Тайна Богоматери. Истоки и история почитания Приснодевы Марии в первом тысячелетии - Митрополит Иларион
Благовещение. Фрагмент фрески. XIV в. Монастырь Высокие Дечаны, Косово, Сербия
Подобные приемы используются в литургических текстах, авторы которых как бы домысливают за героев библейской истории то, что они могли сказать или сделать. Преподобный Андрей Критский был творцом богослужебных текстов, в которых также активно использовал этот прием.
Обратимся теперь к проповедям, посвященным Успению Пресвятой Богородицы. Мы говорили выше о том, что праздник этот был установлен лишь в конце VI века, а первые известные проповеди на Успение относятся к первой половине VII века. К тому времени, когда Андрей писал свой цикл из трех проповедей (а это был именно цикл, поскольку каждая последующая проповедь дополняет предыдущую), Успение было еще относительно новым праздником, и проповедник считал необходимым затронуть вопрос о причинах его появления в церковном календаре и об источниках, на которых основывается информация об этом событии.
Первое Слово на Успение было произнесено в «досточтимом храме (τέμενος) Богоматери», как явствует из его начальных строк[1141]. Оно открывается размышлением о смерти как последствии грехопадения первых людей и об искупительном подвиге Сына Божия, целью которого было освобождение человечества от смерти:
Людям однажды навсегда было определено умереть, и это обстоятельство было совершенно неизбежно для рода человеческого; и именно, за преслушание надлежало естеству человеческому принять свыше от Творца это определение. По сей причине, конечно, и Господь также однажды умер, дабы чрез эту одну смерть избавить всех нас от невыносимого рабства смерти… «Что же, — возразят, быть может, некоторые, — неужели мы теперь не будем умирать этой смертью?» Да, будем, однако не так, как прежде, когда люди, безусловно, находились во власти смерти. А если это так, то смерть не может быть уже названа в собственном смысле смертью… Истинная смерть — та, когда однажды умершим нам не будет дозволено возвращение к жизни. Мы же, если и умрем, то, по возобновлении жизни после смерти, будем наслаждаться лучшей жизнью, поскольку всем известно, что смерть
есть успение и возвращение ко второй жизни[1142].
Успение Пресвятой Богородицы. Миниатюра. XII в. Менологий и Четвероевангелие. Британская библиотека, Лондон
Упомянув о посмертной участи праведников и грешников, а также о сошествии Христа во ад и Его победе над адом, проповедник переходит к главной теме Слова: Успению Богородицы. Ее кончина сравнивается со сном Адама в то время, когда Господь извлекал из него ребро, чтобы создать Еву:
Относительно таинственного и преславного Успения Пресвятой Приснодевы должно признать, как было и на самом деле, что к Ней пошла навстречу естественная смерть, впрочем, не та, которая покорила и удерживала нас, как бы
в темнице. Нет, но Приснодева испытала сон такой, каков, так сказать, был тот первый сон, которым уснул первый человек при изъятии ребра для восполнения рода человеческого. Таким же, конечно, образом и Она, естественно уснувшая, вкусила смерть лишь для того, чтобы исполнить закон природы, но, разумеется, не оставалась во власти смерти Та, Которую все промыслительное Провидение сделало крепкой; а еще для того, чтобы сделать известным тот способ, каким Она изменилась из тления в нетление… Восхваляемая ныне, как человек, исполнила один и тот же с нами естественный закон, хотя, конечно, более сверхъестественным образом[1143].
В уста Богородицы Андрей Критский вкладывает пространную речь, в которой Она сначала повествует о сверхъестественном рождении от Нее Христа, а затем рассказывает о том, как выглядит пещера, в которой Она была погребена:
«…Для тех, которые рассматривают божественные действия как некий открытый образ, да предстанут живые и говорящие свойства Моего переселения. И, прежде всего, конечно, иссеченная в скале гробница, которая доселе невредима и безмолвным гласом указывает на Мое переселение. Вернейшими свидетелями того, что Я лежала телом, служат те впадины, которые в скале представляют отображения, свойственные священным членам; далее, этот стремительный Кедрон, которым со всех сторон омываются места, где — гробница, ясным, как бы трубным, гласом возвещает чудеса; также долина Иосафатова, где началась спасительная страсть Того, Кто свободен от страстей… Итак, кто не верует, тот пусть посмотрит и лично познает силу сказанного; а кто верует, пусть душою уразумеет то, чего нельзя видеть, и пусть удивляется достойному чуда»[1144].
Этот рассказ основан на знании географии Палестины и места, с которым церковное Предание связывает погребение Богородицы. Сам Андрей долгие годы прожил в Палестине: согласно его житию, в 15-летнем возрасте он поступил в Святогробское братство при храме Воскресения в Иерусалиме, где был пострижен в монашество, посвящен в чтеца, а затем назначен нотарием и экономом[1145]. Поэтому география мест, связанных с жизнью и смертью Богородицы, ему прекрасно известна, и он делится этими сведениями со своими слушателями.
Далее он считает нужным поставить вопрос о том, почему в Евангелиях ничего не говорится об Успении Богоматери. Он указывает две возможные причины. Первая: это событие произошло после того, как были написаны Евангелия. Вторая: «те времена не позволяли изъяснить этот предмет, ибо и не подобало, чтобы на заре написания первого Евангелия теми, кто распространял его устно, оно было взято тотчас для изъяснения, поскольку тема Успения, очевидно, была такого рода, что нуждалась в особенном изучении и исследовании, какое было невозможно в тех обстоятельствах»[1146].
Последнее объяснение представляет несомненный интерес. Фактически проповедник говорит о том, как на
