Роберт Райт - Моральное животное
Вы удивитесь, но такие нашлись. Они полагают, что даже это, по-видимому, скромное моральное требование — это незаконный вывод «должно» из «есть», то есть из всемирно-реального факта, что людям нравится счастье. Сам Г.E.Мур доказал это (хотя более поздние философы нашли, что недовольство Мура было вызвано неправильным пониманием Милля).
Верно то, что Милль иногда формулировал свои аргументы уязвимо для такой критики. Но он никогда не утверждал, что вполне «доказал» добродетельность удовольствия и недобродетельность боли; он полагал "первым принципом" уход от доказательств. Его аргументы преследовали более скромные и прагматические задачи. Одна из них заключалась в таком базовом высказывании: посмотрим правде в глаза: все мы подпишемся (по крайней мере — частично) под утилитаризмом, некоторые из нас лишь не употребляют это слово.
Прежде всего, все мы живём наши жизни так, как будто счастье — цель игры. (Даже люди, практикующие суровое самоотречение, как правило, делают это во имя будущего счастья, или сейчас, или потом). И как только каждый из нас признает, что да, мы в основном находим наше собственное счастье хорошим чувством, кое-чем, что просто так не попирается без причины, становится трудно отрицать правомерность идентичных представлений других людей без риска выглядеть сколько-то самонадеянно. Действительно, этот взгляд широко распространён. Все, кроме социопатов (которых все прочие полагают неподобающими моральными ориентирами), соглашаются в том, что проблема заключается в согласовании их действий со счастьем других, что есть важная часть моральной оценки. Вы можете верить в любое количество неотъемлемых прав (скажем — свободу) или обязательств (никогда не обманывать). Вы можете полагать эти вещи божественно ниспосланными или безошибочно интуитивными. Вы можете полагать, что эти свободы всегда покрывают (как «козыри», так говорят некоторые философы) сами по себе аргументы утилитаризма. Но вы не сочтёте, что прагматические аргументы не имеют отношения к делу. Вы неявно согласитесь с тем, что они бы победили и без вашей козырной карты.
Более того, если поднажать, то вы, вероятно, будете склонны подтвердить ценность ваших козырей в терминах утилитаризма. К примеру, вы могли бы утверждать, что даже если отдельный случайный акт обмана так или иначе не отразится на благосостоянии на коротком отрезке времени, регулярный обман разъест феномен честности так, что в конечном счёте ко всеобщему вреду последует моральный хаос. Или, аналогично, как только свобода попирается даже в маленькой группе людей, так сразу все перестают чувствовать себя в безопасности. Этот вид глубинной логики — кабинетный утилитаризм — часто всплывает, если подразнить базовую логику основных «прав». Милль писал, что "принцип максимального счастья оказал большое влияние на формирование моральных доктрин даже тех, кто с наибольшим презрением отклонял его значимость. Также нет ни одного течения мысли, которое отказывалось бы признавать, что влияние поступков на счастье в основном материально, и даже преимущественно так рассматривают моральные явления в деталях, однако не желают подтвердить утилитаризм как фундаментальный принцип этики или источник моральных обязательств".
Вышеупомянутые аргументы в пользу "козырных карт" иллюстрируют слабо оценённый факт: утилитаризм может быть основанием для безусловных прав и обязательств. Утилитарист может отчаянно защищать «неприкосновенные» ценности, поскольку их нарушение, вероятно, привело бы, в конечном счёте, к большим проблемам. Такой утилитарист будет (как представлялось Миллю), скорее, "утилитаристом правил", чем "утилитаристом действий". Такой человек не спрашивает: Какой эффект на полное человеческое счастье будет иметь место, если я поступлю сегодня так-то и так-то? Вместо этого он спросит: каким, как правило, мог бы быть эффект, если бы люди всегда делали так-то и так-то в сопоставимых обстоятельствах?
Вера в добродетельность счастья и недобродетельность страдания не просто базовая часть моральных построений, которые все мы разделяем. Всё более и более проясняется то, что это единственное базовое понятие, разделяемое всеми нами. А далее уже следует размежевание, ибо разные люди стремятся к различным божественно ниспосланным или, по-видимому, самоочевидным истинам. Итак, если моральный кодекс — действительно кодекс для всей группы, то мандат утилитариста: счастье — хорошо, а страдание — плохо, выглядит наиболее практичным, если не единственным основанием для моральных построений. Это общий знаменатель обсуждения, единственная предпосылка, которой все придерживаются. И это примерно всё, к чему мы пришли.
