Меир Шалев - Впервые в Библии
Как мы помним, чувство страха не было внове для первого еврейского царя. Он уже боялся народа, потом боялся Самуила, а теперь начал бояться и Давида. Но на сей раз страх сочетался в нем не только с завистью и подозрительностью, но и с любовью — ведь она была самым первым чувством, которое он испытал к Давиду поначалу.
Да, эта любовь, с которой начались их асимметричные отношения, не исчезла и позднее. Не так легко это происходит. Если бы Давид сделал Саулу какое-нибудь зло, если бы он предал его, обманул, украл у него что-нибудь — тогда эта любовь и впрямь могла бы сойти на нет, хотя и тогда вряд ли исчезла бы абсолютно. Но Давид не сделал Саулу ничего подобного. Он доводил его до бешенства самим своим обаянием, своими талантами, способностью вызвать любовь в сердце ближнего, включая сердце самого Саула. Он завоевал это сердце с такой же небрежной легкостью, с которой ему удавалось все. Он ранил душу Саула самим своим существованием и своей сутью. «С того дня и потом» все, что когда-то пробудило в сердце Саула любовь к Давиду, пробуждает в нем также враждебность, зависть и страх. Он любит его, боится его и хочет избавиться от него.
Отныне Саул уже не мог видеть Давида рядом с собой. Возможно, он даже опасался, что снова сделает что-нибудь ужасное, если тот появится перед ним. Он решил убрать его подальше и назначил «тысяченачальником». Это не было продуманным решением умного властителя, продвигающего преданных ему людей, — то была грубая ошибка, продиктованная чисто эмоциональными причинами. Назначение на высокую военную должность вне дворца освобождало Давида от постоянного надзора и контроля и позволяло ему сколотить группу преданных сподвижников вдали от царских глаз. Он весьма преуспел в новой должности: «И он выходил и входил перед народом». На языке Библии «выходить и входить перед народом» означает «стать во главе», и теперь страх Саула еще более возрос. «И страшился его», — сказано сейчас. Язык распределяет чувства по степени, и «страх» сильнее «боязни»[36].
Страх подтолкнул Саула ко второй попытке покончить с опасностью. Эта попытка была более изощренной и хитрой. Саул предложил Давиду в жены свою старшую дочь Мерову, но потребовал за это, чтобы тот отправился на войну с филистимлянами. «Пусть не моя рука будет на нем, но рука Филистимлян будет на нем», — думал он, надеясь, что Давид погибнет в одном из боев. Но потом Мерова была почему-то отдана в жены другому, и Саул предложил Давиду Михаль[37], свою вторую дочь, которая, как он знал, любила его.
Давид преисполнился опасений: «Разве легко […] быть зятем царя? я — человек бедный и незначительный». Он явно увиливает, ссылаясь на то, что у него нет денег, необходимых для выкупа за царскую дочь. Ухватившись за эти слова, Саул заявил, что готов удовлетвориться «краеобрезаниями» (крайней плотью) сотни филистимлян. Тут читатель вправе улыбнуться. Кому не известно, что только евреи восьмидневного возраста беспрепятственно вверяют свою крайнюю плоть постороннему человеку? Взрослые, а к тому же неевреи, будут самоотверженно сражаться с любым, кто вздумает отнять у них это крохотное сокровище. Саул явно надеялся, что в попытке собрать столь трудный выкуп Давид будет убит, но, увы, — продолжая идти от победы к победе, тот вернулся во дворец даже не с одной, а с двумя сотнями крайних плотей убитых филистимлян.
Да, поистине огромные неприятности доставлял царю этот румяный и красивый парень, который однажды пришел к нему и удивил игрой на струнах, другой раз явился, неся в руке отсеченную голову побежденного великана, а теперь принес полную корзину необрезанных филистимских членов. Не приходилось сомневаться — только Божья помощь способна даровать человеку такую удачу. «И стал Саул еще больше страшиться Давида, и сделался врагом его на всю жизнь».
«Разве мало у меня сумасшедших?»
Теперь попытки устранить Давида стали совсем откровенными, и такими же стали речи Саула. Он уже напрямую говорил слугам и сыну Ионафану[38] о необходимости убить Давида. Но Ионафан не только сообщил об этом самому Давиду, но и отца сумел убедить отказаться от коварных планов. Саул даже поклялся сыну «Богом живым», что не убьет Давида, и тот снова вернулся во дворец. Но когда Давид одержал еще одну победу над филистимлянами, злой дух тоже вернулся во дворец и снова поразил того, кто искал Давидовой смерти.
На сей раз, как я уже упоминал раньше, Саул послал слуг убить Давида в его собственном доме, но теперь этот замысел сорвала его дочь Михаль (Мелхола). Она предпочла сохранить верность мужу, а не отцу, открыла Давиду, что его ищут убийцы, и спустила на веревке из окна, чтобы он незаметно убежал.
