Роберт Райт - Моральное животное
Вторая — отрицательное подкрепление. Длительная боль этого инцидента, возможно, воспрепятствовала повторению Дарвином поступков (ошибочного анализа, в данном случае), могущих привести к унижению. Возможно, в другой раз он был бы осторожнее.
И третья — сигнал к перемене курса. Если это уныние продолжалось, даже гранича с депрессией, оно могло бы изменить поведение Дарвина более радикально, направляя его энергию в совершенно новые каналы. "Этого достаточно, чтобы заставить меня разорвать весь мой M.S. и предаться отчаянию", — написал он в тот же день Лаббоку, благодаря его за коррекции и извиняясь за то, что он настолько «запутался». Насколько мы знаем, Дарвин не рвал рукопись. Но если бы он столкнулся с цепью препятствий такой силы, он мог бы вполне отказаться от проекта. И это было бы, вероятно, полезно для его долгосрочного социального статуса, если в его голове и в самом деле всё было бы настолько запутано, что ему не стоило бы писать внушительную книгу о происхождении видов.
Эти три объяснения уныния Дарвина не исключают друг друга. Естественный отбор — бережливый и изобретательный процесс, многократно использующий существующие химикалии и чувства, которые те химикалии порождают. Это как раз причина того, что заявления об одной функции любого нейротрансмиттера (типа серотонина) или любого настроения (типа уныния) ненадёжны. Но по этой же причине дарвинистов не смущает, когда оказывается, что что-то вроде низкого (или высокого) мнения о себе имеет несколько одинаково вероятных целей. Они все могут быть настоящими.
Где находится правда на шкале самооценки? Если один месяц после цепи профессиональных и социальных успехов вы заслуженно наполняетесь серотонином и чувствуете себя стабильно компетентными, приятными и привлекательными, а в следующем месяце после нескольких неудач и некоторого снижения серотонина вы чувствуете себя стабильно никчёмным, то вы не можете быть правы оба раза. Который раз вы были неправы? Является ли серотонин энзимом правды, или это дурманящий мозг наркотик?
Возможно, что и ни то, ни другое. Когда вы ощущаете себя или очень хорошими или очень плохими, это, вероятно, означает, что какое-то важное свидетельство скрыто от непосредственного взора. Правда лежит где-то посередине.
Возможно, что понятие «правда» лучше просто исключить из всего этого вообще. «Хороший» ли вы человек, «никчёмный» ли вы человек — вопрос, объективный смысл которого в лучшем случае неуловим. И даже к «правде», которую можно чётко определить, естественный отбор безразличен. Безусловно, если точное отображение истинной картины себя или других будет помогать распространению генов, то точность восприятия или взаимодействия может улучшаться. И часто будет именно так (когда, скажем, вам нужно запомнить, где лежит ваш запас еды, и данные сведения сообщить детям или близким родственникам). Но случаи, когда точность сообщения и генетические интересы пересекаются, являются лишь счастливым совпадением. Правда и честность никогда не одобрялись естественным отбором сами по себе. Естественный отбор не «предпочитает» ни честность, ни непорядочность. Они ему безразличны.
Крепкий, но чувствительный
Взаимный альтруизм вносит собственный вклад в самооценку и, следовательно, в самообман. Понятно, что иерархический статус — награда за нашу кажущуюся компетентность, привлекательность, силу, презентабельность и т. д.; взаимный альтруизм вкладывает сюда хороший акцент на честность и справедливость. Этот акцент заставляет нас выглядеть достойными альтруистами. Он же побуждает людей хотеть вступать в отношения с нами. Раздуть нашу репутацию как приличного и щедрого человека никогда не мешает, и часто это помогает.
Подчеркивал эволюционную важность моральной саморекламы, в частности, Ричард Александер. В книге "Биология моральных систем" он пишет, что "современное общество наполнено мифами" о нашем совершенстве — "что учёные — скромные и увлечённые искатели правды, что доктора посвящают свои жизни облегчению страданий, что преподаватели посвящают свои жизни ученикам, что все мы — в основном законопослушные, добрые, альтруистичные души, ставящие интересы общества выше собственных".
