Ричард Дэвидсон - Пламя Яхве. Сексуальность в Библии
Взаимные описания красоты (в waṣfs и в Песни) касаются не одной лишь физической красоты.[2078] Современные исследования показали, что местами метафоры передают не только внешний вид[2079] или общий эмоциональный настрой,[2080] но и основные (и похвальные) нравственные качества возлюбленных.[2081] Вопрос о том, насколько сравнения в waṣfs говорят о нравственных качествах, помимо внешнего вида или эмоций, остается дискуссионным. Однако я пришел к убеждению, что как минимум некоторые метафоры и сравнения в похвалах телу «явно имеют репрезентационную интенцию».[2082] Вердикт о том, имеется ли в виду преимущественно внешний облик (формы, цвет и т. д.), эмоциональное чувство (эротическая радость, благоговение, восторг) или динамика (функция и сила символа), надо выносить в каждом случае отдельно. Кеель убедительно доказывает, что зачастую смысл сравнения в метафорах состоит не столько в форме, сколько в функции и силе символа. Он дает и полезную методологию («модель концентрического круга») для понимания смысла.[2083]
Например, образ военной башни/крепости при описании жен-щины (4:4; 7:5; 8:10) указывает не только на силу и красоту женщины, но и на «недоступность и гордость, чистоту и девственность… гордую недоступность чистой девственницы».[2084] Аналогичным образом на «недоступность женщины»[2085] намекает образ гор (4:8; ср. 2:14). Образ голубицы (1:15; 2:14; 4:1; 5:2, 12; 6:9) в одних отрывках Песни имеет в виду, прежде всего, цвет или форму глаз (или искорку во взгляде), но в других – такие духовные качества, как «невинность, нравственную чистоту и непорочность».[2086] Эти примеры показывают, что герои Песни не только увлечены телами друг друга, но их любовь охватывает личность целиком.[2087] Они не только «возлюбленные» (dôdîm), но и «друзья» (rēîm) (5:1, 16).
Женщина говорит: «Имя (šēm) твое – как разлитое миро» [1:3 (СП 1:2)]. Эти слова подразумевают «привлекательность всей личности ее возлюбленного».[2088] Аналогичным образом все существо женщины – в том числе ее физическая красота и нравственное достоинство – побуждает Соломона назвать ее «несущей мир» (8:10). Она описана как физически и нравственно «совершенная» (tam), «безупречная» (bārâ) (6:9; 5:2).[2089] Во «всей» ней (kullāk) «нет пятна» (ên mûm) (4:7).
То, что влекло Суламиту к Соломону, – не одна лишь ее личная красота, но ее красота, оживленная и возвышенная благородством души. Она – образец верности, естественной простоты, непритязательной скромности, нравственной чистоты и нелукавого благоразумия – полевая лилия, одетая лучше, чем Соломон во всей славе своей. Мы не поймем Песнь Песней, доколе не поймем, что она повествует не только о внешней красоте Суламиты, но и о тех замечательных качествах, которые делают ее идеалом всего нежного и благородного в женщине.[2090]
Целостный подход к сексуальности в Песни не только включает приятные и положительные аспекты любви, но и учитывает негативный опыт: потенциальные и реальные трудности, разочарования, боль и страдания.[2091] Герои видят, что против их любви действуют разные силы: разгневанные братья [1:6 (СП 1:5)], «лисенята, которые портят виноградники» (2:15), «большие воды» и «реки» (8:7). Есть понимание, что любовь может стать неуправляемой (2:7; 3:5; 8:4) и разрушительной (8:6). Женщина в Песни видит во сне не только желанную любовь, но и попытку изнасилования (5:7). Сказано не только об удовольствии, но и о страдании: боли неуверенности и унижения [1:6–7 (СП 1:5–6)], боли томления и страха быть отвергнутым (3:1–4), боли конфликта и разделения (5:2–8). Однако «глубокому реализму» сопутствует «библейский идеализм»: уверенность, что любовь одолеет все трудности и вызовы. «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее» (8:7).
