Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала - Карен Армстронг
Кроме того, «хозяин» напоминал себе, что идет по стопам дэвов, которые в первобытные времена исполнением этих же ритуалов достигли божественного статуса и бессмертия. «Тогда это свершалось богами – ныне свершается людьми»[222]. Однако боги могли совершать обряды безупречно – а для простых смертных это практически недостижимо. Процедура ритуала была столь сложна и столь многое могло пойти не так, что многие ритуалисты сомневались, возможно ли вообще человеку совершить это путешествие на небеса; и даже отправившись туда, он не сможет остаться в мире богов, пока обитает в собственном теле. Обряд способен лишь задержать приносящего жертвы на небесах достаточно долго, чтобы он успел подготовить себе место, куда отправится после смерти[223]. Последовательность правильно исполненных ритуальных действий (карма), продолжавшихся в течение всей жизни, как верили индийцы, приведет человека к постоянному пребыванию в мире богов[224].
Некоторые поэты стремились по-новому определить понятие дэва и выражали свои прозрения в новых гимнах, добавленных к Ригведе в Х в. до н. э.; эти гимны и стали «дорожными картами» новой науки о ритуалах. Первый из них имеет форму брахмодья – череды вопросов без ответов, разрешающихся в молчаливое созерцание тайны, лежащей в центре бытия. «Кто [Ка] тот бог, которому должны мы поклоняться жертвой сей?» – спрашивает риши, и этот вопрос рефреном проходит через весь гимн. Как видно, никто из дэвов не подходит в качестве ответа. Кто истинный господин людей и скота? Кому принадлежат океан и горы со снежными вершинами? Может ли кто-то из дэвов поддержать небеса? Наконец поэт видит дэва, поднимающегося из предвечного хаоса: это персонификация Брахмана. Его имя – Праджапати, «Все», ибо он идентичен со вселенной, с силой, поддерживающей ее в бытии и с семенем сознания в душе человека. Однако персонификация этой предельной реальности не лишает ее невыразимости: человеческий ум не в силах постигнуть «Все», и потому о Праджапати почти ничего не скажешь[225]. В сущности, говорится даже, что его истинное имя – вопрос, звучащий в начале гимна: «Ка?» – «Кто?»
В начале ХХ века ученые полагали, что достаточно разрешить несколько частных проблем с ньютоновой системой – и космос станет для нас совершенно понятным. Но затем Альберт Эйнштейн (1879–1955) создал квантовую физику, противоречащую почти всем основным постулатам ньютоновой науки и открывающую перед нами непознаваемую вселенную. Впрочем, самого Эйнштейна это не тревожило. Подобно риши, он был доволен тем, что может удивляться – и добавлял, что всякий, «кому чуждо это чувство… ничем не лучше мертвеца».
Знать, что в действительности существует нечто для нас непостижимое, являющее себя нам как высшая мудрость и самая ослепительная красота, которую наши грубые чувства способны воспринять лишь в самых примитивных формах – это знание, это чувство лежит в основе всякой истинной религиозности[226].
Брахмодья не стремилась сознательно завести в тупик, не пыталась навести тень на плетень: это была здравая оценка нашей способности понять вселенную. Не случайно современные физики приходят к выводу, что некоторым проблемам суждено остаться неразрешимыми. «Структура природы в конечном счете может оказаться такова, что ограничения нашего мыслительного процесса просто не дадут нам возможности вполне ее понять, – писал американский физик Перси Бриджмен (1882–1961). – Мир меркнет и ускользает от нас… Нам предстоит нечто поистине невыразимое»[227].
Второй гимн, внесенный в Ригведу позже, основывается на древнем арийском мифе о добровольном самопожертвовании Первого Человека – акте божественного кенозиса, положившем начало миру. Риши рассказывали, как эта первозданная «Личность» (Пуруша – корень тот же, что в слове «персона») по собственной свободной воле приходит на место жертвоприношения, ложится на свежескошенную траву и позволяет богам себя убить. Его тело разъяли на части, и из этих частей расчлененного тела родился космос и все, что в нем, включая и дэвов, и классы арийского общества:
Уста его стали Брамином; плечи сделались Воином [Кшатрием]; бедра – Народом [Вайшьей], из ступней родились Слуги [Шудры].
Луна родилась из его ума; из ока его родилось Солнце. Индра и Агни вышли из уст его, из дыхания жизни его родился Ветер. Из пупка его вышло срединное пространство, из головы – небеса. Из ступней его вышла земля, из ушей – части света[228].
Даже Четыре Веды вышли из мертвого тела Пуруши: «Из этого жертвоприношения, на котором было предложено все – стихи, и песнопения, и ритмы родились из него, из него родились и словесные формулы»[229]. Этот гимн прославлял взаимосвязь всех вещей и присущую им всем сакральность, ибо все на свете вышло из единого тела, сразу и человеческого, и божественного. Перед нами ранний пример темы, общей для всех писаний: человек как высшая реальность, в которой сходится воедино вся вселенная. Ранние христиане таким же образом воспринимали Иисуса во славе, так же умершего кенотическим образом[230]. И это поразительно перекликается с современным представлением о человеке как микрокосме, в котором, как голограмма, присутствует макрокосм.
К IХ в. до н. э. Пуруша и Праджапати в ведическом воображении слились в единую фигуру, но их история стала мрачнее. «Брахманы» описывают, как Праджапати, «Все», создал три мира – землю, небеса и пространство между ними – из самого себя посредством ритуализованной тапас[231], а затем «вновь вошел» во все созданное, став его телом, дыханием и сокровенной внутренней сутью – атманом[232]. Все это сходится с мировоззрением изначальных гимнов. Но в других текстах мы уже не видим Праджапати безмятежным и вседовольным: там он одинок и уязвим. Он творит, ибо нуждается в обществе, и его творение выходит дисгармоничным. Его создания слабы и болезненны; одни не могут дышать, других мучают демоны[233]; они сражаются и пожирают друг друга; некоторые бегут от Праджапати, а тот настолько ослаблен излиянием творческой силы, что богам, которых он создал, приходится его же оживлять[234]. «Соберите меня снова!» – молит он, и Агни выстраивает его, шаг за шагом, так же, как брамины ритуально складывают Огненный алтарь: «Когда [жрец] складывает пять слоев – из этих пяти частей тела он строит Праджапати»[235].
Миф никогда не существует в одной-единственной версии. В писаниях часто сопоставлены различные рассказы об одном и том же мифическом событии – и в каждом имеются какие-то важные прозрения. В этих новых историях подчеркивается уязвимость Праджапати и хрупкость вселенной, но другие «Брахманы» предлагают другую точку зрения, наделяющую человека космической миссией. Они утверждают, что Праджапати создал три мира, произнеся три священных слова – бху, бхува и сва – не имеющие семантического значения, но содержащие в себе мистическую суть
