Молитвы человеческие - Елена Черкашина
Молитвы человеческие
На крыше под звёздным небом молился человек. Он плакал и стенал, умоляя Господа дать здоровье его тяжко больному сыну.
– Отец мой, Господь Всемогущий! Не дай мне такого горя! Исцели моего мальчика!
Он умолял и не видел того, что рядом давно находятся Ангелы. Прекрасные, полные сострадания, они изо всех сил пытались поднять к небу его молитву. Старались, но не могли: словно наполненная свинцовым грузом, молитва повисла в их руках. Казалось бы, всё напрасно. Но в эту минуту, неведомо откуда, появился Архангел Михаил.
– Что происходит? – спросил он, увидев затруднения Ангелов.
Те печально поникли:
– Не можем поднять молитву.
– Почему?
Вперёд выступил Ангел-Хранитель больного мальчика и грустно покачал головой:
– Потому что этот мужчина множество раз оскорблял своего сына и словом, и делом, был никудышным отцом. В его молитве нет главного, – покаяния!
Михаил опустил взор. Несколько секунд на крыше царила тишина, и лишь горькие всхлипы человека нарушали её.
– Я забираю душу мальчика! – сурово произнёс Архангел свой приговор и сделал повелительный знак.
Ангел-Хранитель повернулся, чтобы немедленно выполнить приказ, но другой, молодой Ангел вдруг бросился к величественному Начальнику Небесных Сил и горячо попросил:
– Святой Михаил! Дай мне ровно минуту! Я постараюсь всё исправить!
Михаил задержался, поставил свой меч, а Ангел склонился к человеку и что-то жарко зашептал ему на ухо. Конечно, человек не видел Ангела, да и шёпота слышать не мог, но почему-то задумался, горестно сжал губы, а потом вдруг тихо заплакал.
Ангелы застыли. Их лики просветлели, а грозный Лик Михаила озарился огнём. «Неужели? – говорил его взгляд. – Неужели он понял?!»
Да, этот безобразный отец, вспомнивший о том, как дорог ему ребёнок, лишь в час, когда настигла беда, этот недобрый человечишка вдруг понял, насколько был неправ. И, прижав ладони к лицу, разразился слезами.
– Прости меня, Господи, прости за то, что обижал моего мальчика, а как часто ругал его ни за что! Прости меня, Отче…
Ангелы слушали, их лики сияли, а руки опять протянулись, чтобы принять ту, самую первую молитву о здоровье ребёнка. Она висела, как застывшее облачко, и по мере покаяния человека становилась всё легче и легче. Наконец, она стала воздушной, и тёплые руки Хранителя легко подняли её и понесли вверх.
Прошло немного времени, крыша опустела. Ушёл успокоенный человек: он будто почувствовал, что его молитва услышана. Разлетелись Небесные Служители. Прочертил огненный шлейф в чёрном небе Святой Архангел Михаил. И лишь самый молодой из всех Ангелов, тот, который вступился за человека, остался сидеть. Он думал, как важно покаяние, и какую силу имеет оно, и почему люди так мало знают об этом. Думал – и вдруг увидел: из дома, нежная, робкая, поднялась ещё одна молитва, похожая на белое облако. То была чистая молитва благодарности.
– Ребёнок здоров! – понял Ангел. – Ему лучше!
Он улыбнулся, бережно принял в ладони эту молитву и понёс вверх, в небеса: Тому, Кому она и предназначалась.
Последние слёзы Христа
Ночь наступила с тревожным чувством чего-то непоправимого, неизбежного и беспощадного. Тюрьма затихала, закованные в кандалы заключённые укладывались спать прямо на грязных плитах каменного пола, завернувшись в рваные плащи или просто накрывшись ворохом соломы. Христос сидел, подняв голову и напряжённо прислушиваясь. Он знал, что эта передышка – последняя, очень короткая, и за ним скоро придут. Но тем более ценил каждое мгновение.
«Всё ли я сделал так, как завещал мне Отец? Всё ли сказал, достаточно ли хорошо передал Его учение?» – так думал Он, пристально вглядываясь в темноту и чутко ожидая звука идущих стражников. Его схватили час или два назад, после чего отвели к первосвященнику и долго издевались, заставляя повторять то, что Он говорил в Храме. Он старался отвечать коротко, зная волю Отца и готовясь принять то испытание, что ждало Его впереди, а потому не гневался, не сердился, лишь внутренне скорбел, глядя, с какой радостью люди насмехались над ним. «Я говорил явно миру», – отвечал Иисус сидящему перед ним Анне, высокому, в роскошных одеждах и с лицом, на котором уже читался приговор. Конечно, фарисеи и книжники давно положили схватить Его, этого мешающего им пророка, дела и слова Которого шли в разрез со словами их самих.
«Что спрашиваешь Меня? – звучал тихий голос Христа. – Спроси слышавших, что Я говорил».
Его били по лицу, и слуги радовались, что могут отличиться в глазах хозяина, а потому подскакивали и хлёстко ударяли заключённого по ланитам, и хохотали, и злобно скалились, а потом отбегали, чтобы через минуту ударить опять.
«Потеряли образ Божий, – думал Христос, глядя на них, – образ любящего и терпеливого Бога. Потеряли, продали, выменяли на славу человеческую». Он сокрушался, и голос Его, отвечавший первосвященнику, становился всё тише и тише.
Ночь текла своим чередом, и, наигравшись, слуги бросили Его в темницу. Христос облегчённо вздохнул. Он не мог видеть искажённые лица людей, не мог без боли в сердце наблюдать глубину их падения, звериный оскал и бесчеловечность. А потому тесные стены узницы принял как короткое освобождение, как передышку перед тем главным, для чего Он пришёл.
Один из узников застонал, и Христос склонился, чтобы вытащить из-под его тела звено цепи. «Спи, человече, недолго осталось мучиться». Положил ладонь на голову спящего и коротко помолился. Заключённый умолк, задышал глубже и ровнее.
В этот момент один из стражников приблизился к вязи решётки. Иисус напрягся и услышал неровный шепот:
– Ты, что ли, пророк из Назарета?
– Я.
– Говорят, ты много умеешь.
Голос стражника звучал напряжённо: он понимал, что разговор с заключённым может дорого ему обойтись. Иисус промолчал. Он уже знал, что нужно тюремщику, и только ждал, когда тот озвучит вопрос.
– А отца моего вылечишь? – на этих словах мужчина поперхнулся. – Ноги у него гниют, лежит уже год.
– Верующему всё возможно, – вполголоса ответил Христос. – Но только где же вера твоя? Взялся меня мучить – и взываешь о помощи!
Воин потупил взор.
– Если можешь что, скажи. Я открою темницу.
– За это – смертная казнь. Далеко ли уйти успеешь?
– Не твоё дело. Ты думаешь, мне сладко на страже стоять?
– А зачем же выбрал такой путь?
– Семью надо кормить, и отца…
Христос пристально смотрел в лицо воина. Что Он увидел в его глазах, что распознал? Неведомо. Но протянул Свою
