Валериан Лункевич - Подвижники и мученики науки
Рамус изучает философию, литературу, искусство, астрономию и математику. Математика — его любимая наука: он делается первым математиком своего времени. В астрономии он горячо отстаивает взгляды Коперника о вращении Земли вокруг Солнца, идущие вразрез со взглядами церкви.
Лекции он читает интересно, с настроением, привлекая в свою аудиторию все больше и больше слушателей. Рамэ с воодушевлением рассуждает о вопросах нравственности, настаивает на необходимости изменить природу человека, перевоспитать людей в духе истины и справедливости. Эти речи заражали молодежь чувством протеста против всего, что калечило людей, душило их мысль, порабощало совесть. Отсюда — неизбежные подозрения и преследования, которым подвергался Рамэ, требования сослать радикально настроенного профессора на каторгу и первым делом запретить ему чтение лекций и сжечь его сочинения.
«Меня, — писал Рамэ, — осудили как невежду, как беспокойного смутьяна и коварного клеветника. Мне связали язык и руки. Мне запретили писать о чем бы то ни было и читать что-либо как публично, так и в частном порядке». Рамэ приглашают в другие города Франции, но очень быстро устраняют. Рамэ зовут в другие государства. Но, как верный сын своей родины, он не хочет покидать ее в дни переживаемых ею тяжких испытаний и остается во Франции, не думая о том, что ждет его. Его все же заставляют уехать из Парижа, он уезжает, но вскоре возвращается обратно.
Наступает памятный в истории Франции 1572 год. Король и все приверженцы его — ярые католики затевают гнуснейшее из когда-либо бывших в истории преступлений: в ночь святого Варфоломея происходит избиение гугенотов католиками.
В числе протестантов, обреченных на смерть, инквизиция отмечает и Рамуса. К нему подсылают убийц. Они его находят, грабят, убивают, выбрасывают из окна на улицу. А тут озверелая толпа хватает труп убитого, волочит его по земле, разрывает на куски…
Такими печальными повестями полна история человечества. Они имели место во все века и у всех народов в эпохи религиозных гонений.
Глава седьмая. Еще подвиги «святейшей»
Италия — очаг и крепость католицизма — прославилась на поприще гонений не меньше других стран.
Возрождение наук и искусств после средневековой ночи началось, как мы уже знаем, в Италии. Еще в первой половине XVI века эта прекрасная страна имела все основания гордиться своими учеными и, особенно, такими гениальными художниками, такими титанами в искусстве, как Рафаэль, Микеланджело и Тициан. Однако уже тогда имелись налицо все условия, подрывавшие расцвет Италии и постепенно приведшие ее к упадку. Нескончаемые войны между отдельными итальянскими городами-государствами за экономическое и политическое господство, ожесточенная борьба внутри самих городов между господствующими классами и народом, а также между светской и церковной властью, наконец, постоянное вмешательство вооруженных сил других государств — Франции, Германии, Испании — во внутренние дела и междоусобия итальянцев — все это тягостно отразилось на дальнейших судьбах Италии, и в частности на ее культурной жизни. Умственная жизнь Италии не умерла — достаточно вспомнить целый ряд замечательных представителей итальянской науки, которые в XVII веке удивили весь мир своими великими открытиями; но это не мешало церкви душить и преследовать науку с помощью таких совершенных орудий, как инквизиция, которая всякую новую мысль крестила кровью и огнем.
Вот в эти-то жуткие дни на юге Италии, в небольшом поселке Нола (близ Неаполя), щедро наделенного природой всеми ее красотами и чарами, родился один из пламенных борцов, страдальцев и мучеников за науку — Джордано Бруно (1548–1600).
«Италия, Неаполь, Нола! Страна, благословенная небом, глава и десница земного шара, правительница и победительница других поколений, ты всегда представлялась мне матерью и наставницей добродетелей, науки и человеческого развития!» — восклицает Бруно. И в этом восторженном гимне, обращенном к безгранично любимой родине, вылилась вся его прекрасная душа, стремившаяся утвердить царство «добродетели, наук и развития» во всем мире. Оставаясь верным своей родине, он сумел, говоря его же словами, стать, кроме того, и «гражданином мира, сыном отца-неба и матери-земли».
