Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию - Майкл Уайт

М.: Питер, то, что мама говорит, подходит? То есть ты становишься чуть-чуть счастливее, потому что чувствуешь себя больше в безопасности и ощущаешь, что отношения с мамой стали более надёжными? И что вы всегда оба хотели таких надёжных отношений?

Питер: Да, да, конечно, подходит.

Природа нарративных бесед: от уникальных эпизодов к развитию насыщенной истории

Часто за одну терапевтическую беседу может быть пройдено потрясающее расстояние из начальной точки уникального эпизода до «населённых пунктов» на новых территориях жизни, территориях идентичности. Более того, в начале беседы подобный исход предсказать невозможно. Как подсказывает мой опыт ведения терапевтических бесед, результат превзойдёт все предсказания и ожидания. Это один из чарующих, увлекательнейших аспектов нарративной практики. В контексте этих бесед продолжается интрига, сохраняется напряжённость действия. Мы не знаем, куда попадём в результате, мы только знаем, что в конце беседы будем стоять на территориях жизни и идентичности, которые в начале беседы не могли себе и представить. Расшифровка интервью, которую я включил в этот раздел, демонстрирует оба этих феномена: расстояние, которое люди преодолевают за время терапевтических бесед, и непредсказуемость конечной точки этого пути.

Это интервью также иллюстрирует ещё один важный момент, касающийся карт нарративной практики: границы между различными видами карт часто размыты. Я показывал вам карты по отдельности, чтобы была возможность более чётко и ясно их описать. Однако на практике они часто пересекаются, накладываются друг на друга, и граница размывается. Нарративные беседы не развиваются по сценарию, не являются «образцом дисциплинированности», они «живые» и «своенравные». Участие терапевта в этих беседах во многом определяется откликами рассказчиков, и попытка заготовить вопрос заранее, как правило, ни к чему не приводит: каждый следующий вопрос рождается после ответа на предыдущий. Именно те возможности, которые содержатся в ответах людей, определяют вклад терапевта. В нижеследующем отрывке читатели обнаружат элементы карт пересочинения, восстановления участия и работы с внешними свидетелями.

Беседа вновь вернулась к заявлению Труди о том, что она не позволила себе оказаться полностью парализованной чувством вины. Я открыто проявлял любопытство, спрашивая, какие возможности это для неё открыло, что послужило для неё твёрдым основанием, позволило противостоять чувству вины, вырваться из его плена. Отвечая на эти вопросы, Труди описала кризис, который она пережила примерно восемнадцать месяцев назад. Этот кризис привёл её к осознанию нескольких важных моментов, в результате чего она оказалась на распутье. Она могла позволить чувству вины продолжать сковывать её жизнь, а могла выбрать иной путь, на котором приняла бы более реалистичный взгляд на некоторые силы, оказывающие влияние на тяжёлые жизненные ситуации в её личной истории — силы, контролировать которые у неё раньше не было возможности. В этот момент Труди «сделала правильный выбор» и теперь была точно уверена, что ей ничто не помешает.

М.: То есть вы были на распутье. У вас внезапно появилась новая возможность определить, по какому пути можно идти, и вы решили сделать правильный выбор.

Труди: Да, именно так.

М.: Вот эта позиция: «больше мне ничего не помешает» — это было новое достижение?

Труди: Да. Должна сказать, что раньше я ощущала себя проигравшей, у меня была пораженческая позиция, и это было ужасно. Как будто всё в сумраке.

М.: И последние восемнадцать месяцев вам удавалось сохранять эту новую убеждённость даже в сложных ситуациях?

Труди: Точно. Да, меня иногда ещё потряхивает, но я не отказываюсь от этой позиции.

М.: Вы сказали, что всегда хотели, чтобы у вас с ребёнком были близкие, надёжные отношения. Было ли в вашей жизни что-то ещё, чего вы всегда хотели? Есть ли какие-то другие надежды, мечты, которые не воплотились из-за того, что какие-то жизненные обстоятельства этому мешали?

Труди: Ну конечно, были, много было.

М.: Вы можете рассказать мне об этом побольше?

Труди: Ну, начать можно с того, что, как и Питер, я всегда хотела какого-то иного, лучшего будущего, я хотела такой жизни, в которой будет больше понимания и по крайней мере некоторого участия. Я хотела, чтобы жизнь была мирной, чтобы в ней было уважение.

М.: То есть надежды и мечты на лучшее будущее, где больше понимания, участия... более мирная жизнь, в которой будет больше уважения?

Труди: Да. Как и Питер, я хотела, чтобы у меня был шанс управлять собственной жизнью. Чтобы у меня было пространство для своей жизни. Вот что я всегда намеревалась сделать, но у меня, казалось, совсем не получается. Это очень угнетало меня.

М.: Эти намерения в отношении вашей жизни... как давно они появились?

Труди: Ой, давно, очень давно.

М.: Насколько давно?

Труди: Ну, они у меня с детства, очень давно это появилось. Я всегда искала чего-то иного. Я не могла бы выразить это так, как выражаю сейчас, у меня не было тогда слов, но вот что я искала. У меня были надежды, но не было возможностей воплотить их так, как мне бы хотелось, у меня не было для этого достаточно свободы. Я сильно переживала по этому поводу, долгое время чувствовала себя так, словно бьюсь головой о кирпичную стену.

М.: А были ли эти намерения поддержаны, разделены в семье, где вы росли?

Труди: Нет, совсем нет. Там не было понимания, не было терпения и уважения. Каждый имел своё мнение, а на мнения других всем было наплевать. Все пытались заткнуть и победить друг друга. Там было тяжело. Я не хотела принимать в этом никакого участия, не хотела, чтобы это продолжалось.

М.: И как же вам удалось сохранить эти намерения и мечты, когда их не поддерживал никто в вашей семье, когда в семье было так тяжело?

Труди: Ну, я не знаю. Наверное, это была стойкость. У меня, наверное, была какая-то жизнестойкость.

М.: Жизнестойкость. А что поддерживало эту жизнестойкость? Был ли