Тайна Богоматери. Истоки и история почитания Приснодевы Марии в первом тысячелетии - Митрополит Иларион
Третье Слово на Успение задумано как продолжение двух предыдущих: проповедник в нем ставит целью «прибавить недостающее к тому, о чем мы повествовали по порядку, дабы слово было целостным и без опущений». А для этого необходимо «сказать, какова была песнь погребальная, и что воспевалось в ней». Проповедник предупреждает: «Пусть также никто не удивляется, если слово будет заключать в себе что-либо известное лишь немногим»[1156].
Вдохновленный рассказом Дионисия Ареопагита об апостолах, собравшихся, чтобы воспеть гимны у богоносного тела, Андрей Критский предлагает свою, расширенную версию этого события. Вокруг тела Богородицы «собрался бесчисленный лик богоносцев; и все чины сверхмирных сил, невидимо слетев с высоты, собрались к дивному зрелищу; богодухновенные души святых… были там же, составляя лики вокруг одра, ибо подобало, чтобы боговидные души усопших присутствовали при Царице естества, предваряли Ее исход, сопровождали Ее торжественным шествием и пели исходные песни»[1157]. В упоминании об усопших можно увидеть намек на участие в погребении Богородицы умерших апостолов, которые специально для этого было воскрешены из гробов (о чем говорится в «Сказании об Успении»), однако более вероятным представляется, что Андрей безотносительно к этому сказанию описывает Успение как событие, в котором принимали участие живые, ангелы и усопшие святые.
Проповедник предлагает слушателю представить, какие песнопения звучали при Успении Богородицы: «Избранные из богомудрых… начали попеременно петь, кто что мог — один одно, другой другое — из вдохновенных погребальных песнопений. Однако же те песни были не таковы, какие можем измыслить мы: их научил произносить и давал слышать Дух Святой». То, что говорилось и звучало при погребении Богородицы, «несравненно превосходя наше земное искусство, нисколько не отличалось от звуков ангелов, торжествующих на небе»[1158].
Говоря о тайне Боговоплощения, проповедник восклицает: «О, новая награда! О, божественный обмен! Природа родила добровольно смерть преслушанием; она же родила Отнявшего смерть послушанием»[1159]. Имеется в виду смерть Христа, которая как бы компенсировала, восполнила, исправила то, что было нарушено в человеческом естестве преступлением Адама.
Святой Андрей говорит далее о ветхозаветных прообразах Богородицы. К их числу относятся: купина неопалимая, которую видел Моисей (Исх. 3:3); кивот святыни, который воспевал Давид (Пс. 131:8); царская дочь, о которой говорил он же (Пс. 44:13–14); героиня книги Песнь песней (Песн. 3:6–11); рождающая Дева и корень Иессеев из Книги пророка Исаии (Ис. 7:14; 11:1); затворенные врата из Книги Иезекииля (Иез. 44:1–2); гора, от которой отвалился камень, из Книги Даниила (Дан. 2:34); гора Сион — «гора Божия, гора высокая», на которой благоволил жить Бог (Пс. 67:16–17)[1160]. Богородица — «новый кивот славы Божией, в котором золотой сосуд и жезл Ааронов процветший, и скрижали завета» (Евр. 9:4). Она — лестница, которую увидел Иаков, и врата небесные (Быт. 28:17)[1161]. В Ней, словно в храме, приносится в жертву и приносит жертву Христос Иисус, Великий Первосвященник, прошедший небеса (Евр. 4:14), «всегда таинственно входя в девственное святилище ради нас» и «освящая Себя за нас»[1162].
Сон Иакова. Видение лествицы. Роспись в катакомбах. Ок. 320–350 гг., Виа Латина, Рим
Сравнивая цикл из четырех проповедей Андрея Критского на Рождество Богородицы с циклом из трех его проповедей на Успение, мы можем обратить внимание на важную деталь: если в первом цикле проповедник опирается на апокрифический материал, активно используя «Протоевангелие Иакова», то во втором цикле он этого не делает, и «Сказание об Успении» подробно не пересказывается. Это свидетельствует о том, что, хотя основная сюжетная канва «Сказания» вошла в церковное сознание и использовалась проповедниками, к нему продолжали относиться с осторожностью.
В своих проповедях, посвященных Богородице, святой Андрей предпочитает опираться на то, что представляется ему надежными и проверенными источниками. Это, конечно, Священное Писание Ветхого и Нового Заветов, которое он цитирует обильно, а также писания отцов Церкви, в том числе Дионисия Ареопагита.
Для проповедей Андрея Критского на Богородичные праздники характерны богословская насыщенность, акцент на христологию (учение о двух природах в Иисусе Христе, учение о вечном рождении Сына от Отца и рождении во времени от Девы), что сближает его с Кириллом Александрийским и другими богословами V века. Однако если в V веке о Богородице говорили почти исключительно в рамках христологического дискурса, то в VIII веке, когда жил Андрей, Она становится самостоятельным объектом внимания для богословов, а праздники в Ее честь дают повод для создания вдохновенных проповедей.
В целом рассмотренные восемь проповедей знаменуют собой важный этап в развитии богородичного благочестия на христианском Востоке. Вместе с литургической поэзией Андрея Критского, которая будет рассмотрена ниже, они вносят существенный вклад в дальнейшее распространение почитания Матери Божией.
Герман Константинопольский
Патриарх Герман I занимал Константинопольский престол с 715 по 730 годы, был защитником иконопочитания и автором богослужебных текстов. Его литературное наследие разнородно и пока в должной мере не исследовано. Среди его сочинений — цикл бесед на Богородичные праздники, состоящий из двух гомилий на Введение во храм Пресвятой Богородицы, одной на Благовещение, трех на Успение и одной на Положение пояса Богоматери[1163].
В первой гомилии на Введение во храм он пересказывает соответствующий сюжет из «Протоевангелия Иакова», акцентируя то обстоятельство, что Мария была трехлетней, когда родители привели Ее в храм Иерусалимский. Это наводит его на размышления о значении священного числа три, и после нескольких примеров из Священного Писания он подходит к теме Троицы:
Смотри число три и в самом главном. Божество, сотворившее и совершившее все, благоволило прославиться как бы в совершенном числе в трех святынях, трех свойствах, трех Ипостасях или, что то же, трех Лицах, при единосущии, в единении, чуждом слияния или смешения… Итак, поскольку Один из самой Пресвятой и вечной Троицы, по благоволению Отца, самопроизвольно, осенением Всесвятого Духа, благоволил вселиться во чреве этой Девы-Матери Отроковицы, то нужно было, чтобы и Она, украшенная славою того же числа, была светлейше посвящена; Она вводится в храм трех лет, по непреложному и известному устроению Творца Ее и Сына[1164].
Святитель Герман, Патриарх Константинопольский. Фреска. XIV в. Монастырь Раваница, Сербия
Само событие Введения Богородицы в храм Иерусалимский описывается в возвышенных выражениях, а принявший ее в храме священник, как и в известном апокрифе, отождествляется с Захарией, отцом Иоанна Предтечи:
