Карл Леонгард - Акцентуированные личности
Позднее служанка «просвещает» Парана насчет поведения жены, годами обманывающей его с любовником. Но автор ничего не пишет о гневе Парана, а говорит лишь о его «душераздирающих» всхлипываниях. В довершение всего жена приходит домой вместе с любовником и открыто издевается над мужем. Узнав от служанки, что вдобавок ко всему и сыну своему он вовсе не отец, что это ребенок от того же любовника, он за столом пытается отыскать сходство между мальчиком и любовником. Однако Паран до такой степени боится посмотреть прямо в глаза «этому субъекту», что все время опускает взор. Тревожности, боязливости не противоречит и то обстоятельство, что Паран со временем доходит до состояния злобного бешенства. В этом случае мы имеем дело с острым проявлением долго тормозившегося аффекта, который созревал постепенно. Повод для такого проявления был достаточно серьезным: однажды, возвратясь домой, Паран застал Генриетту в объятиях любовника.
Продолжение рассказа психологически вполне последовательно. Порвав с женой, Паран жестоко страдает и от вечной тревожности, и от одиночества: он боится пустой темной квартиры, боится пустынных, почти неосвещенных улиц с редко размещенными газовыми фонарями, боится одиноких пешеходов, в каждом из которых готов увидеть бродягу и грабителя.
Характерно, что здесь писатель упоминает такой фактор, как темнота: на боязливых людей она действует устрашающе. Боязливые люди также всегда съеживаются при виде незнакомых людей, «от них хорошего не жди!» Зато присутствие людей близких, привычных наполняет их чувством защищенности. Паран под конец ограничивает себя весьма узким кругом хорошо знакомых людей, проводя большую часть времени за столом завсегдатаев в своей пивной; тут его знают и официантки, и почти все посетители.
Так проходит 20 лет. Однажды, будучи уже старым человеком, Паран случайно встречает на улице свою жену, ее любовника и взрослого сына. Негодование и горечь по поводу разбитой жизни готовы прорваться у Парана наружу, но и здесь он не находит в себе мужества высказать свое возмущение людям, сделавшим его несчастным. Паран догоняет их, но его охватывает «необъяснимый» страх, и он проходит мимо, так и не заговорив с ними, хотя и пытался себя «растравить».
Тревожность, боязливость Парана столь велика, что она накладывает отпечаток и на его образ жизни, и на его судьбу. Мы испытываем большой соблазн причислить его к тревожным акцентуированным личностям, однако следует учесть, что Паран, видимо, мало чем отличался бы от человека обычного, среднего уровня, если бы не сложная жизненная ситуация, в которую он попал и которая оказала на него пагубное влияние.
Тревожных субъектов нередко изображает Лопе де Вега, у него это преимущественно слуги, которые должны составить как бы контраст со своими господами. Например, слугу Марина из драмы «Кастельвины и Монтези» (своеобразные «Ромео и Джульетта» этого драматурга) уже в самом начале драмы действующие лица характеризуют как труса, что и подтверждается ходом действия. Так, сцена гибели героев в усыпальнице из-за трусости Марина разыгрывается скорее как комедия, чем как трагедия.
Если же, с другой стороны, склонность к тревожности, боязливости, как таковая, отсутствует, мы встречаемся с мужественным человеком, порой просто с отчаянным смельчаком. Подобная черта личности ярко проявляется в «Вильгельме Телле» Шиллера.
Далее остановимся на таком чувстве, как сострадание, которое при известных обстоятельствах овладевает человеком с огромной силой. Если кто-нибудь очень легко поддается жалости, это опять-таки нюансирует такую личность особым образом. В отличие от мягкосердечия, которое наблюдается у многих эмотивных личностей, эмоции в таких случаях проявляются исключительно именно в чувстве жалости, сострадания, которое возникает с необыкновенной легкостью.
Состраданием охвачен Ваня из романа «Униженные и оскорбленные» Достоевского. Оно сильнее всего проявляется по отношению к Наташе, которая говорит ему (т. 3, с. 122):
– Ах, Ваня, друг ты мой дорогой! Вот если я буду опять несчастна, если опять горе придет, ведь уж ты, верно, будешь здесь подле меня; один, может быть, и будешь! Чем заслужу я тебе за все! Не проклинай меня никогда, Ваня!