В 20-й главе 1–й книги Царств враждебность Саула достигает апогея. Читатель может заглянуть в текст и уяснить детали. Я советую ему обратить внимание на самоотверженность Ионафана. Этот смелый и прославленный воин, очень любимый народом, уже понял, что именно Давид, а не он унаследует престол Саула. Более того, он счел это справедливым. Он только попросил Давида не посягать в будущем на семя Саула и заклял его в этом любовью своей, «ибо любил его, как свою душу».
Саул, в значительной степени справедливо, расценил такое поведение Ионафана как измену семье и себе лично. В очередном приступе безумия он снова швырнул копье, но на этот раз уже не в Давида, а в собственного сына. Он и на этот раз промахнулся, и, читая текст, мы начинаем понимать, что эти регулярные промахи свидетельствуют не только об утрате былой меткости и о явной растерянности, но также о подспудном нежелании попасть, об отчаянной попытке выразить таким способом мучительное душевное раздвоение.
Что касается Давида, то он с тех пор больше во дворец не возвращался. Он отправился в город священников Номву, сказал там, будто царь послал его с тайным заданием, и под этим предлогом запасся едой и оружием. И не просто оружием — он взял меч Голиафа, отданный туда на хранение. Из Номвы он продолжил свое бегство через территорию своих злейших врагов-филистимлян, через их львиное логово — владения Анхуса, царя Гефа, откуда был родом Голиаф.
Появление Давида на родине Голиафа, да еще с мечом Голиафа в руке, свидетельствует, конечно, о невероятной дерзости, но еще и о том, что он был в отчаянном положении. И действительно, слуги Анхуса узнали его и сказали об этом своему царю, и тогда Давид, спасая свою жизнь, прикинулся сумасшедшим. Когда его привели к царю, изо рта у него текла слюна и он рисовал пальцем на стенах. Увидев это, Анхус рассердился на слуг и в раздражении произнес одну из самых симпатичных фраз в Библии: «Видите, он человек сумасшедший; для чего вы привели его ко мне? Разве мало у меня сумасшедших, что вы привели его, чтобы он юродствовал предо мною?» Похоже, что у филистимлян было чувство юмора, которое, кстати, прекрасно описано в замечательной книге Жаботинского «Самсон», — юмора, которым израильтяне тех дней не обладали, а если обладали, то, значит, редакторы Библии позаботились хорошенько его отцензурировать.
Благополучно выбравшись из Гефа, Давид попытался укрыться в пещерах на побережье Мертвого моря, но Саул неутомимо преследовал его. К тому времени душевное здоровье царя расстроилось всерьез. Охваченный параноидальной подозрительностью, он уже видел изменников во всех своих приближенных, и в первую очередь в Ионафане. Он уже не ограничивался швырянием копья и посылкой убийц, а привлек к погоне за Давидом всю свою армию. Для начала он послал ее в Номву, этот «город священников», где Давиду предоставили помощь, и велел своим людям уничтожить там всех, «и мужчин и женщин, и юношей и младенцев, и волов и ослов и овец». Этим повтором Моисееева наказа об амалекитянах автор заостряет мысль, которую заинтересован подчеркнуть: по отношению к священникам Номвы Саул проявил именно ту беспощадную жестокость, которую когда-то отказался проявить по отношению к царю амалекитян.
Из Номвы, продолжая погоню, Саул повел свою трехтысячную армию в Иудейскую пустыне, на юг от горы Хеврон. Число «три тысячи» здесь не случайно. Основывая свое царство, Саул создал постоянную армию именно такой численности. Это поясняет нам, что он взял с собой для погони за Давидом всех своих солдат.
И действительно — отныне и до конца своих дней, если не считать одной войны с филистимлянами, Саул занимался только этим делом. «Саул искал его всякий день; но Бог не предал Давида в руки его», — говорится в 1-й книге Царств (глава 23). Но один раз между ними все же произошла трогательная встреча, свидетельствующая о том, что отношение Саула к Давиду по-прежнему осталось двойственным и сложным. Дело было так: Давид с четырьмя сотнями своих людей спрятались в глубине большой пещеры, а Саул вошел туда «по нужде», то есть, видимо, омыть ноги в подземном ручье, отдохнуть от жары в приятной прохладе, а возможно, — и справить нужду в прямом смысле этого слова. Люди Давида начали подбивать своего предводителя воспользоваться удобным случаем и прикончить человека, который так неутомимо охотится за ним. И Давид действительно подкрался к Саулу в темноте, но удовольствовался лишь тем, что отрезал полу его плаща.
