Ольга Маховская - Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж
О.М.: Для меня это так странно…
А.В.: Может быть, потому что вы – женщина. И потому, что у вас более предвзятое отношение к женщинам. Потому что женщины, я заметил, не любят женщин. Я не понимаю, с чем это связано. Для меня вопрос так никогда не стоял. Я всех мирю, всех стараюсь объединить. Чтобы все были в мире, в согласии, в любви.
Вы знаете, однажды ко мне обратились за данными по истории русской оперы, и я им сказал, что вот, жива хористка, нужно обратиться к ней пока она жива. Но они не стали даже звонить! Я их спросил, почему вы не сделали этого? Они мне сказали: «Но мы так не умеем! Мы привыкли работать с печатными источниками».
О.М.: Но это очень ограниченный подход. Историк, как и этнограф, должен воссоздавать реальность как можно более точно. В психологии есть такой принцип валидности – методы должны вычерпывать реальность.
А.В.: А вы знаете, что я ведь не научный человек! Мой отец – театральный художник, моя мать – актриса. Они ведь совсем не научные люди. С детства собирал спичечные коробки и раскладывал их в стопочки по странам и по годам. Я очень люблю систему. Вот видите, несмотря на то что здесь есть некоторый артистический беспорядок, я люблю все упорядочивать. Если вы придете в мое ателье, там нельзя пройти, такое количество книг!
Вы знаете, как мы делали макет? В моей жизни есть мало печатных изданий, которые я люблю. Но есть одно, которое я перечитываю постоянно. Оно называется «Столица и усадьба». Это моя настольная книга. У меня очень много номеров, и я их покупаю без конца. Это журнал красивой жизни. Это самый интересный для меня журнал о старой России. И этот журнал мне дал идею расположения картинок в моей книге. Я ему невольно подражал. Глаз приучен, знаете к чему? К балансу. Потом мой прием был в том, чтобы использовать круглые и овальные фотографии. Их не было, они почти все были квадратные. И это дает такой замечательный аромат прошлого. Как альбом, который хочется смотреть.
(Снова пришли гости. Разговор перешел в жанр салона. Любезный хозяин, потратив на меня четыре часа времени, успел сказать удивительную новость. Он говорил о том, что собирается издавать книгу «Сто пятьдесят лет русской моды». «Почему такое название? Потому что фотография была изобретена в 50-е годы прошлого столетия. Прошло сто пятьдесят лет. Я в такой ретроспективе совсем по-другому смотрю на русскую моду».)
Подтексты женского успеха в эмиграции
На презентацию книги «Красота в изгнании» в Париже были приглашены и героини, семидесяти – девяностолетние дамы. Гости поднимались по главной лестнице Русского Культурного Центра в Париже, украшенной свечами. При встрече автор книги каждой посетительнице галантно вручал белую розу с эмблемой книги. Так воздавалось неувядающей русской красоте.
На сцене сидели божественные дамы – все тот же перманент, изящные кисти рук, красивые, давно облюбованные позы, удачные ракурсы лиц, чеканные профили, выверенная посадка головы, выписанные, плавные, как будто немного замедленные жесты и – великолепные, не знающие времени ноги, обрамленные ниспадающими шикарными меховыми манто, ноги, обутые в классические, на высоком каблуке, туфли. Не память о стиле, а сам стиль. Не бывшие русские красавицы, а истинная красота, не знающая времени.
Вдруг мимо сцены стали сновать молодые русские танцовщицы, работающие, как кто-то мне шепнул, в кордебалете «Мулен Руж». В коротких юбках, нарочито ярких макияжах – так, что видно с последнего ряда. Угловатые, суетливые, что называется, не в контексте. Эти два плана, оказавшись волею случая совмещенными, обозначили дистанцию в развитии образа русской красавицы.
Прошло довольно времени с тех пор, как в Париже появились первые русские красавицы. Русские актрисы уже не говорят более на европейских языках; их манеры несут в себе печать другого культурного наследия – не аристократических салонов, а маленьких провинциальных городов постперестроечной России. Кто знал, что мне придется осознавать это неоднократно, столкнувшись с современной историей русской по происхождению актрисы Натальи Захаровой.
Вариация на тему книги «Цена красоты в изгнании» не обладает эстетической притягательностью, а переводит разговор в плоскость реальных отношений между людьми.