Нет никакого смысла вовлекать самообман в процесс самовозвеличивания. Но есть мало сомнений в том, что так может происходить. Извилины подсознания, которые убеждают нас в нашем совершенстве, были обнаружены в лаборатории прежде, чем теория взаимного альтруизма их существование объяснила. В различных экспериментах людям говорили, чтобы они вели себя жестоко к кому-то, говорили подлости и даже наносили, как они думали, удары электротоком. Позже субъекты экспериментов были склонны принижать свою жертву, как бы убеждая себя, что она заслужила его плохое обращение, хотя они знали, что это не наказание за какой-то проступок, более того, зная об этом человеке только то, что можно узнать о нём в ходе краткого и помыкающего общения с ним в лабораторной обстановке. Но когда субъекты наносили «удары» кому-то, о ком было ранее сказано, что он может позже нанести ответный удар, то склонности принижать жертву не было. Похоже было на то, что психика действовала по простой программе: когда счёты сводятся, никакой особой рационализации не требуется, симметрия обмена — достаточная защита вашего поведения. Но если вы обманываете или угнетаете человека, который не обманывает и не угнетает вас, вам приходится придумывать причины, почему он этого заслужил.[84] В любом случае вы готовы к защите вашего поведения, если оно оспорено; в любом случае вы готовы с негодованием парировать любые утверждения о том, что вы — плохой человек, человек, не достойный доверия.
Репертуар наших моральных оправданий обширен. Психологи нашли, что люди оправдывают свои отказы в помощи, по разному приуменьшая тяжёлое положение человека ("это не драка, это — ссора влюблённых"), свою ответственность за тяжёлое положение и собственные возможности помощи.
Проверить, действительно ли люди верят таким оправданиям, трудно. Но знаменитая серия экспериментов показала (в самых различных контекстах) насколько невнимателен может быть рассудок к реальным мотивам, и насколько деловито он приступает к оправданиям подсознательно-мотивированных поступков.
Эксперименты проводились на пациентах с рассечённым мозолистым телом (перемычкой, соединяющей правое и левое полушарие мозга), которое было рассечено для прекращения тяжёлых эпилептических приступов. Операция оказывает удивительно слабый эффект на повседневное поведение, но в искусственно созданных условиях порождает поразительные вещи. Если слово «орех» вспыхнет в левой половине поля зрения (которую обрабатывает правое полушарие), но не попадает на правую половину (которую обрабатывает левое полушарие), то пациент не сообщает ни о каком осознанном понимании сигнала; информация не поступает в левое полушарие, которое у большинства людей управляет речью и, скорее всего, доминирует над сознанием. Однако левая рука пациента (управляемая правым полушарием), если ей позволено рыться в коробке с предметами, вытащит орех. Пациент не сообщает о понимании этого факта, хотя он может видеть то, что берёт его левая рука.
Когда пациенту приходит время объяснять его поведение, левый мозг переходит от мнимого неведения к неосознанной нечестности. Пример: команда идти гулять послана правому мозгу человека, и он подчиняется. Когда его спрашивают, куда он идёт, то его левый мозг, не посвящённый в реальную причину ходьбы, придумывает, что пошёл за газировкой, и говорит это с большой убеждённостью. Другой пример: изображение нагого тела вспыхивает, чтобы попасть в правый мозг женщины, которая в ответ издаёт смущённый смех. Когда её спрашивают, что там смешного, она дает ответ, который менее непристоен, чем правда.
Майкл Газзанига, проводивший несколько таких экспериментов над пациентами с рассечённым мозолистым телом, сказал, что речь — это просто «пресс-секретарь» других частей психики, она оправдывает любые поступки, ими побуждаемые, убеждая мир в том, что актёр — разумный, рациональный, честный человек. Возможно, что и само царство сознания является в значительной степени таким пресс-секретарём, местом, где наши, подсознанием написанные пресс-релизы, наполняются убеждённостью, которая даёт им силу. Сознание прикрывает холодную и корыстную логику генов разнообразием невинных обликов. Эволюционный антрополог Джером Барков написал: "Можно доказать, что первичная эволюционная роль самоосознания — быть органом управления самоубеждением (скорее всего, ибо наша народная психология воспринимает это как нечто, принимающее решение)".
Можно пойти дальше и предположить, что сама народная психология включена в наши гены. Другими словами, не только ощущение, что мы «сознательно» контролируем наше поведение есть иллюзия (что также подтверждено другими неврологическими экспериментами), но это преднамеренная иллюзия, предназначенная естественным отбором для придания убедительности нашим запросам. В течение столетий люди подходили к философским дебатам о свободе воли с неопределённым, но мощным убеждением, что свобода воли существует, мы (сознательные "мы") отвечаем за наше поведение. Это убеждение не выходит за рамки предложения, что этот нетривиальный участок интеллектуальной истории может быть приписан практически напрямую естественному отбору, что одна из наиболее священных философских позиций — по существу адаптация.