Бруно — подлинное дитя и блестящее воплощение южной Италии: ее светозарного неба, ярких красок, вулканической почвы, палящего зноя, а также неистощимой энергии и живого темперамента ее жителей. В нем удивительно гармонично сочетались красивая внешность, изящные манеры, общительный нрав, дар красноречия, поэтический талант, проницательный ум, веселый юмор и энтузиазм, подвигнувший его на бескорыстное служение науке. В истории не столь уж часто встречаются такие гармоничные натуры. К ним можно применить прекрасные слова поэта Некрасова:
Природа-мать!Когда б таких людейТы иногда не посылала миру,Заглохла б нива жизни…
Тяга к знанию сильно сказалась у Бруно уже в юности. Чтоб удовлетворить ее, он поступает четырнадцатилетним отроком в монастырь, где проводит двенадцать лет в напряженных занятиях: читает с жадностью все, что может дать монастырская библиотека. В часы, свободные от занятий и обязательных для всякого послушника дел, Бруно пишет сонеты и комедию под названием «Светильник», в которой осмеивает невежество и суеверие своих современников и вышучивает ученых-педантов, преподносящих людям вместо знаний пустую, напыщенную болтовню.
В то же примерно время и с такой же целью он сочинил сатиру «Ноев ковчег». В этом произведении — о нем мы знаем лишь по рассказам самого Бруно — представлены различные животные, спорящие о том, кому из них следует идти в ковчег и кто удостоится чести занять в нем первое место. После долгих споров пальму первенства получает осел. И Бруно с ядовитой усмешкой восклицает: «О святая глупость, святое невежество! О достопочтенная тупость и благочестивая набожность! Вы делаете людей столь добродетельными, что они предпочитают вас и уму и знанию».
Вероятно, все такого рода «вольности» Бруно сочинял тайком. Но молодой послушник не отличался должной осторожностью. Он — человек с открытым характером, прямой, искренний. Он не умел скрывать своих задушевных дум. А «добрые» товарищи не прочь покляузничать, донести кому следует о том, что слышали. И Бруно уже под подозрением. Но ввиду его молодости начальство на сей раз прощает его.
Проходит несколько лет. Бруно уже священник. Он чувствует себя несколько свободнее и с жаром отдается чтению сочинений, которых не мог достать в монастыре, знакомится вплотную с трудами древних философов и современных ему ученых; среди них его больше всего пленяет труд Коперника, а отчасти и сочинения Парацельза. Чем дальше подвигается его образование, тем дальше уходит он во взглядах от братьев-доминиканцев, членов того монастырского ордена, к которому он принадлежит. С каждым днем разрыв с ними становится все более неизбежным.
А наушничество и нетерпимость тем временем плетут свою паутину. «Бруно говорит неодобрительно о духовенстве, Бруно читает втихомолку запретные сочинения, Бруно вынес из своей кельи все иконы и оставил только крест, Бруно высказывает вольные, ужасные мысли», — шипят вокруг Джордано насыщенные злобой и ненавистью языки. Бруно объявляют еретиком. Ему предъявляют обвинительный акт, состоящий из 130 пунктов. Тогда он перебирается в Рим, рассчитывая найти тут справедливый суд. Но зловещие разговоры о подозрительных взглядах Бруно преследуют его и в «вечном городе».
Положение становится опасным. Надо спасаться. Бруно тайком бежит из Рима. Начинаются многолетние странствия из города в город.
Джордано Бруно
Промелькнули Генуя, Турин, Венеция, где Бруно задерживался ненадолго, кое-что писал и печатал, чтоб получить хоть скудный заработок. Затем направился в Женеву. Кальвина не было: он умер за пятнадцать лет до прихода туда Бруно, но дух «женевского папы» все еще крепко держал в своих тисках население когда-то жизнерадостного, веселого города.
Бруно — апостол свободной мысли. Бруно — борец за нового, раскрепощенного человека, Бруно — бесстрашный рыцарь истины. А кальвинизм насквозь проникнут духом лжи и рабства. Можно ли не протестовать? И Бруно протестует, пишет книгу против кальвинизма. Находится и смельчак, который печатает ее. Тогда женевцы сажают в тюрьму обоих — и автора, и издателя. Дело, впрочем, кончается довольно благополучно: обоих освобождают, заставив издателя уплатить штраф. Бруно покидает Женеву; но о кальвинистах он не забудет и со временем в одном своем сочинении посвятит им следующие немногие, но злые строки: «Да искоренит герой будущего эту глупую секту педантов, которые… утверждают, будто спасение зависит не от добрых или злых дел, а лишь от веры в катехизис».