Один из планов мифа русских красавиц в эмиграции обязывал меня взглянуть на события биографий русских эмигранток во вполне определенном ракурсе: как сложилась судьба их детей? Как вообще могла сложиться личная жизнь художественной богемы в зарубежье? В своей уникальной коллекции женских жизнеописаний Александр Васильев не касался этой темы, но трудно было представить, чтобы сами женщины не упоминали некоторые факты, не коснулись тех сюжетов, в которые вовлекается всякая женщина.
Перечитывая книгу, я наткнулась на биографию великой княгини Марии Павловны, внучки императора Александра II. В 1906 году, восемнадцати лет от роду, она вышла замуж за кронпринца Швеции Вильгельма. В 1914 году брак распался, и сына пришлось оставить при шведском дворе. Вскоре она связала свою судьбу с князем Путятиным, с которым ей пришлось странствовать по Европе, пока она не остановилась в Париже, где и открыла свой вышивальный бизнес в тесном сотрудничестве со знаменитой Шанель. Мария Дмитриевна проявила невероятную настойчивость, силу духа, освоив вышивальную машину, как простая мотористка.
Но все эти успехи меркнут, если знать еще об одной жертве. В Румынии при дворе она оставила своего второго сына, который вскоре после этого скончался. С точки зрения современной женщины, такая жертва кажется слишком большой и неоправданной. И трагичной: у четы не было выбора, она боролась за выживание.
За внешней независимостью и успехом была разлука с детьми, как можно предположить, вполне принимаемая обществом[14]. Матери из высшего света не были привязаны к своим детям так сильно, как, возможно, женщины из более низких сословий[15]. Они смогли стать первыми, пусть насильственно, под гнетом эмиграции и нежеланной революции, эмансипированными женщинами, которым их воспитание и образование позволили реализоваться профессионально[16].
В книге приводились и факты, указывающие на то, что миф о русской красавице эксплуатировался женщинами в откровенно корыстных целях уже в эпоху первой волны эмиграции. Свидетельства указывали, например, что в эвакуировавшейся армии барона Врангеля в Константинополе оказалось много девушек из домов терпимости Петрограда, Москвы, Киева, Одессы и Ростова, которые часто выдавали себя за жен офицеров, то есть дам из благородного сословия. Это позволяло им назначать более высокую цену за свои услуги. Но вместе с тем подобная практика порочила всех остальных русских женщин, многие из которых пытались зарабатывать не такими способами.
Была написана даже «Петиция стамбульских дам» «против этих сеятелей греха и супружеских измен, которые гораздо страшнее, чем сифилис и алкоголь». Они призывали «выгнать их (русских проституток) прочь с нашей земли». Турецкие одалиски настаивали на том, что русские женщины «обобрали турецкого мужчину и отняли у него последнее имущество, они разрушили наши семьи, развратили наших сыновей и стали дурным примером для наших дочерей – короче говоря, за один-два года им удалось и сейчас удается принести больше вреда, чем всем русским армиям вместе взятым»[17].
Вместе с тем за границей, в той же Франции, со временем возникла мода не только на русский стиль, но и на русских жен.
К «русским музам европейской культуры» можно причислить Елену Дмитриевну Дьяконову, знаменитую Галу, сыгравшую далеко не последнюю роль в творческой судьбе Поля Элюара и особенно Сальвадора Дали; Лелю Саломе (Лу Андреас-Саломе), родившуюся и прожившую 20 лет в Петербурге, а впоследствии на долгие годы обосновавшуюся за границей. Она была близким другом Ницше, Рильке, Фрейда. Русские жены были у Пабло Пикассо, у Ромена Роллана, де Кирико, Луи Арагона, Анри Матисса, Герберта Уэллса.
Женская предприимчивость в эмиграции с самого начала оценивалась с точки зрения удачного замужества. Личная жизнь вынужденно выступала для многих эмигранток своего рода предприятием, бизнесом, когда за элегантными манерами и томными взглядами могли прятаться «оловянные» сердца[18].
Но нельзя было не отметить: нет каких-либо указаний на то, что эти золотые союзы, союзы мастеров и маргарит, гениев и муз, являются идеальной моделью для современной эмигрантки, которая видит свое счастье в рамках традиционной, или если точнее, нормальной модели поведения, где есть место и детям, и взрослым, и старикам. Поменялись технологии успеха. Женщины-музы, женщины-чаровницы, женщины-наслаждения, красавицы, разрушительницы и вдохновительницы, роковые, демонические женщины. Это женщины, чья жизнь всецело посвящена мужчине, или требующие такой же отдачи, но по сути своей эти женщины бездетны. В таких отношениях нет места больше никому.