Ваня, безусловно, любит Наташу, но если бы он не был столь жалостлив, его любовь не выражалась бы в такой взволнованной заботливости, нежности, ведь Наташа-то любит другого! Иногда, когда девушка чем-то опечалена, Ваня доходит прямо до отчаяния; он способен часами успокаивать, утешать ее. Сердце его «сжимается от горя», когда он думает о тяжелой ситуации, в которой бедняжка оказалась. Всякую беду Наташи, всякую несправедливость, причиненную ей, Ваня близко принимает к сердцу.
Дело в том, что Ванино отношение к Наташе объясняется не одним только его чувством к девушке – он вообще крайне чувствителен. Это сказывается, например, и в сердобольном отношении к родителям Наташи: Ваня прилагает все усилия к тому, чтобы хоть немного смягчить боль, которую дочь причинила им своим уходом. Величайшим сочувствием и самоотверженным стремлением помочь наполняет Ваню судьба подростка Нелли. Нередко Ваню охватывает желание помочь сразу всем своим друзьям. То, что это физически невозможно, так как нельзя одновременно находиться в нескольких местах, глубоко удручает его. Так, заботясь о Нелли, он мысленно все время с Наташей, а находясь у Наташи, неотступно думает о ее матери, которая уже с нетерпением ждет его.
Благодаря тому что эгоистические черты в характере Вани совсем отсутствуют, его можно определить как доброго человека. Ниже, однако, мы увидим, что доброта обладает различной степенью проявления: бывают люди, которые вообще не способны ни к кому испытывать враждебное отношение, они не способны ненавидеть даже своих врагов. У Вани, однако, это не так: он охвачен гневом, видя коварство князя, дрожит от бешенства, когда говорит с ним.
От жалостливых людей исходит особая душевная теплота. Говоря же о душевной холодности, неэмоциональности человека, мы имеем в виду не отсутствие эмоций как таковых, а именно недостаток сострадания. Сюда относится также и неспособность разделять чью-то радость. Душевно холодные люди не могут ни сочувствовать чужому горю, ни радоваться чужой радости.
Типичную холодность чувств изображает Тургенев в романе «Отцы и дети». Базаров, молодой врач, по замыслу писателя является ярким представителем модного в то время течения – нигилизма. Его друг Аркадий дает следующее определение нигилиста (с. 21):
– Нигилист, это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип.
Базаров ценит естественные науки, особенно физику и химию, однако презирает искусство и поэзию. Читать Пушкина он находит смешным. Квинтэссенция его суждений об искусстве заключена в следующих словах (с. 49):
– По-моему, – возразил Базаров, – Рафаэль гроша медного не стоит, да и остальные не лучше его.
Поскольку особенных положительных идеалов у самого Базарова нет, он, являясь представителем революционного направления среди тогдашней русской молодежи, не способен показать привлекательные стороны этого направления. Однако уже сама манера изложения своих взглядов, иногда с «холодной усмешкой» на лице, явственно говорит о том, что он никому и нисколько не способен сочувствовать. Надо полагать, что симпатии писателя целиком на стороне старшего поколения, иначе зачем бы он стал наделять столь несимпатичными чертами представителя более молодого?
Прибыв в гости к отцу друга, Николаю Петровичу, и к его дяде, Павлу Петровичу, Базаров недоволен старомодными манерами этих пожилых людей, особенно злится он на аристократически-высокомерные речи и манеры дядюшки. Для человека с нормальными эмоциями это вряд ли стало бы поводом к тому, чтобы вести себя в гостях столь бесцеремонно. Уже в день приезда он называет дядю друга «чудаком», а его отца «архаической фигурой». Он весьма резко спорит с обоими, а в ответ на несколько нерешительный укор друга заявляет (с. 25):
– Да, стану я их баловать, этих уездных аристократов! Ведь это все самолюбие, львиные привычки, фатовство!
Звуки виолончели, услышанные Базаровым в доме, крайне удивили его (с. 40):
– Это что? – произнес с изумлением Базаров.
– Это отец.
– Твой отец играет на виолончели?
– Да.
– Да сколько твоему отцу лет?
– Сорок четыре.
Базаров вдруг расхохотался.
– Чему же ты смеешься?
– Помилуй. В сорок четыре года человек, paler familias, в ...м уезде – играет на виолончели!
Николай Петрович случайно подслушивает разговор о себе (с. 41):