Конечно, вы можете откопать несколько человек, которые не пойдут так далеко; возможно, ссылаясь на натуралистическое заблуждение, они бы настаивали на том, что в счастье нет ничего хорошего. (Мой собственный взгляд состоит в том, что добродетельность счастья — это моральная ценность, которая не является натуралистическим заблуждением. Защита этого тезиса потребовала бы пространных доказательств, достойных диссертации, чего объём книги не позволяет). Другие люди могут утверждать, что, хотя счастье — прекрасная вещь, из этого не следует, что должен существовать некий принятый всеми моральный кодекс. Они вправе так полагать. Они свободны выбирать из моральной системы, из любых обязательств и выгод то, что итоговый кодекс может им дать. Но если вы полагаете, что идея всеобщего морального кодекса имеет смысл, и вы хотите его широкого признания, тогда вы должны признать, что утилитарная предпосылка была бы логичной отправной точкой.
Однако остаётся хороший вопрос: зачем нам нужно иметь моральный кодекс? Даже приняв утилитаристский базис — благоценность счастья, вы могли бы далее спросить: с какой стати каждый из нас должен волноваться о счастье других людей? Почему бы не позволить каждому заботиться о его собственном счастье, что так или иначе выглядит единственным делом, на выполнение которого можно более или менее рассчитывать?
Возможно лучший ответ на этот вопрос сугубо утилитарный: благодаря ненулевой сумме с нашим старым другом, всеобщее счастье, в принципе, может повышаться, если каждый с каждым обходится в любезной манере. Вы воздерживаетесь от обмана или дурного обращения со мной — я воздерживаюсь от обмана или дурного обращения с вами; мы оба выигрываем материально по сравнению с жизнью в аморальном мире. Возможно, в этом аморальном мире взаимное плохое обращение, так или иначе, примерно уравновесилось бы (в предположении, что ни один из нас не превосходит другого значительно в опыте злодея). Но при этом каждый нёс бы издержки страха и необходимости быть бдительным.
Рассмотрим вопрос иначе: жизнь полна ситуаций, в которых небольшие затраты со стороны одного человека могут повлечь большую экономию для другого. Например, придержание двери в открытом состоянии для человека, идущего сзади. Общество, в котором каждый придерживает дверь открытой для тех, кто сзади, — это общество, в котором каждый выигрывает материально (предполагается, что никто при этом не имеет странной привычки проходить в дверь задом наперёд). Если вы можете создать подобную систему взаимного уважения — моральную систему — то она оправдает хлопоты с точки зрения каждого.
В свете сказанного аргумент за утилитарную мораль можно выразить кратко: широко практикуемый утилитаризм обещает для каждого материальный выигрыш, и насколько можно судить, это является желанием каждого.
Милль следовал логике ненулевой суммы (не используя этот термин) или был очень близок к этой идее, к её логическому выводу. Он хотел максимизировать всеобщее счастье, и путь максимизации его — каждому быть полностью самоотверженным. Вам нужно держать дверь открытой для идущих сзади тогда, когда вам это нетрудно, и это убережёт других людей от существенных затруднений. Вам нужно держать двери открытыми всякий раз, когда величина затруднений, от которых вы уберегаете других людей, даже лишь на бесконечно малую величину превышает затруднения, которые вы берёте на себя. Короче говоря, вы должны жить, рассматривая благо каждого человека таким же в точности важным, как ваше собственное благо.
Да, эта доктрина радикальна. Люди, проповедовавшие её, известны как мученики. Милль написал: "В золотом правиле Иисуса из Назарета мы читаем совершенный дух этики утилитаризма. Поступать так, как хотелось бы, чтобы поступали с тобой, и любить ближнего как самого себя, и составляет идеальное совершенство утилитарной морали.
Дарвин и братская любовь
Удивительна мысль о том, что такое тёплое и ласковое понятие — братская любовь — вытекает из такого холодного и клинического понятия как «утилитаризм». Но этого не должно быть. Братская любовь не присутствует явно в стандартных формулировках утилитаризма — максимум всеобщего счастья, наибольшее добро для наибольшего числа людей. Другими словами, всеобщее счастье для всех одинаково; вы не привилегированны, и вы должны поступать исходя из этого. Это второе, менее яркое основополагающее предположение в системе аргументов Милля. С самого начала он не только утверждает, что счастье — это хорошо, но и то, что ничьё счастье не является выделенным.
