Сергей Худиев - Христианство: трудные вопросы
Но если я не вполне доверяю жене, то у меня могут возникнуть самые мрачные подозрения — и рассеять их будет непросто. Возможно, я даже сочту жену изменницей, и она не сможет оправдаться в моих глазах, очистить себя от этих подозрений.
Надеюсь, вам понятно это сравнение. Если я считаю, что Писание богодухновенно, что ошибок в нем нет (и эту уверенность подкрепляет многолетний опыт общения с Библией), то никакое трудное место не заставит меня усомниться. Но если я думаю, что в Библии есть ошибки (неважно, много или мало), то почему бы не решить, что ошибка содержится и в данном тексте? Однако если в Библии есть хоть одна-единственная ошибка, то у нас нет непогрешимой Библии.
Далее в книге «Основы богословия» на с. 109–119 разбираются некоторые конкретные проблемы.
От себя добавлю: иногда мы видим противоречия или ошибки в Писании, потому что неправильно понимаем библейский язык. Например, в начале Евангелия от Матфея сказано: «Авраам родил Исаака». Мне приходилось слышать такой комментарий: «Что за ерунда такая — ведь мужики не рожают!» Но в Библии «родил» означает «стал отцом» (впрочем, не только «стал отцом», но и «стал дедом, прадедом» и т. п.). Это — очевидный случай; есть не столь очевидные.
М. Логачев
Я слышал, что отдельные отрывки Библии противоречат друг другу. У самых разных авторов я встречал многочисленные примеры таких противоречий. Что вы об этом думаете?Вопросы и недоумения по поводу достоверности и непротиворечивости Библии в значительной мере связаны с неверным пониманием языка Писания.
Библия — это откровение Бога о Самом Себе, мире и человеке, обращенное ко всем народам и ко всем векам. Удивительно, насколько эта книга оказалась доступной для понимания самых разных людей. В древности ее читали не только обитатели тогдашнего цивилизованного мира — Римской империи, но и народы совсем другой культуры, те, кого просвещенные греки и римляне считали варварами, — готы, норманны, славяне… В наши дни уже потомки этих «варваров» создают новые переводы Библии на сотни и тысячи языков. Библию читают жители современных мегаполисов и индейцы бассейна Амазонки, чей образ жизни покажется нам первобытным; Писание стало доступно эскимосам Аляски, обитателям монгольских степей и жителям островов Тихого океана. Представители разных народов читают и понимают Книгу книг, несмотря на огромную разницу языков, мировоззрений, культуры, отношений между людьми, обычаев и традиций.
А раз Библия написана для всех народов и времен, то было бы наивно читать эту Книгу как написанную только для нас и в рамках только нашей — современной русской или, если шире, европейской — культуры. Задача каждого читателя Библии — понять библейский язык в широком смысле слова, не только слова и фразеологические обороты, но и весь исторический и культурный контекст, который стоит за ними. Если мы не умеем понимать библейский культурно-языковой контекст, то мы можем неправильно понять слово Божье.
Когда подобные недоразумения на стыке языка и культуры приводят к неверному пониманию Библии, нам кажется, что Библия противоречит сама себе или общеизвестным фактам. Вот одно из частых возражений начинающих читателей Писания: «Почему в Библии говорится, будто мужики рожают?»
Понятно, что, когда библейский автор писал в родословии, например, «Фарра жил семьдесят лет и родил Аврама, Нахора и Арана» (Быт. 11:26), он не имел в виду, что Аврам, Нахор и Аран вышли из утробы своего отца Фарры, и притом в один и тот же год. Выражение «А родил Б» — идиома, которая означает, что мужчина по имени А дал жизнь одному из своих потомков по имени Б (при этом А и Б — не обязательно отец и сын; возможно, речь идет о деде и внуке, прадеде и правнуке и т. д.). В случае Фарры имеется в виду, что ему было семьдесят лет, когда появился на свет его первенец, а затем родились и другие дети.
Итак, Библия написана в рамках иной, чем наша, культуры и предназначена для всех времен и всех народов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в Библии мы не находим привычных нам стилей и форматов описания фактов. Библейский стиль — это не стиль милицейского протокола, научного исследования и тем более не абсолютно формализованный стиль, присущий компьютерным языкам. А когда в Библии речь идет о невидимом, духовном мире, то и здесь язык Библии отличается от языка современной философии, а во многом — и от языка систематического богословия.
