Константин Соловьев - Я сказал: вы – боги…

«Мы докажем всем сомневающимся, что жизнь для себя из грязной, пошлой – может, должна превратиться в светлый, радостный мир обновления людей» [92,193].

С этой целью и собрались двенадцать взрослых и трое детей в Нью-Йорке в конце августа 1875 г.

Глава 7 Коммуна в Канзасе (осень 1875 – весна 1877 гг.)

В Нью-Йорке, в одной квартире все пятнадцать переселенцев жили два месяца – сентябрь и октябрь [2,243]. В сентябре у Чайковских родилась первая дочь – Варвара[64,121]. Первоначально «богочеловеки» планировали поселиться у В. Фрея, который уже приобрел славу специалиста по коммунальной жизни в Америке. Двое «послов» – А.К. Маликов и Н.В. Чайковский – отправились к Фрею для знакомства.

Коммуна, которую Фрей назвал «La progressive», была основана в 1871 г. В год приезда «богочеловеков» в Америку там вышла книга Чарльза Нордхоффа «Коммунистические сообщества в Соединенных Штатах», содержащая описание коммуны Фрея, ее «Конституцию» и программное «Заявление» [103,344]. Располагалась коммуна в местечке Ceadar valley (Кедровая долина) в 50 милях от ближайшей станции железной дороги – Индепенденс. Самый крупный город в той округе – Уичито. Ceadar valley расположилась в долине реки Арканзас, в южной части штата Канзас. Севернее – город Хатчисон; южнее, на границе с Оклахомой – Арканзас-Сити. Железная дорога из Нью-Йорка проходит через административный центр Канзаса город Топика. По этой железной дороге, через Топику в Индепенденс, а оттуда в Кедровую долину и отправились два «разведчика».

Позже А.К. Маликов рассказывал В.Г. Короленко о тех ожиданиях, с которыми он ехал к Фрею, и ярком их несоответствии тому, что перед ним открылось:

«Депутаты рассчитывали найти благоустроенную общину с солидными постройками и огороженными полями, но приехав на место, нашли жалкую хибарку с щелями в стенах и адским холодом внутри. Потолка не было. Вверху была только щелевая крыша» [41,650].

Так ли жалок был вид жилища Фрея или Маликов «сгустил краски», вспоминая свой приезд в «La progressive», но результат знакомства был иной, чем планировалось: «Вместо того чтобы примкнуть к этой колонии, эмигранты пригласили Фрея к себе и основали поблизости коммуну» [41,650]. Вряд ли все дело в бедности Фрея или его неумении поставить дело. Георгий Мачтет, посланец кружка «американцев», прожил в коммуне Фрея восемь месяцев и не вынес ощущения материальной запущенности Дом Фрея, в его описании, типичен для той местности и того времени) [53,203]. Иное дело – те жизненные принципы, которые исповедовал Фрей. Он считал вегетарианство и аскетизм двумя главными заповедями коммунальной жизни и те, кто считал иначе, ужиться с ним не смогли бы. Его коммуна располагала было 40 акрами «огороженной земли» то есть той что использовалась под посевы. Это 16 гектар. И четыре акра (чуть более полутора гектаров) были под виноградниками [103,354]. Даже при урожайности кукурузы ниже нижнего предела – в 20 центнеров с гектара, можно было получить более 30 тонн зерна. Всей же земли было 320 акров, то есть почти 130 гектаров. Это позволяло содержать стадо до 15 коров, столько же свиней и домашнюю птицу. Но питались коммунары в основном бобами и маленькими хлебцами из муки с отрубями и без соли [53,188]. Главное же чем Фрей оттолкнул от себя «богочеловеков» – та моральная атмосфера, которая сложилась в его коммуне: «В общине, устроенной с целью выработки идеального строя жизни, царил деспотизм «мнений и убеждений» [53,199]. Выше мы говорили о том, что, признавая в целом методы, отстаиваемые Фреем «богочеловеки» стремились к достижению несколько иных целей. В цитированном уже письме H.H. Чайковского к Д.А. Клеменцу есть одна фраза, позволяющая предположить, что настороженное отношение к тем принципам, которые стремился утвердить Фрей в своей коммуне, появились у них задолго до того, как они приехали в Кедровую долину. Вот она:

«Да, разные Фреи своими экспериментами вполне подтверждают ваше неодобрение к такого рода дрессировке людей» [92,194].

Лично убедившись в том, что такая «дрессировка» действительно применяется Фреем, они решили действовать самостоятельно. Вслед за этим из Нью-Йорка в Канзас были вновь направлены «депутаты». В.И. Алексеев в своих воспоминаниях пишет: «Двое из нас, умевшие хорошо говорить по-английски, отправились с одним американцем, тоже общинником, в Канзас для покупки подходящего участка земли» [2,243]. И далее сообщает, что было куплено 160 акров с домом, двумя лошадьми и коровой – по 25 долларов за акр. За два года до этого Г.А. Мачтет наблюдал совсем иной порядок приобретения здесь земельных участков:

«Фермер должен заявить о взятой им земле, платить за нее через год после заявления (так как вся эта земля принадлежала индейцам осседжам, ушедшим дальше на юг и поручившим конгрессу продать ее) по 1 доллару 25 центов за акр, предварительно присягнув, и представив двух поручителей, что он берет ее для обработки, а не для спекуляции» [53,192].