Мотив целостности также включает солидарность с более широким кругом семьи и друзей. В отличие от незаконной любви, описанной в седьмой главе Книги Притчей (где секс враждебен домашнему очагу), в Песни любовные взаимоотношения укрепляются семейными узами. Как показал Гроссберг, «для роли членов семьи в целом характерны приятие и одобрение».[2092] Мы уже отметили широкий круг отрывков, упоминающих позитивную связь между героями и их матерями.[2093] Песнь признает и другие родственные узы: братья – властные [1:6 (СП 1:5)], но упомянуты в положительном смысле (8:1–2) и отличаются заботливостью (8:8–9), – возможно, берут на себя роль отсутствующего отца (который нигде не упомянут). Поддержка идет и со стороны друзей главных героев.[2094] «На всем протяжении Песни Эрос дает открытость; любовь между двумя принимает любовь и дружбу многих».[2095]
Пожалуй, лучше всего обыгрывается мотив целостности через игру слов, имеющих корень šlm: Соломон (по-еврейски «Шломо»), Суламита (по-еврейски «Шуламит») и «мир» (по-еврейски šālôm) [1:1, 5 (СП 1:2, 4); 3:7, 9, 11; 7:1; 8:10–12]. Эта игра подчеркивает не только взаимность/равенство главных героев (см. выше), но и целостный šālôm. Сексуальная любовь в Песни имеет самое прямое отношение к šālôm, то есть «полному миру и процветанию в теле, уме и душе».[2096]
Сексуальность и исключительность
В каком-то смысле эрос в Песни Песней инклюзивен: открыт к дружбе многих людей. Вместе с тем – и здесь перед нами шестой аспект теологии сексуальности – идеальная сексуальная любовь означает отношения, в которых нет третьих лиц. Симфония полов воплощает замысел Божий, обозначенный в Быт 2:24.
Как в Быт 2 мужчина «уходит» – в сексуальных отношениях он свободен от всех посторонних вмешательств, – так и в Песни возлюбленные свободны от предварительных родительских договоренностей[2097] и политических обещаний.[2098] Они просто любят друг друга. Они свободны для спонтанного развития интимной дружбы.[2099] Свободные от посторонних помех, люди могут радоваться физической красоте и благородным качествам друг друга.
«Поэтому оставит человек…». Это относится и к свободе от любых других амурных уз: в любви мужчины и женщины нет никого третьего. Отметим здесь несколько особенностей Песни.
Мужчина называет возлюбленную «единственной» (aḥat hî) (6:9)[2100] и «лилией (лотосом? – Р. Д.) между тернами (т. е. между другими женщинами. – Р. Д.)» (2:2).
Суламита говорит: «Что яблоня между деревьями, то возлюбленный мой между юношами» (2:3).
Не только о взаимности, но и об исключительности свидетельствуют слова Суламиты: «Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему» (2:16); «я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне» (6:3); «я принадлежу другу моему, и ко мне желание его» (7:11). Относительно последнего отрывка (а также в связи с 2:16 и 6:3) Гарретт замечает: «Они принадлежат друг другу, и больше никому».[2101]
Образы военных стен и башен (4:4; 7:5; 8:10) и гор (2:14; 4:8) подчеркивают недоступность женщины для всех, кроме возлюбленного.
Она «сберегла» (ṣāpan) лишь для него одного старые и новые «плоды» (7:14).[2102]
Призыв Суламиты в 8:6 отражает не только «зависимую независимость» (см. выше), но и исключительность. «Положи меня, как печать, на сердце твое…» Гарретт: «Она становится печатью на теле и сознании мужа. А это значит, она обладает им и требует от него полной верности. Да, их соединяют узы любви. Однако ее слова – беззастенчиво собственнические и выражают нежелание делиться».[2103] Этот акцент на стопроцентную верность связан и с моногамностью брачного союза, о которой мы говорили выше.
Сексуальность и постоянство
Седьмой аспект теологии сексуальности состоит в постоянстве отношений. Как в Книге Бытия мужчина и женщина «прилепляются» друг к другу в брачном завете, так Песнь Песней увенчивается обрядом бракосочетания. Хиастическая композиция Песни содержит симметрию, сосредоточенную на описании царской свадьбы Соломона.[2104] Песн 3:6–11 явно изображает свадебную процессию Соломона «в день бракосочетания его» (3:11).[2105] Последующий отрывок (4:1–5:1), видимо, касается свадебной церемонии как таковой.[2106] Лишь в этом разделе Песни Соломон называет Суламиту «невестой» (kallâ, 4:8–12; 5:1).[2107] Жених также публично хвалит свою невесту, что напоминает арабские waṣfs на деревенских свадьбах и в современной Сирии.
А затем идут два стиха, которые занимают центральное место в симметрической композиции Песни (4:16; 5:1).[2108] Едва ли можно считать случайным, что они находятся точно в середине книги: и перед ними, и после них – по 111 стихов. Они содержат самые тонкие и изысканные литературные приемы во всей Песни, воплощая в себе всю ее макроструктуру.[2109] Многие толкователи обращали на них внимание. Например, красноречиво пишет Ши: «Как два блистательных пика, увенчивающие горы-близнецы, в самом центре Песни возвышаются два коротких отрывка – 4:16 и 5:1».[2110] И Гарретт замечает: «Данный момент (описанный в 4:16–5:1. – Р. Д.) составляет кульминацию всей книги… В композиции Песни – это центр и крещендо».[2111] Эти два стиха можно уподобить современному обмену брачными обетами, – или же они говорят о полном единении на брачном ложе в брачных покоях.[2112] Жених сравнил свою невесту с садом (4:12, 15); теперь же невеста зовет жениха прийти и вкусить плодов ее (теперь – и его!) сада (4:16); жених откликается на зов (5:1).
