Марина Власова - Энциклопедия русских суеверий
Кроме того, достаточно распространенными в конце XIX — начале XX в. остаются понятия о «самостоятельности» действующей по своему усмотрению смерти (свидетельство тому — сохранение самого образа персонифицированной смерти, не превратившейся лишь в «божественный атрибут»).
Впрочем, конец человеческой жизни предопределяется не одним божественным начертанием, но и роком, участью, судьбой (то есть находящимися в сложных отношениях с «волей Божьей» силами): «Бойся не бойся, а без року смерти не будет»; «Рок головы ищет»; «Бойся не бойся, а от части (участи) своей не уйдешь»; «Судьба придет, ноги сведет, а руки свяжет» <Даль, 1984>. Отметим, однако, что отразившиеся в пословицах, поговорках представления о «воплощенных и действующих» роке, доле (участи), судьбе (что прослеживается и в ряде фольклорных сюжетов) принадлежат все же к области реконструируемого (или конструируемого) научными исследованиями.
В отличие от смерти, «судьба» не имеет конкретно-образных воплощений. В крестьянском мировосприятии (для которого малохарактерны абстрагированные понятия и интеллектуальные спекуляции) судьба как влияющая на жизненный путь человека сила проявляется в действиях различных существ, сил или неопределенна (стихийна); она скорее «подразумевается», нежели осознается, описывается отчетливо.
Понятия о предопределенности жизненного пути человека как о наделенности «своей долей», участью (ср. «доля — бесповоротно определенный срок и характер жизни»; «часть некоего целого, доставшаяся отдельному человеку и находящаяся во взаимной связи с другими частями, долями» <Седакова, 1990>) в крестьянских верованиях XIX — начала XX в. в основном соотнесены с представлениями о той или иной «воле Божьей»: «Наша доля — Божья воля» (то есть долю дает Бог). Подобные воззрения могут органично «вырастать» из дохристианских, ср. славянское *-bog в его реконструируемом значении «доля» <Седакова, 1990>.
Семантику наделенности долей может иметь и слово «смерть», восходящее «к индоевропейскому ряду *mer- / mor- / — mr-, который ставится в связь с такими „культурными словами“, несущими значение „части“ (доли. — М. В.), как греческое „мойры“ и восточнославянское Мара»; соответственно, «доля» «есть смерть и есть жизнь, голод и кормление, нищета и богатство» <Седакова, 1991>. О. М. Фрейденберг перечисляет в ряду «конкретно-образных» воплощений доли «май» (топимую или разрываемую в весенне-летних обрядах зелень), мару, двойника человека и др. (см. МАРА).
Представлениям о «смерти — Божьей воле» соответствует вера в «назначенность» времени и места смерти — «кому умереть, какою смертью и когда — Бог на роду написал» (Костр.); «против смертного часа никто не волен, он от Бога» <Попов, 1903>. «При рождении человеку назначается участь, записываемая в книгу» (Орл., Волог.); Бог «пишет судьбу» новорожденного (Ирк.); «„вздрогнуть“ означает, что кто-нибудь прошел по тому месту, где вздрогнувший будет похоронен» (Ворон.). Сходные представления прослеживаются и на Урале — не внимающий предостережениям ангела-хранителя пьяница лишается и его покровительства, и назначенного ему Богом места успокоения <Железнов, 1910>.
Узнать час своей смерти можно было, гадая «у церковного замка» (держась за замок церковных дверей) (Сев.). Такой способ гадания считался, однако, одним из самых опасных и «нежелательных» (подвергающих смертельному риску гадающего и безусловно осуждаемых с точки зрения канонического христианства).
Понятия об однозначно определенных времени и месте смерти нашли яркое отражение в популярном сказочном сюжете «Смерть в колодце»: молодой человек, которому при рождении «назначена участь» утонуть в колодце, все же умирает на предусмотрительно закрытом его родными колодезном срубе.
По-видимому, представлениям о «смерти, назначенной Богом» в крестьянских поверьях XIX — начале XX в. соответствуют понятия о «своей смерти» (в том числе незримо пребывающей за плечами каждого из людей).
Тем не менее «божественная предначертанность» времени, места и характера смерти, всего жизненного пути человека оказываются в неизбежном конфликте с необходимостью вновь и вновь объяснять внезапные, нелепые, трагические кончины, так или иначе согласовывая их с «Божьей волей». И здесь понятия об источниках и воплощениях смерти наиболее неодноплановы.
