Апостол Германии Бонифаций, архиепископ Майнцский: просветитель, миссионер, мученик. Житие, переписка. Конец VII – начало VIII века - Игумен Евфимий (Моисеев)
В начале 744 года, перед тем как отправиться в военные походы, оба правителя империи в одно и то же время созвали своих приближенных на традиционные так называемые мартовские съезды: один – под председательством Карломана – проходил в Ле-Эстине, другой, возглавляемый Пипином, – в Суассоне. Оба совместили эти съезды с церковными Соборами, постановления которых объявили капитулярами.
И хотя не сохранилось точных данных о том, на каком из этих Соборов присутствовал Бонифаций, с большой степенью вероятности мы можем предположить, что святитель находился на Соборе в Ле-Эстине, а не в Суассоне. Этот Собор в целом почти полностью повторил решения Германского Собора 742 года, тем более что состав его участников почти не изменился. Более четко были прописаны правила, касавшиеся монашеской жизни, а именно от всех настоятелей и монахов требовалось, чтобы они «для восстановления порядка в монастырях приняли предписания святого отца Бенедикта»[149]. За этим постановлением просматривается стремление архиепископа подчинить монастыри духовному руководству.
«Историческое значение Собора в Ле-Эстине состоит в выработке принципиально нового подхода к вопросу о реституции церковного имущества. Принятое на Соборе 742 года радикальное решение о полном возвращении Церкви отчужденного имущества оказалось невыполнимым»[150]. Это решение Германского Собора, поспешно принятое на волне борьбы за очищение Церкви, натолкнулось на мощное сопротивление франкско-австразийской аристократии, в руках которой оказались принадлежавшие ранее Церкви значительные земельные угодья. Но дело в том, что аристократы получили эти богатые земельные наделы именно благодаря Каролингам, в ходе борьбы за власть в империи стремившимся тем самым привлечь их на свою сторону. И если бы Карломан и Пипин захотели бы теперь одним ударом пресечь этот процесс секуляризации, зашедший уже очень далеко, они настроили бы против себя тот слой общества, который составлял основную движущую силу империи. «Историческая конъюнктура была сильнее, чем требования церковного права, и реформаторский пыл Бонифация должен был охладиться принятием компромиссного решения, провозглашенного Карломаном в Ле-Эстине»[151], – считает Шифер. Эта вынужденная уступка, на которую Карломан должен был пойти под давлением крупноземельной аристократии, показывает еще высокую степень зависимости правителей Франкской империи от своих подданных.
Также и на Соборе в Суассоне, проводимым Пипином в восточной части Франкской империи, постановления Собора 742 года были оставлены без значительных изменений. Но форма проведения этого Собора показывала еще большую независимость. Все соборные постановление были подписаны исключительно Пипином и его приближенными – то есть светскими лицами. Принимая за основу постановления Германского Собора, проведенного его братом, Пипин также начал процесс реформирования Церкви в своей части империи. Это привело к тому, что постепенно франкский епископат стал пополняться епископами «новой формации». Для того чтобы обеспечить новым силам перевес и быстрейшее продвижение, Пипин решил усилить централизацию власти путем воссоздания старой системы митрополичьих округов. Он привлек к этому делу Бонифация, который хоть и не встал во главе всей иерархии восточной части Франкской империи, но как папский легат принимал самое деятельное участие в процессе централизации власти.
В связи с этим из постановлений Суассонского Собора наибольший интерес представляет возведение епископов Абеля Реймсского и Хартеберта Сенского в сан архиепископов, означавшее объединение под их началом нескольких епископий. «Таким образом, во Франкской Церкви должны были быть воссозданы митрополичьи округа. Подбор личностей обнаруживал стремление Пипина к реформе, так как в Реймс, которым до этого управлял Трирский епископ Мило, был поставлен шотландский монах из монастыря Лаубах. Определяющая роль Пипина в этих назначениях сказывается еще и в том, что третий, не упоминаемый в актах Собора архиепископ Гримо Руанский, был доверенным лицом Карла Мартелла»[152].
И хотя Бонифаций не имел никакого официального положения в областях империи, находившихся под властью Пипина, тот все-таки поручил именно папскому легату совершить торжественную церемонию возведения новоизбранных архиепископов в высокий сан, а также ходатайствовал через него перед папой о даровании им паллиумов. Это ходатайство было не просто представлением к церковной награде: «С дарованием паллиумов новые архиепископы должны были по своему значению в восточной части империи сравняться с положением Бонифация в ее западной части, тем самым процесс воссоздания церковных провинций должен был завершиться»[153]. Точно так же, как и в VII веке в Англии, дарование папой высокого сана главам митрополичьих округов Франкской империи делало для всех очевидным неразрывную связь Франкской Церкви с папством.
Папа Захария послал всем трем новоизбранным архиепископам соответствующие письма, подтверждающие их назначения и новые полномочия.
Это событие Бонифаций несомненно мог рассматривать как вершину всего своего предшествовавшего труда.
Но Суассонский Собор должен был заниматься не только церковно-административными делами. Плачевная церковная ситуация, вызванная упадком душепопечения и ослаблением проповеди, порождала множество проблем. Появились два лжепророка, завоевавшие в народе такую популярность, что для их низложения потребовалось соборное осуждение.
Один из них по имени Альдеберт выдавал себя за исполнителя особой небесной миссии, показывал некие мощи, якобы принесенные ему ангелом, и проповедовал народу, чтобы его почитали за святого и даже велел собирать как святыни свои волосы и ногти. Но не только простые люди поддались на проповедь этого «святого» – среди его почитателей оказалось несколько епископов, которые, ни много ни мало, рукоположили и его во епископа. Как особую ценность Альдеберт показывал «письмо Иисуса», якобы упавшее в Иерусалиме на землю, поднятое архангелом Михаилом и переданное ему. Он совершал отпущение грехов без исповеди, так как говорил, что «знает все грехи». Церкви он отвергал как нечто совершенно не нужное и устанавливал вместо них на полях и у источников кресты и молитвенные дома, как это делали язычники. Он даже составил собственное житие и молитву, с которой к нему следовало обращаться.
Cуассанский Собор анафематствовал Альдеберта и постановил сжечь все установленные им кресты. «Тем самым, – подчеркивает Шифер, – франкское законодательство впервые взяло под свое покровительство веру и объявило борьбу с лжеучениями – это явилось новой чертой в истории Франкской Церкви эпохи Каролингов»[154].
Другой «пророк», носивший латинское имя Климент, был, скорее всего, странствующим епископом кельтского происхождения. Таких клириков в то время во Франкской империи встречалось немало. Он отвергал канонические постановления, а также авторитет особенно почитаемых на Западе отцов Церкви, таких как блаженные Иероним и Августин, святитель Григорий Великий. Он не признавал целибат, жил в браке и имел двух сыновей. Ссылаясь на Ветхий Завет, он считал позволительным брать в жены вдову брата. Он проповедовал также своеобразные сотериологические воззрения, говоря, что Христос Своим сошествием во ад и