К 1875 г. свободной земли в Каназасе уже не осталось и «богочеловекам» пришлось покупать участок разорившегося (вероятно) фермера, уже заложенный в банке, о чем мы узнаем из письма С. Клячко к Чайковскому [14-181,8]. Покупка земли, в той же самой Кедровой долине, где проживал Фрей, обошлась примерно в 4 тыс. долларов -40 % имевшегося в их распоряжении капитала. И предстояли еще траты по обзаведению хозяйством, покупке семенного материала. Но какого либо беспокойства коммунаров по поводу их будущего заметно не было. Наоборот, по их мнению, все складывалось отлично: удалось не только переехать в Америку, но и вступить во владение фермой: домом, хозяйственными постройками, плодородной землей. Настало время воплощения в жизнь их идеалов, о чем с удовольствием вспоминал В.И. Алексеев: «Жили мы в первое время дружно и радостно, поскольку нас интересовала новизна обстановки» [2,240].

Дом, доставшийся коммунарам, был обычным для тех мест и, видимо мало отличался от того, в котором жил Фрей. Вот описание такого дома, оставленное H.A. Мачтетом:

«В земле сначала делаются небольшие углубления и кладут в них большие камни, на один фут ниже общего уровня земли. На эти камни кладут сбитые из тяжелых досок рамы, к четырем углам которых и к местам, где предполагаются двери и окна, прибавляются толстые стойки во всю предполагаемую вышину дома, поверх которых опять накладывается рама. К этим рамам прибиваются стоймя доски, образуются стены, и щели заклеиваются толстой бумагой. Крыша строится, как и у нас. У людей более состоятельных (…) стены состоят из двойного рада досок с небольшим промежутком, и такие дома сравнительно очень теплы» [53,203].

Невдалеке от места, где стоял дом колонистов, находился лес (точнее овраг, заросший лесом). Там они заготавливали дрова. В нескольких десятках метров в другую сторону протекала река, один из притоков Арканзаса.

Поселившись на ферме в конце октября, колонисты убедились в том, что дом, в котором было только два помещения, им мал. Главным занятием на зиму стала пристройка к дому «избы», а также сооружение дополнительных хозяйственных построек. Забегая вперед, скажем, что строения эти получились неудачными из-за отсутствия навыков: в стенах и крыше «избы» были щели, через которых помещение продувалось насквозь; один сарай упал, когда о него почесалась корова. Строительством занимались главным образом, Н.В. Чайковский и В.И. Алексеев. На долю остальных выдались хозяйственные работы: заготовка дров, приготовление пищи, уход за скотом. Хозяйственный

С.Л. Клячко больше других занимался покупками и, соответственно, часто отлучался в город. Коммунары по очереди дежурили на кухне. Главной обязанностью дежурного было приносить и греть воду, что было особенно обременительно во время стирки. Экономя тающие общественные деньги, коммунары начали сами шить себе одежду. Получалось это только у Е.А. Маликовой, но даже сшитая ею одежда получалась, мягко говоря, «мешковатой» [79,241].

К весне коммунары приобрели еще двух коров и двух лошадей. Землю свою засадили кукурузой, а на пяти акрах посеяли пшеницу. С началом полевых работ жизнь в коммуне сильно изменилась: мужчины ушли на поля, а на долю женщин пришлась почти вся домашняя работа и уход за скотом. И те, и другие, работали по одиннадцать часов в сутки, до упаду [67,67]. В быту сильно сказалось неумение организовать собственный труд. Маликов рассказывал позже:

«Над чем американец проработает полчаса, не торопясь, хладнокровно, настойчиво и сделает в десять раз лучше нашего, мы, горячась, проводили по целому дню» [65].

Тем не менее, новизна обстановки, надежда на то, что жизнь вскоре наладится, вера в то, что со временем новые жизненные принципы найдут свое воплощение – все это позволяло поддерживать высокий эмоциональный тонус в коммуне. Немалую роль сыграло и то настроение, которое приходит к интеллигенту в тот момент, когда у него получается работать руками, когда созданные им (хоть и далекие от идеала) вещи находят применение в реальной жизни. Чувство победы над собой и природой у коммунаров было значительно более сильным, чем у тех их товарищей, что годом раньше пошли «в народ» под видом пильщиков дров, сапожников, каменщиков и т. п. Там все же определяющим было желание «приблизиться к народу». В сочетании с необходимыми правилами конспирации физический труд приобретал форму игры «в простую жизнь». Здесь же – в Канзасе – труд был самой жизнью. Точно так же (может быть только с лучшим результатом) трудились соседи: американцы и переселенцы из Европы. Это была жизнь ради труда и работа ради жизни. Преодолевая трудом «пропасть» между народом и интеллигенцией, о которой они слышали, а потом и толковали в России, «богочеловеки» невольно должны были испытывать укрепляющее чувство гордости.