Безвременная смерть вследствие тяжкого заболевания, эпидемии (так же как и сама болезнь, эпидемия) в XIX–XX вв. чаще всего понимается как проявление «воли Божьей», но уже наказующей, преследующей или, напротив, испытующей (избирающей и даже «убирающей» «лишних» людей). Болезни (как и сама смерть) оказываются здесь своеобразными «помощницами и пособницами Бога»: «Если Бог не накажет, то и без предосторожностей холера не придет» (Волог.); «Бог если захочет, кары не допустит» (Арх., Казан.); эпидемии — «гнев Божий», «наказание Божие» (Арх., Волог., Яросл., Рост.) (ср. также распространенное выражение «Бог простил» — о выздоровевшем). Иногда Бог посылает болезни и «любя» (Ряз.). В названиях некоторых заболеваний прослеживаются представления о них как о следствии непосредственного вмешательства («посещения») высших сил: состояние умопомешательства иногда определяется как «Божье посещение» (Влад.) <Попов, 1903>; божевольный — помешанный (Курск., Пск.), божье — падучая (Тульск.) <Буслаев, 1861> и т. п.
В тесной связи с понятиями о направляемых божественной волей болезнях и «избирающей людей» смерти находятся представления о безвременной кончине детей: «Жив, так и не тронь, живет; а умер — так Бог прибрал, святая душенька будет!» <Покровский, 1884>. «Народ полагает, что „хорошие“ (умные, послушные) дети умирают, потому-де хороший ребенок и Богу нужен» <Демич, 1891>. «Население считает „грехом“ противиться „воле Божьей“. Приходится слышать такое рассуждение: „Бог дал утеху родителям поласкать детей и потом посылает „госпочку“ (оспу), спешит в назначенное время убрать лишних, чтобы не стало тесно остальным“» (Забайк.) <Болонев, 1978> (представления о «праведной» смерти от оспы были особенно распространены среди раскольников — см. ОСПА).
Балансируя между верой в предопределение и естественным желанием спасти близкого человека, «взаимоотношения со смертью» в подобных случаях не имеют даже оттенка «борьбы», «игры» и т. п. Иногда, стремясь определить его конечную участь, опасно больного сознательно помещают «на пограничье» жизни и смерти: «В Вятской губернии народ достает у церковнослужителей „сорокообеденный“ ладан и золу из кадила; последнюю настаивают золой и щелоком; поят ею с ложечки больного ребенка, отчего тот или скоро выздоровеет, или же, если ему так суждено, скоро умрет» <Демич, 1891>.
В некотором конфликте с понятиями о «божественном происхождении» эпидемии находится бытующий вплоть до начала XX в. и сопровождающийся изгнанием, отогнанием или закапыванием смерти обычай опахивания (см. ОСПА, ХОЛЕРА).
Стремление искоренять опасные, внезапные, эпидемические заболевания «сверхъестественными способами» (посредством разведения «живого огня», опахивания, обращения к знахарям и т. п.) соотносится с представлениями об их сверхъестественном происхождении, не связываемом, однако, лишь с «волей Божьей». Согласно крестьянским поверьям XIX — начала XX в., одной из основных причин опасных, влекущих гибельные последствия заболеваний продолжают оставаться действия разнообразных нечистых духов, которые могут и персонифицировать болезни, отождествляться с ними (это, по-видимому, очень давнее поверье нашло отражение в «Повести о скверном бесе» — см. БЕС).
Естественно, что подобные воззрения, хотя и неискоренимые на протяжении столетий, переинтерпретированы под влиянием христианства. Согласно одной версии, болезни (как и смерть) насылаются Богом, но пребывают в непосредственном ведении Дьявола. Болезни «живут между небом и землей, в доме из железа и стали, с медными дверями, двенадцатью замками, наложенными на них от Бога печатями и с ключами у Дьявола» (болезни выпускаются по указанию посылаемого Богом ангела) (Орл.).
Согласно несколько иному толкованию, болезни повинуются преимущественно Дьяволу, «проживают у него в аду (Смол.). Иные признают Дьявола даже как бы отцом всех болезней, обязанных ему повиновением, и потому-то такие болезни, происходящие от чертей, и являются самыми трудными и неизлечимыми (Калуж.). Иногда нечистая сила способна навести всякую болезнь, иногда только повальные болезни, иногда же роль ее ограничивается почти исключительно сферой психических и нервных заболеваний» <Попов, 1903> (см. ДЬЯВОЛ, САТАНА, ЧЕРТ).
