Валериан Лункевич - Подвижники и мученики науки
«„Землистые вещества“, входящие в состав земли и неприглядные с виду, таят в себе все формы и все краски. Приходит весна, а там и лето, и земля обнаруживает все скрытые в ней цвета и формы. Разве древесная листва различных тонов и оттенков, разве травы и цветы, одевающие пестрым ковром поля, не рождены „землистыми веществами“ нашей планеты?»
«Алхимия — великая наука; она помогает человеку создавать множество необходимых ему в жизни предметов. Но „философский камень“, над получением которого ломают себе голову алхимики, вещь фантастическая: задача алхимии не в отыскивании философского камня, а в том, чтоб изготовлять лекарства для излечения больных».
Вспомним эпоху, когда раздавались эти речи (четыреста лет тому назад!), вчитаемся в смысл их, и мы поймем, почему не только богословы и казенные профессора, но и большинство алхимиков, мечтавших о горах золота, добытого с помощью «философского камня», вознегодовали. Когда же, воодушевленный беспредельной верой в лучшее будущее, Парацельз стал распространять брошюры и прокламации, в которых гневно обрушивался на сильных мира сего, предсказывая торжество угнетенных и страстно взывая к всеобщему братству людей, тогда все темные и злобные силы (церковь, светские власти и схоласты) ополчились против беспримерно смелого мечтателя. Недолгому благополучию Парацельза — оно длилось года три-четыре, не больше — пришел конец. Невзирая на популярность, которой он пользовался среди учащихся и многочисленных пациентов, Парацельза изгнали из университета.
И вновь началась для него жизнь, полная скитаний, нужды, почти нищенского существования. Но несчастья не сломили его гордого духа. До конца дней своих он оставался верен себе: до смерти не покидал любимого дела и творил, пока хватало сил творить. Творчество Парацельза — глубокий, незабываемый след в истории науки.
О людях минувших эпох нужно судить в связи с выдвинувшей их средой и в сравнении с их современниками. Тогда отрицательные черты характера Парацельза и все чудачества его отойдут на задний план и мы увидим человека огромного ума, сильной воли и смелого почина, основоположника научной химии, обогатившего ее множеством ценных мыслей и открытий, замечательного врача, оказавшего и медицине и больным громадные услуги своим уменьем распознавать болезни и лечить их при помощи мер и лекарств, им же самим разработанных и изобретенных. Но прежде всего перед нами встанет во весь рост человек горячей, самоотверженной любви к знанию и отвращения к невежеству, порабощению мысли и лицемерию. Именно за это мракобесы-церковники ненавидели и преследовали Парацельза, пустили его по миру. История же покрыла славой угнетенного и позором — угнетателей.
Белон, Везалий, Парацельз — все это люди, отмеченные печатью выдающегося ума, таланта и характера. Но все они — люди разные, хотя одной и той же эпохи: каждый сам по себе, особенный, неповторимый.
Таким же был и Бернар Палисси, сын французского крестьянина (как и Парацельз), даровитый самородок, собственными усилиями пробивший себе путь к науке и оказавший ей немаловажные услуги (ок. 1510–1590).
Представим себе бедную крестьянскую семью того времени. Ее обычный удел — нужда и труд. К лишениям и труду Палисси привык с самого детства. Труд в сочетании с большими способностями и упорством позволил ему добиться многого. Он начал жизнь свою простым горшечником, а сделался видным ученым, специалистом в ряде областей. Сначала безграмотный, этот самоучка добился знаний «собственными зубами»[12] и читал парижской публике лекции о минералах, о происхождении источников, ископаемых растениях и животных.
Палисси
Во время странствий по Европе Палисси собрал большое количество ископаемых раковин, панцирей, костей и отпечатков различных животных, в частности рыб. Из всего этого у него составилось нечто вроде небольшого музея, который он показывал парижанам во время своих докладов. Церковь не одобряла этих докладов. Церковь не прочь была бы разнести вдребезги весь этот «сатанинский» музей, а самого хозяина его припрятать куда следует. Палисси был не только собирателем научных диковинок и остроумным истолкователем их значения в истории животных и растений. Он в то же время был прекрасным мастером по части выделки художественных предметов из фарфора, фаянса и цветной эмали; он был поставщиком этих изящных изделий для королевского двора и для парижской знати. А это сдерживало до поры до времени церковь от намерения «надеть намордник» на Палисси и заковать его в кандалы.
Чем же приводил он в ярость и церковь и всех «благомыслящих» людей тогдашней Франции?
Скелет ископаемого животного — плезиозавра (ящер)
Узнав о том, что остатки различных животных, скажем раковины морских слизняков (моллюсков), встречаются в пластах высоких гор, церковники решили, что это служит великолепным подтверждением всемирного потопа, о котором говорится в Библии: воды потопа поднялись, дескать, к вершинам гор и, отхлынув обратно, оставили здесь множество ракушек, рыб и иных морских животных, окаменелые остатки и отпечатки которых мы находим сейчас в горных породах. Когда же спрашивали: ну, а почему же подобного рода остатки встречаются и на равнинах, глубоко под землею? — ответ церковников очень наивен; они доказывали, что в недрах Земли имеются каналы, по которым остатки погибших от потопа животных могли легко попасть в самые глубокие пласты земной коры.
Вот против таких-то объяснений и выступал Палисси в своих научных беседах с парижанами.
Отпечатки рыб (по старинному рисунку)
На многое в вопросе об ископаемых организмах он уже тогда смотрел примерно так же, как смотрит нынешняя наука. Он твердо был уверен, что различные участки Земли на протяжении многих тысячелетий медленно подымаются и опускаются. Благодаря таким поднятиям из моря постепенно выступает суша с горными кряжами, а благодаря опусканиям суша становится дном морским.
Понимал Палисси прекрасно и другое. Для него не было никаких сомнений в том, что окаменелые остатки слизняков и рыб, найденные где-нибудь высоко в горах, принадлежат животным, которые жили много тысячелетий назад в море, до поднятия морского дна и образования на его месте горных кряжей. При чем же тут всемирный потоп? — спрашивал своих слушателей Палисси. Зачем приплетать это библейское «чудо» для понимания таких естественных явлений, которые в чудесах не нуждаются?
И у одних слушателей знаменитого самоучки глаза загорались радостным огоньком, а другие скромно опускали очи свои долу, чтоб не показать лектору своего смущения или возмущения, вызванного его еретическими речами. Возмущение переходило у некоторых в открытое негодование, когда Палисси позволял себе доказывать, что в те незапамятные времена, когда образовались найденные им окаменелости и отпечатки, на Земле не было еще ни людей, ни многих живущих ныне животных…
Негодование не переходило во враждебные действия, пока французский король и его мать покровительствовали Палисси. Однако и защита короля не избавила его от преследований. Будучи прекрасным мастером и остроумным толкователем многих явлений природы, Палисси был в то же время протестантом-гугенотом и принимал горячее участие в религиозных спорах того времени. А этого было достаточно, чтобы погубить Палисси. И он в конце концов оказался в одном из казематов Бастилии. Ему было, по меньшей мере, семьдесят шесть лет. Историк Обинье передает чрезвычайно характерный рассказ о свидании короля с Палисси в в тюрьме. «Дружок мой, — сказал король, — вы сорок пять лет служили мне и моей матери. Мы разрешили вам оставаться в вашей вере в период войн и убийств. Теперь же меня так притесняют враги мои, что я вынужден передать вас в их руки. Ж если вы не отречетесь от своей религии, то завтра же будете сожжены». «Ваше величество, — ответил Палисси, — вы не раз говорили, что жалеете меня. И я жалею вас с той минуты, как вы произнесли это слово: „вынужден“. Оно — унизительно для короля. И ни вы, ни принуждающие вас католики не сломите меня. Я сумею умереть». Палисси не сожгли, как предрекал ему король, но из тюрьмы он уже не вышел…
Так расправлялись рыцари тьмы и религиозного фанатизма с борцами за свободу мысли и совести. Много их было, гонимых. В назидание потомству сохранились имена лишь выдававшихся умом, талантом и… муками, перенесенными во имя науки. В их числе не забыто и имя Рамуса (Пьер ла Рамэ, 1515–1572). Подобно Палисси, он был выходец из народа, сын бедного земледельца. Невеселое детство выпало ему на долю. Восьмилетним мальчиком он покидает родную деревню и в поисках заработка направляется пешком в Париж. Тут первые годы он исполняет обязанности мальчика на побегушках. В свободные от работы часы, а то и по ночам, изучает он грамоту, читает книги и постепенно добивается возможности слушать лекции в университете. Ум и талант выдвигают Рамэ среди товарищей. Он пишет и защищает работу на получение ученого звания, а потом и сам начинает читать лекции.
