Кабинет психотерапевта - Сесиль Лётц
Бетонная стена
Как лучше работать с Конрадом? Каковы цели терапии? Чего ждет от сеансов он сам? Когда я задал эти вопросы, Конрад растерялся. «Лучше спать по ночам, — ответил он. — И как-то двигаться вперед. Ну, вообще, не могу точно сказать, к чему я хочу прийти».
«Разве не это цель нашей работы? Чтобы вы знали, чего хотите? И чтобы смогли решить, как вам жить дальше?» — предлагаю я.
Тут Конрад высказывает пожелание устроить свою личную жизнь. Но чтобы отношения не закончились так, как с Таней. Дойдет ли дело до детей? Он в этом сомневается. Не поздно ли? «Да и могу ли я быть отцом? А то, может, моим детям лучше вообще не появляться на свет», — говорит он.
«Моим детям лучше вообще не появляться на свет», — я мысленно повторил эту полную разочарования фразу. Пожалуй, в ней есть искра истины. Конрад чувствует, что детям необходимо то, чего он им дать не может, пока находится во власти пустоты. Снова это разочарование: он стоит на пороге второй половины жизни, лето подходит к концу, многие двери начинают закрываться перед ним. Удастся ли с помощью психотерапии что-то изменить? Как много времени она займет? Хватит ли Конраду времени? Или — даже в случае удачного исхода — он окажется в мире, который крутится без него, ему там не найдется места? Ведь цель терапии — не обязательно открытие новых возможностей. Именно возрастные клиенты чаще говорят о том, чтобы расстаться с напрасными надеждами, примириться с собственной судьбой. Пожалуй, и в случае Конрада целесообразно оплакать упущенные возможности. Но вместе с тем что-то во мне запротестовало: да нет же, кое-что еще можно осуществить!
Я считаю, что в случае Конрада вопрос об отношениях и детях можно также понимать и в переносном смысле. Ведь дети — это не обязательно малыши, рожденные в семье, но прежде всего способность Конрада принести в этот мир то, что имеет для него большое значение, то, что он может подарить другим. И за этим скрывается ключевой вопрос: умеет ли он любить? Как говорил Зигмунд Фрейд, «никогда мы не бываем настолько уязвимыми, как когда любим». Конрад понял это уже давно. Пожалуй, это и есть важный пункт, который будет мерилом успеха психотерапии: решится ли Конрад вновь открыть свое сердце тому, во что он действительно верит?
— Но вы же верите, что изменения произойдут? — спрашиваю его я.
— Честно говоря, не знаю. Я бы хотел этого. Но верю ли я в это… — Конрад так и не закончил свою мысль.
Тогда я говорю:
— Скорее всего, у нас обоих пока нет ответа на этот вопрос. Мы не знаем, что выйдет из наших встреч.
— Да, это одному Богу известно, — соглашается со мной Конрад.
Первые недели терапии были для меня мучительными. Я сильно уставал. Из-за того что мы встречались несколько раз в неделю, пустота Конрада захватывала все больше пространства в кабинете. Он рассказывал о своих буднях, работе, чаще о прежних отношениях с Таней. Но что бы он ни говорил, это похоже на повторяющуюся безуспешную попытку вдохнуть в пустыню жизнь. Он описывает события так, что я даже не знаю, как отреагировать. Вроде нет конкретной проблемы, никаких вопросов, требующих ответа, над которыми мы могли бы вместе подумать. Только голые факты из жизни, отчеты о происшествиях, анекдоты, в которых я не понимаю, где смеяться. Все чаще возникают паузы в разговоре. Иногда затяжные. Пустота. В это время во мне растет напряжение. Мне хочется прервать молчание замечанием или что-то уточнить. Но мои мысли словно парализованные — ничего толкового не приходит в голову. Только бессмысленное «Как дела на работе?» или «Что делали на выходных?». Но и это не помогает — разговор не принимает конструктивного направления, а снова и снова заходит в тупик. Конрад старается, но его ответы сухие и однозначные. Наши встречи всё больше напоминают бесконечные семейные посиделки, когда нечего уже сказать, только мучишься. И в попытке «убить время» больше ничего не делаешь. Я поглядываю на часы и испытываю облегчение, когда вижу, что сеанс скоро закончится, но вместе с тем неудовлетворенность: я так и не наладил контакт с Конрадом. Я успокаиваю себя мыслью, что завтра начну разговор по-другому.
Но назавтра все повторяется. Один сеанс похож на другой. Всякий раз Конрад производит впечатление беспомощного человека, который распространяет вокруг себя пустоту. Он не посылает в пространство никаких эмоций. Я же предпринимаю беспомощные попытки уловить хоть какой-то намек на эмоцию. Я говорю, что, возможно, он испытывает какие-то ощущения, пытаюсь угадать, что им движет. Но вопрос, о чем мы сегодня говорим, остается без ответа.
Один раз Конрад поведал о происшествии в планетарии, которое случилось накануне. Один посетитель, видимо, искал туалет и случайно забрел в кабинку механика. Ему стало любопытно, и, несмотря на замечание Конрада, что это служебное помещение, его невозможно было выпроводить. В конце концов Конрад стал вести себя так, словно в помещении никого, кроме него, не было, и человек удалился.
Истории, которые пациенты рассказывают на сеансе, всплывают не случайно. Часто между рассказом и тем, что в данный момент происходит в стенах психотерапевтического кабинета, существует ассоциативная связь. Даже если кажется, что история пришла на ум совершенно случайно, часто есть причина, почему вспомнилась именно она и почему она изложена именно так. Из детской психотерапии известно, что малыши еще не знают нужных слов, чтобы описать свое внутреннее состояние, поэтому они самовыражаются иным способом — в игре. Ребенок вряд ли скажет терапевту: «Я скучал по тебе», но в игре одна кукла заявит другой: «Я ухожу и не вернусь». А та ответит: «Не уходи, иначе я заплачу!» В работе с детьми без игрушек не обойтись.
В моем кабинете игрушек, подходящих для работы со взрослыми, нет. Но поле для игрового подхода все же остается: анекдоты и байки, сны и фантазии пациентов. Я внимательно слежу за повествованием, словно его действующие лица — игрушки, с которыми развлекается ребенок. Это не значит, что я отношусь к своим пациентам как к детям, но в каждом человеке на протяжении всей жизни остается ребенок, и он играет. Мы думаем не только словами, но и образами, и поступками.
Нельзя ограничивать варианты интерпретации рассказов пациента в ходе терапии и потому, что в