Мы лучше всего поймем Писание, если примем, что язык Библии — это язык обыденного житейского разговора, с обыденными требованиями к точности и полноте описания. Библия говорит правду — в том числе и тогда, когда новозаветный автор вольно (то есть не буквально) цитирует Ветхий Завет или когда ветхозаветный автор использует образный язык; Писание правдиво, когда евангелист подробно описывает одни события и пропускает другие, а библейский историк округляет числа. Поясню эту мысль несколькими примерами из книги Чарльза Райри «Основы богословия»:
Вольное цитирование, образный язык, различные описания одних и тех же событий не мешают правде быть правдой. Например, вы говорите: «NN заработал сто тысяч долларов». «Правда?» — переспрашиваю я (вот уж не думал, что он так богат). Вы отвечаете «да» и говорите правду, даже если NN, по данным налогового управления, заработал 100357 долларов. Или я говорю: «Я видел, как солнце восходит над Большим Каньоном — поразительное зрелище!» Я говорю правду, хотя, с точки зрения астрономии, солнце не восходит над Большим Каньоном. (…)
Еще один пример: моя жена рассказывала, что она видела, как гвардеец почетного караула у Букингемского дворца упал в обморок. В тот день было очень жарко, и солнечный удар получили (и упали в обморок) трое часовых. Об этом сообщили в газете, и это было правдой. Если бы моя жена утверждала, что пострадал только один солдат, ее сообщение было бы неправдой. Но жена сказала о том, который был к ней ближе и которого она видела своими глазами; (…) она сказала правду. Апостол Павел утверждает: «…в один день их погибло двадцать три тысячи» (1 Кор. 10:8); а в Книге Чисел о том же событии сказано: «умерших же от поражения было двадцать четыре тысячи» (Числ. 25:9). Оба стиха говорят правду (вероятно, обе цифры — приблизительные; к тому же Павел говорит о погибших в один день, а Книга Чисел учитывает и тех, кто погиб позже).
(…) Большинство споров об ошибках, истине, правде слишком абстрактны; это — споры философов. Но большинство людей прекрасно понимает, что говорить приблизительно — не значит говорить ложь. Библия непогрешима; она говорит правду; ни в одном ее слове нет лжи» (Райри Ч. Основы богословия. С. 95–96).
Но если истолковывать все в переносном смысле, то любая фраза может иметь какой угодно смысл; а отсутствие определенного смысла есть бессмыслица. Кажется, Ф. М. Достоевский однажды заметил, что аллегорию о франко-прусской войне он сможет вывести буквально из любого текста, который ему принесут, будь то «Записки сумасшедшего» Н. В. Гоголя, державинская ода «Бог» или стихи Фета. Ведь так и из Библии можно вывести все что угодно?Нет, из Библии нельзя вывести «все что угодно». Заметим, что язык обыденного житейского разговора, о котором мы здесь говорим, — это вовсе н_е аллегория. Беседуя друг с другом, мы обычно не говорим аллегориями; мы хотим донести до собеседника какую-то мысль, какую-то конкретную информацию — и, как правило, нам это удается!
Заметим, что непосредственный смысл библейского повествования остается в силе даже в том случае, когда рассказ имеет иной, более глубокий смысл, помимо буквального. Например, в рассказе об Иосифе и его братьях (Быт., главы 37, 39–50) можно усмотреть аллегорию об Иисусе Христе и Его братьях — евреях. Однако при этом прямой и непосредственный смысл повествования остается в силе. Иосиф действительно видел сны и был продан своими братьями в рабство к язычникам в Египет, где стал великим правителем, а затем открылся своим братьям и помог своей семье переселиться в Египет.
Впрочем, если речь идет об описании духовной реальности, то язык Библии неизбежно становится образным. Мы просто не можем описать невидимую духовную реальность иначе, как посредством символов.
Очень часто, толкуя о вещах, неуловимых чувствами, мы вынуждены употреблять слова, которые в прямом своем смысле обозначают вполне ощутимые предметы или действия. Когда мы говорим, что улавливаем смысл фразы, мы не думаем, что гонимся за смыслом и ловим его, как охотники. Все знают это явление, и в учебниках оно зовется языковой метафорой. Если вы думаете, что метафора — просто украшение, причуда ораторов и поэтов, то вы серьезно ошибаетесь. Мы просто не можем говорить без метафор об отвлеченных вещах. В труде по психологии и по экономике не меньше метафор, чем в молитвеннике и в сборнике стихов. Всякий филолог знает, что без них обойтись нельзя (Льюис К. С. Чудо// Собрание сочинений в 8 томах. Т. 7, 2000. С. 196–197).
