Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3 - Бруно Бауэр
Итак, уже в самом начале, из этого поучительного диалога с Павлом, нам стало ясно, что Матфей пришел к богатому содержанию этих двух чудесных дней, потому что он перестроил рассказы своих предшественников и объединил то, что они разделили и отнесли к разным временам. Как и во всех подобных случаях, доказательство дается путем изложения фактов. Рассмотрим сначала начало, середину и конец сообщения.
Во время своего триумфального шествия, спускаясь с горы в сопровождении восторженной и многочисленной толпы, Господь встречает изгоя, которого просит освободить его от зла. Но как Иисус может запретить исцеленному говорить о чуде народу, если толпа окружила его, когда он исцелял больного? В рассказе Марка, где Иисус только бродил по Галилее, когда больной случайно встретился ему, этот запрет был естественным и мог быть произнесен строго и серьезно — Иисус угрожал ему и сразу же прогнал его, и из-за контраста можно было бы ожидать, что исцеленный расскажет об этом и сделает эту историю известной. Матфей, потому что он должен, потому что там толпа, опускает эту угрозу — он должен смягчить этот вопрос — он также ничего не сообщает об успехе, который составляет контраст с этой угрозой — толпа видит чудо своими глазами с самого начала; но одно, по крайней мере, запрет Иисуса в целом, он не мог стереть, он должен был сохранить это и таким образом предоставить нам доказательство того, что он поместил эту историю вне ее истинного контекста в очень неприличное место.
Еще! Он также привел доказательства того, что заимствовал этот рассказ у Марка. В конце второго дня Иисус исцеляет двух слепых — откуда они взялись, мы узнаем позже! — И когда Матфей сообщает, что Иисус угрожал им и запретил говорить об этом, но они, тем не менее, выйдя, повсюду прославили Его, он использует те же слова, которые нашел в рассказе Марка об изгнаннике, но не мог использовать при его копировании. Он не хочет, чтобы погибло ничего из хорошего, но подхватил этот комок в неподходящий момент. Этот запрет имеет смысл только в том случае, если при исцелении не присутствовал никто из народа, и опять же, чудо может стать известным только через исцеленного, если толпа сама его не видела. Так же обстоит дело и в сообщении Марка об изгнаннике: Матфей, однако, отбрасывает конец этого рассказа, хотя должен предать момент, когда слепые вышли, а немого привели, что Иисус был окружен общей толпой. Почему же этот запрет должен был быть так строго наложен на слепых, когда толпа видела чудо, и почему они должны были сначала заговорить, чтобы об их исцелении стало известно, когда толпа уже была свидетелем чуда?
Так не пишет и так не поступает человек, свободно набросавший в голове план исторического повествования и самостоятельно разрабатывающий по нему детали: так пишет только компилятор, у которого слева и справа на столе лежат труды его предшественников, и он не может их осилить даже настолько, чтобы не впасть в самые вопиющие противоречия.
Только Матфей мог так сформировать середину и поворотную точку второго дня. С чего начинается второй день? Матфей не говорит об этом. Он сообщает, что вечером, когда Иисус вошел в дом Петра, Он исцелил всех больных. Но когда он продолжает, что Иисус, увидев окружавшую Его толпу, отдал приказ переправиться на другую сторону озера и действительно тотчас же переправился, когда теперь он снова идет одной процессией, что на другой стороне Он встречает двух демонариев, что Он снова возвращается и продолжает Свое чудотворение на другой стороне, когда, следовательно, негде вставить ночь, — что из этого следует? Прежде всего, то, что два чудесных дня становятся чудесными в третьем смысле — это два дня, которые следовали непосредственно друг за другом и не были разделены ночью. Дальнейшим следствием является полная уверенность в том, что Матфей также соединил странные вещи здесь, в середине, и тем самым вызвал это необычайное скопление чудес. Ничто, кроме ключевого слова, которое он сначала находит у Марка в двух местах — в третьем месте оно было слишком сильно связано с другим событием и поэтому не могло сбить его с пути, Марк. 6, 47. Ничто, кроме ключевого слова: «когда был вечер», не привело его к этой путанице. Матфей только что переписал Марку известие о том, что Иисус «при наступлении вечера» исцелил больных, которых привели к нему в дом Петра: «вместо того, чтобы дальше переписать, что Иисус встал очень рано и пошел в пустыню, Мк. 1, 3
Но он не мог сделать и этого, поскольку не знал о рассказе изгнанника, который следует за С. 1, 40 у Марка, — он легко переходит к другому отрывку из Писания своего предшественника, где также находит формулу: когда наступил вечер, и где Иисус, избегая вечернего скопления народа, дает команду переправиться на берег на другой стороне. Конечно, конечно, мы должны добавить — Марк и в этом месте позволил себе отступить, он позволил себе слишком много, потому что он также переправляет Иисуса на другой берег вечером, тут же посылает бесноватого встретить его на другом берегу, позволяет ему тут же вернуться, посылает толпу встретить его снова на другом берегу и связывает пробуждение дочери Иаира и исцеление женщины, проливающей кровь, с приходом на этот берег. Марк тоже позаботился о том, чтобы связать длинный ряд событий с вечерним уходом Иисуса, не упоминая о том, что в это время наступила ночь, но, по крайней мере, там, где Матфей в своем писании впервые нашел формулу: «когда наступил вечер», он не преминул отметить, что прошла ночь и при каких обстоятельствах. Кроме того, у него есть то небольшое преимущество, что он уже знает Иисуса в лодке, когда тот отдает приказ переправиться, тогда как у Матфея непонятно, как у Иисуса могла возникнуть идея убежать от толпы на лодке.
В Евангелии от Матфея даже не объясняется, почему Иисус счел
