Роберт Райт - Моральное животное
Однако за прошедшие годы мировоззрение Докинза, Александера и Триверса имело тенденцию подтверждаться: точность нашего восприятия действительности, и в отношении других, и, иногда, самого себя, не находится на первых местах в списке приоритетов естественного отбора. Новая парадигма помогает нам нанести на карту ландшафт человеческого обмана и самообмана хотя бы с низким уровнем детализации.
Мы уже исследовали одно царство обмана: секс. И мужчины, и женщины могут вводить в заблуждение друг друга, и даже, в процессе этого, самих себя, насчёт вероятной силы их преданности или их вероятной верности. Существуют два других больших царства, в которых и самопрезентация, и восприятие других имеют большие эволюционные последствия: взаимный альтруизм и социальная иерархия. Здесь, также как и с сексом, честность может быть главным промахом. Собственно говоря, взаимный альтруизм и социальная иерархия могут в совокупности быть основными сферами, где практикуется непорядочность у нашего вида; да и в животном мире изрядная часть непорядочности практикуется именно там. Мы — далеко не единственный нечестный вид, но мы, конечно, самые нечестные, хотя бы потому, что мы больше всего разговариваем.
Производим хорошее впечатление
Люди не стремятся к статусу явно. Они не строят диаграмм их желательного подъема и не следуют ей столь же методично, сколь боевой генерал ведёт войну. Ладно, согласен, кто-то поступает именно так. Возможно, все мы иногда так поступаем. Но стремление к статусу встроено в психику глубже. Люди всех культур, понимают ли они это полностью или нет, хотят ошеломить окружающих людей, возвыситься в их глазах.
Жажда одобрения появляется в жизни очень рано. У Дарвина есть чистые воспоминания о людях, впечатлившихся его навыками лазания по деревьям: "Моим предполагаемым поклонником был старый каменщик Питер Хейлс, и дерево на лужайке в Манутин Эш". Другая сторона этой медали — ранняя и продолжительная антипатия к презрению или насмешкам. Дарвин написал, что его старший сын в два с половиной года, стал "чрезвычайно чувствительным к насмешкам и настолько подозрительным, что часто полагал, что люди, которые смеялись и беседовали между собой, смеялись над ним". Сын Дарвина, возможно, ошибался в этом отношении, но это не главное. (Хотя интересно обратить внимание на многие психопатологии, в частности, паранойю, которые могут просто быть закоренелыми эволюционными тенденциями, поднявшими планку слишком высоко). Суть в том, что если он и ошибался, то он ошибался количественно, но не качественно. Для всех нас, с самого раннего возраста, избегание насмешек — нечто вроде небольшой навязчивой идеи. Вспомните замечание Дарвина о "жгучем чувстве позора, который большинство из нас чувствовало даже спустя много лет при воспоминании каких-то случайных нарушений пустяковых, но установленных правило этикета". Такие возбудимые механизмы предполагают большие ставки. В самом деле, в той мере, в какой высокое общественное уважение может повлечь большие генетические бонусы, в той же — очень низкое может быть генетически пагубно. В многочисленных сообществах приматов (не людей) и нередко в человеческих крайне непопулярные индивидуумы оттеснены на задворки общества и даже за его пределы, где выживание и воспроизводство становятся проблематичными. Поэтому снижение статуса на сколько-то ступеней лестницы влечёт издержки. Независимо от вашего положения в обществе, создание того или иного впечатления, которое способствует его повышению, часто оправдывает хлопоты по этому поводу (в эволюционных координатах), даже если эффект будет небольшим.
Будет ли это впечатление адекватным, само по себе к делу не относится. Когда шимпанзе угрожает конкуренту или отвечает на чью-то угрозу, её волосы встают дыбом, отчего она кажется больше, чем в жизни. Остатки этого рефлекса можно заметить у людей, волосы которых тоже стоят дыбом, когда они испуганы. Но, как правило, люди самопреувеличиваются устно. Дарвин, в своих размышлениях о том, как в ходе эволюции внимание к мнению общества могло стать настолько сильным, отметил, что "самые жалкие дикари" демонстрируют такое внимание, "сохраняя трофеи их доблести", "привычкой к чрезмерному хвастовству".
