Как выйти за пределы своих возможностей. Наука и искусство высоких достижений - Джорджио Нардонэ
Внушение фашистской пропаганды было столь сильным, что Гитлер перенял его в качестве модели. Её идеологом был психолог Паоло Орано, ученик Густава Ле Бона и Габриэля Тарда, двух крупнейших исследователей психологии толпы. Его имя стало объектом дисциплинарного позора и было вычеркнуто в духе сталинских чисток историками психологии. Когда проект Муссолини потерпел разгромное поражение в войне, итальянцы внезапно проснулись от социального транса, жертвой которого они были в предыдущие десятилетия и, как это случалось в подобных исторических событиях, отказывались признавать себя фашистами.
Тот же феномен наблюдается в сектах, когда индивид теряет свою идентичность под воздействием внушения. Интересно заметить, что процесс растворения идентичности и способности принимать решения происходит из-за прогрессирующей идеологической обработки посредством повторения ритуалов, которые действуют как гипнотический опыт, способный изменить восприятие вплоть до того, что субъект не признаёт оказанного на него внушения и считает присоединение к секте своим свободным выбором (Elster, 1985; Nardone et al., 2006). Подобный процесс проявляется также в фазе конструирования своей идентичности террористом-смертником (Sanmartin, 2005).
Уроки, которые преподнесла нам история о массовом внушении, вызывают понятные, хотя и неоправданные, настороженность и страх. В любом случае, отрицание того, что внушение существует, является механизмом защиты от болезненной и пугающей реальности, и, главное, представляет большое ограничение в изучении поведения человека, когда он действует, будучи лишённым воли и разумности, хорошо это или плохо.
Когда спасатель без колебаний бросается в бушующее море, чтобы спасти утопающего, он действует в состоянии обученного бессознательного. Благодаря перформативному трансу, вызванному мотивацией и специальной подготовкой, он спасает человека, оказавшегося в опасности. В подобных случаях внушение действует как усилитель способностей индивида, иногда и с трагическим исходом. Случается, что, вытащив человека из опасности, спасатель мгновенно лишается сил и оказывается не в состоянии спастись самому. Я лично испытал этот феномен, когда в юности работал спасателем в открытом море. Оказав помощь двум морякам в бессознательном состоянии – в результате несчастного случая судно перевернулось и накрыло их – я почувствовал себя полностью «выключенным» настолько, что меня унесло бы волнами, если бы мой коллега-спасатель в буквальном смысле не схватил меня. Такое случается, потому что перформативный транс истощается по завершении действий, и тогда субъект проваливается в состояние крайнего переутомления.
Как можно понять, суггестивные феномены не являются хорошими или плохими, а зависят от цели их применения. Полагаем, что нужно фундаментально изучать и экспериментально проверять возможности внушения, чтобы использовать их во благо, предотвращая или контролируя злонамеренное использование. Как уже было сказано, главным элементом, объединяющим все формы введения в суггестивное состояние, является многократное повторение действия или структурированного ритуала: например, вхождение в транс через однообразные движения, вызывающие головокружение, как в ритуальных танцах для призывания удачи или в ритуалах перед битвой, основанных на симуляции сражения. Тот же самый механизм лежит в основе длительного повторения словесных формул в молитвах и некоторых видах медитации, в восточных мантрах или духовных упражнениях святого Игнатия Лойолы. Леонардо да Винчи оставался неподвижным, удерживая стеклянную сферу на вытянутой вверх руке до вхождения в состояние транса. Он делал это для развития творческого потенциала и расширения перцептивных способностей. Ещё более простыми упражнениями являются долгое фиксирование взгляда на стене, как в дзен-буддизме, или слежение глазами за качающимся предметом, например, маятником. Так мы входим в состояние формального гипноза.
В XIX веке медицина и психология начали изучать суггестивные феномены из-за их терапевтических возможностей, известных ещё с древности. Египтяне называли гипноз «волшебным сном», а в древнем Китае он был неотъемлемой частью целебных практик. Научный подход к этому феномену особенно применялся в хирургии: гипноз использовали для обезболивания (Braid, 1843) и в терапии ментальных расстройств (Charcot, 2005; Janet, 1919) как полноценную во всех отношениях терапевтическую технику.
То, что проложило путь систематическому использованию гипноза и разработке строгих техник, в то же самое время привело к тому, что все суггестивные феномены были сведены к гипнозу, сжимая в этой научной рамке фундаментально другие, хоть и частично похожие, феномены. Эта трактовка привела к почти полной отмене понятия «внушение» и замены его концепцией «гипнотических феноменов». Только в социальной психологии и культурной антропологии понятие внушения выжило в интерпретации, ориентированной на медицинские цели, в попытке объяснить наблюдаемые феномены, которые невозможно было подвести под рациональные объяснения, как, например «эффект Хоторна» (Элтон Мейо)[6], «эффект Люцифера» (Филип Зимбардо)[7] и «эффект пытки» (Стэнли Милгрэм)[8]. Также «эффект плацебо»[9] и «эффект ожидания»[10] входят в классификацию феноменов, которые «чистое» исследование, связанное и ограниченное иллюзией науки XIX века об объективности, не может объяснить и потому стремится пропустить мимо (Nardone, 2017; Milanese, Milanese, 2016). В рамках дисциплин, которые исследуют методы улучшения индивидуальных показателей эффективности, наблюдаются две противоположные тенденции в отношении суггестивных феноменов: с одной стороны – те, кто желает примкнуть к строго научному направлению и работают на основании когнитивных визуализаций и формализированных техник гипноза; с другой – те, кто с большей или меньшей сознательностью обращаются к эзотерической, шаманской и магической традициям.
Обычно первые из них становятся жертвами собственного редукционизма и за пределами успокаивающей строгости метода демонстрируют скудные результаты в эволюции высоких достижений субъекта, которым они занимаются. Вторые же иногда получают удивительные результаты, которые, однако, в большинстве случаев они не в состоянии ни поддержать, ни повторить. Перефразируя Грегори Бейтсона, можно сказать, что одна лишь строгость – это удушение исполнения, в то время как одна лишь эзотерическая магия – это шаг в безумие: невозможно выйти за пределы своих привычных возможностей ни путём суровой методичности, ни посредством магических верований.
Как мы уже
