Символическая жизнь. Том 2. Работы разных лет - Карл Густав Юнг
1685 За этим последовал общий, казалось бы, неизлечимый раскол христианской церкви, за которым случился, что не менее важно, еще более грозный раскол мира – ближе к концу второго тысячелетия.
1686 Психологическое прочтение главенствующих архетипических образов позволяет выявить непрерывную череду психологических трансформаций и проследить автономную жизнь архетипов за кулисами сознания. Эта гипотеза была разработана для того, чтобы прояснить и сделать понятной нашу религиозную историю. Изучение психологических проблем и неспособность моих пациентов понимать богословские толкования и терминологию послужили для меня побудительными мотивами. Нужды психотерапии раскрыли передо мной всю значимость религиозной установки, которую невозможно принять без глубокого понимания религиозной традиции (а душевные болезни невозможно понять и вылечить без основополагающих знаний о предках пациента). Я применил к образу Бога все то, чему научился через восстановление многих человеческих жизней посредством изучения бессознательного. Это чистая эмпирика, не имеющая ничего общего с богословием, пусть даже богословие говорит то же самое. Но если богословие придет к выводу, что его положения имеют какое-то отношение к эмпирической человеческой психике, я стану утверждать, что в таких обстоятельствах мое мнение непременно должно быть услышано. Его невозможно обсуждать на уровне метафизических утверждений, а критика должна предусматривать психологический подход, вне зависимости от того, предлагается нам психологически удовлетворительное истолкование фактов или нет. «Факты» – это документированные исторические проявления архетипа, при всей их возможной «ошибочности».
1687 Я высказал свою точку зрения прямо (за что должен попросить у Вас прощения!), чтобы раскрыть ее Вам честно и непредвзято. Конец вашего письма, где Вы рассуждаете о Христе, вызывает у меня сомнения. По-моему, Вы пытаетесь объяснить эмпирического человека Иисуса, тогда как я рассматриваю архетип Антропоса в предельно общем истолковании как коллективный образ, а не как наилучшую интерпретацию отдельно взятого исторического лица. Христианство в целом меньше озабочено историческим человеком Иисусом и его довольно сомнительной биографией, чем мифологической фигурой Антропоса, или Бога-Сына. Будет, полагаю, чрезмерно дерзко пытаться анализировать исторического Иисуса как человеческую личность. «Христос» является нам на гораздо более безопасном (мифологическом) фоне и предполагает психологическое объяснение. Более того, не иудейский раввин и реформатор Иисус, а архетипический Христос затрагивает архетип Искупителя в каждом индивидууме и убеждает в своей правоте.
1688 Мой подход, конечно, нисколько не богословский и не может рассматриваться как theologoumenon[485]. Фактически это психологическая попытка, основанная на архетипическом, аморальном образе Бога – причем последний постигается не умом, а предъявляется через иррациональный, феноменологический опыт, или «прообраз» (Urbild). Но в той мере, в какой богословов заботит психика взрослого человека (возможно, меньше, чем медицинскую психологию), им будет полезно, я уверен, ознакомиться с психологической стороной христианской религии. Не скрою, богословское мышление трудно воспринять, из чего я делаю вывод, что психологическое мышление должно оказаться столь же трудоемким для богословов. Возможно, вот разъяснение такого длинного письма.
1689 Когда я вижу, как Китай (а за ним и Индия) теряет свою старую культуру под воздействием материалистического рационализма, меня все больше пугает мысль, что христианский Запад падет жертвой той же болезни – просто потому, что люди перестали понимать старый символический язык и не догадываются, где и как его нужно применять. В католических странах всякий, кто покидает церковь, тут же становится завзятым атеистом. В протестантских странах отдельные личности подаются в сектанты[486], а остальные избегают посещать храмы, страшась жутко скучных и пустых проповедей. Многие сегодня желают верить в государство, не подозревая о том, что они сами и есть государство. Недавние передачи по Би-би-си[487]наглядно отразили мнение образованных мирян по поводу религии. Полное непонимание! Мне кажется, оно во многом объясняется пренебрежением к психологической точке зрения.
1690 Очень жаль, что я, по-видимому, оказался petra scandali[488]. Прошу поверить, что я никого не хотел обидеть, и принять извинения за допущенную резкость. Я искренне благодарен Вам за уделенное внимание.
С уважением,
К. Г. Юнг
XIII. Изучение алхимии
(к томам 12, 13 и 14 собрания сочинений автора)
Предисловие к каталогу алхимических трудов
1691 Алхимия является предшественницей или даже прародительницей химии и поэтому представляет исторический интерес для всех, изучающих химию, поскольку можно доказать, что в ее текстах содержатся узнаваемые описания химических веществ, реакций и технических процедур. Сколь многое можно узнать о химии из алхимической литературы, доказывает обширная работа Э. О. фон Липпмана «Рождение и распространение алхимии» (Entstehung und Ausbreitung der Alchemie, Берлин, 1919). Однако своеобразие этой литературы состоит в том, что сохранилось сравнительно немало трактатов, из которых, кроме самых поверхностных намеков, нельзя извлечь ровным счетом ничего о предмете химии. Поэтому возникло предположение – и многие алхимики явно хотели, чтобы мы в него поверили, – будто таинственный язык алхимических знаков был не чем иным, как искусным способом спрятать суть химических процедур. Настоящий алхимик проникнет сквозь завесу этих иероглифов и распознает конкретный химический процесс. К сожалению, известные алхимики разрушили эту легенду, признав, что они не смогли разгадать загадку Сфинкса[489], и пожаловались, что старинные авторы, например, Гебер и Раймунд Луллий[490], писали слишком невнятно. В самом деле, скрупулезное изучение «смутных» трактатов, которые, пожалуй, составляют большинство сохранившихся алхимических текстов, не позволяет отыскать сведений химического свойства, зато в них в избытке символического, то бишь психологического. Алхимический язык не столько семиотичен (= знаковый язык), сколько символичен: он не маскирует известное содержание, а предполагает неизвестное; или, скорее, это неизвестное содержание напрашивается само собой. Оно может быть только психологическим. Если проанализировать эти символические формы речи, можно прийти к выводу, что тут проецируются архетипические содержания коллективного бессознательного. Следовательно, алхимия приобретает новое, любопытное измерение – как проецируемая психология коллективного бессознательного. Тем самым она становится вровень с мифологией и фольклором. Ее символика наитеснейшим образом связана с символикой сновидений, а также с религиозной символикой.
Фауст и алхимия
1692 Драма «Фауст» во многом опирается на алхимию; с одной стороны, это сны, видения и притчи, а с другой – личные и биографические заметки относительно Великого