В викторианской Англии хвастовство не одобрялось, и Дарвин был виртуозом по части того, как этого не делать. Многие современные культуры одобряют такие вкусы, и в них "чрезмерное хвастовство" является просто этапом, через который проходят дети. Но каков следующий этап? Вся остальная жизнь, наполненная более взвешенным хвастовством. Дарвин этого не чурался. В своей автобиографии он отметил, что его книги "переведены на многие языки и выдержали несколько изданий за рубежом. Я слышал, что успех книги за границей — лучшее испытание её истинной ценности. Я не уверен, что это высказывание целиком заслуживает доверия, но с точки зрения этого стандарта, моё имя должно звучать несколько лет". Хорошо, если он действительно сомневался, что этот стандарт заслуживает доверия, тогда почему выставил себе оценку на его основе?
По-видимому, объём вашего явного хвастовства зависит от возможных средств саморекламы в вашей социальной среде (он был, вероятно, калиброван обратной связью от людей, вас окружавших вначале). Но если вы не чувствуете даже небольшого побуждения распространять новости про ваши триумфы, даже тонко, и не чувствуете определённого нежелания говорить всем о ваших неудачах, то вы, очевидно, не функционируете как должно.
Часто ли такая самореклама содержит обман? Не в грубейшем смысле. Сообщать неимоверную ложь о себе и верить ей было бы опасно. Ложь может быть раскрыта, и это вынуждает нас затрачивать время и энергию на запоминание того, что и кому мы сказали. Сэмюэль Батлер, викторианский эволюционист (тот самый, кто отметил, что курица это лишь средство, посредством которого одно яйцо создаёт другое яйцо), заметил, что "лучший лгун — тот, кто лжёт меньше всего и самым длинным путём". Действительно, существуют виды лжи, которые трудно подвергнуть сомнению, и в которых трудно разобраться, если они невелики. И это — как раз те виды лжи, которые следует ожидать от людей. У рыбаков пресловутое прочувствованное приукрашивание "вооот-такая сорвалась" стало основным источником юмора.
Такое искажение может быть первоначально осознанным или, по крайней мере, полуосознанным. Но, начинаясь как бесспорное, это смутное понимание преувеличенности может стираться после нескольких пересказов. Когнитивные психологи показали, как детали истории, даже ложной, запечатлеваются в основной памяти в ходе повторений.
Само собой разумеется, рыба сорвалась вовсе не по ошибке рыбака. Распределение ответственности и доверия в области, где объективная истина неуловима, представляет собой плодородное поле для самовозвеличивания. Склонность приписывать наши успехи нашему умению, а неудачи — случайности. Удача, враги, сатана — все эти объяснения демонстрировались в лабораториях, и так или иначе, очевидны. В играх, в которых случайность играет роль, мы склонны относить наши потери к невезению, приписывая наши победы уму.
И мы не только говорим, мы верим этому. Дарвин был энтузиастом игры в трик-трак, и, не удивительно, он часто побеждал при игре против своих детей. Одна из его дочерей вспоминает, что "мы хранили список дуплетов, брошенных каждым, и я была убеждена, что он бросал лучше, чем я". Это убеждение знакомо всем неудачливым игрокам в трик-трак. Оно помогает нам сохранять веру в нашу компетентность и таким образом помогает нам убедить других в этом. Оно также обеспечивает устойчивый источник дохода для ловкачей трик-трака.
Самовозвеличивание всегда происходит за счёт других. Говорить, что вы проиграли из-за невезения, — то же самое, что говорить, что вашему противнику просто повезло. Даже если не рассматривать игры и другие открыто конкурентные занятия, то сигнал вашего гудка должен заглушить другие гудки, поскольку статус — относительная вещь. Ваше приобретение — это потеря остальных.
И наоборот, чья-то потеря — ваше приобретение. Из-за этого неосознанное стремление к статусу может стать отвратительным. В маленькой группе (скажем, в деревне охотников-собирателей) человек весьма заинтересован в преуменьшении репутаций других, особенно того же пола и близкого возраста, поскольку в этом слое существует естественная конкуренция. И снова лучший способ убедить людей в чём-то, включая недостатки их соседей, — верить тому, что вы говорите. Поэтому можно ожидать, что у иерархичного вида, владеющего речью, особи будут часто рекламировать свои подвиги и принижать подвиги других, и делать то и то с убеждением. Действительно, в лаборатории социальной психологии люди не только склонны приписывать успех навыку, а проигрыш — случайности, они склонны оценивать деятельность других диаметрально противоположно. Судьба — это то, что вынуждает вас терпеть неудачу, а других людей — преуспевать, способности действуют наоборот.
