствует, что «укрепления названного города были воздвигнуты с этой несокрушимой силой как бы в предвидении последствий той ненависти, которую сами же евреи в среде окружавших народов созидали веками».

К. В Рим евреи проникли около 139 г. до Р.Х., при консулах Попилии Лоне и Кае Кальпурнии, если верить Валерию Максиму. Во всяком случае, они там быстро освоились и, по обыкновению, стали стремиться к господству, как это видно даже из речи Цицерона за Флакка. Судить же о том, чего могли ожидать от них римляне, можно хотя бы по следующим аккордам в той же речи:

«Ещё когда Иерусалим был независим, а евреи жили в мире с нами, и тогда уже их обряды и понятия были мало достойны величия нашего имени, блеска нашей державы и учреждений наших предков. Насколько же они стали невыносимее теперь, когда, подняв против нас оружие, это презренное племя раскрыло свои истинные чувства в отношении республики, и когда, благодаря милости бессмертных богов, мы его сокрушили, изгнали из отечества и обратили в рабство».

Не встречая никаких ограничений, евреи имели, очевидно, полную возможность обосноваться в самом Риме и захватить здесь властное положение. Частью, — в качестве банкиров или агентов по откупам всаднического сословия в провинциях; частью, — в роли обладателей халдейских тайн, волхвования и чернокнижия: частью, — как факторы и сводники, частью, в звании политиканов, направляющих выборы и народные голосования. Они влияли на римскую аристократию и сильных мира сего вообще. Наряду с этим беспорядки на самом форуме Рима и восстания рабов в Сицилии и Италии, происходившие нередко по подстрекательству тех же евреев, убеждают, что им не чужды были и низшие классы народа.

Жонглирование либеральными и анархическими идеями приносило евреям и тогда уже не меньше выгод, чем военные подряды, спаивание народа в кабаках, ростовщичество и публичный разврат.

С другой стороны, непрерывные разбои в Палестине и организованные шайки тайных убийц, вроде тех, которыми располагали рабби бен-Акиба или кровожадный лжемессия Бар-Кохеба, переполняли чашу римского терпения и помимо всего, указанного выше. Постоянные же революции в Иерусалиме, потрясавшие самые основы империи и вызывавшие иногда напряжение лучших её сил, достаточно мотивируют приказ по армии, отданный Титом. Мудрено ли, что по окончании осады Иерусалима, стоившей римлянам необыкновенных жертв и страшных усилий, этот гуманный полководец, хотя и был очарован прелестями еврейки Береники, не мог, однако, не воздать своим войскам должной чести, говоря: «Вы победили самый жестокий, мятежный и коварный народ!»

На пути из глубины времён к мраку средних веков мы с изумлением встречаем ту величественную эпоху, когда, по чудному выражению Саллюстия, капитолийский ореол парил над вселенной, распределяя в ней скипетры и порфиры. Сцена римской империи представляла такое роскошное поле для государственного опыта и столь необъятные горизонты политического умозрения, каких мы не видим в новой истории человечества и в параллель с которыми едва ли может стать пресловутое всемирное торгашество Великобритании, сколько бы у неё ни заводилось жидов-министров.

Л. Вдумываясь в историю Рима, мы должны признать, что, если Франция служит почвой для культивирования разнообразнейших политических теорий в среде одного и того же народа, то сфера римского владычества представляла обратный пример подведения самых различных народностей под один и тот же государственный принцип. Результаты деятельности евреев во Франции мы хорошо знаем. Поэтому чрезвычайно интересно сопоставить с ними данные о судьбах Израиля в Риме. Такое сопоставление для нас, русских, тем поучительнее, особенно в данную минуту, что эксперименты, производившиеся по отношению к евреям на столь обширной территории, как подвластная Риму, имеют прежде всего для России цену самых лучших практических указаний в виду аналогии тогдашних и современных условий испытуемого пространства, населённого евреями, и по самой многочисленности неизменно бунтующих сынов Иуды там и здесь, тогда и теперь.