Хосе Антонио Марина - Анатомия страха. Трактат о храбрости
8. Страх и надежда
Спиноза считал, что страх и его антагонист, надежда, являются важнейшими страстями, необходимыми для постижения этических, религиозных и политических вопросов. Именно чувство неопределенности, нестабильности смущает и ослабляет наш дух.
Итак, надежда есть непостоянное удовольствие (inconstans laetitia), возникающее из идеи будущей или прошедшей вещи, в исходе которой мы до некоторой степени сомневаемся. Страх есть непостоянное неудовольствие, возникающее из идеи будущей или прошедшей вещи, в исходе которой мы до некоторой степени сомневаемся.
Следует добавить, что Спиноза с недоверием относится и к тому и к другому. Надежда способна породить самый яростный фанатизм, невосприимчивость к критике, восторженность и возбуждение.
Родство между страхом и надеждой подмечено давно. Еще Аристотель писал: „Для того чтобы испытывать страх, человек должен испытывать надежду на спасение того, за что он тревожится“. Даже Гёте в трагедии „Фауст“ неприязненно отзывается о надежде:
От Надежды и БоязниОтступите вглубь прохода.Худших нет бичей и казнейЧеловеческого рода[17].
Спиноза и Гёте превыше всего ценят покой. Тот, кто ничего не хочет и не ждет, не познает горечи разочарования. Но ничего и не совершит. Ни один мореплаватель не снимется с якоря, если не надеется доплыть до далекого порта. Луис Вивес[18] утверждает, что „надежда — это вера в то, что все будет, как мы того пожелаем“. И добавляет:
Иллюзия, которую дарит нам надежда, сладостна и необходима для того, чтобы выжить среди трудностей, несчастий и непереносимых тягот. Мудрый сюжет повествует, что когда Пандора опрокинула заветный сосуд, все несчастья вырвались наружу, и только надежда осталась на дне (Гесиод, „Теогония“, 93—99). Пандора нарочно постаралась сохранить ее. Это символический образ человеческой жизни, вот почему Создатель сделал так, чтобы надежда зарождалась и возрастала при каждой, даже самой незначительной возможности.
Что ж, продолжим наше путешествие.
Глава II. Стремление внушать страх
1. Запугать, чтобы добиться превосходства
Странно, что специалисты, изучающие страх, мало внимания уделяют тактикам запугивания и механизмам использования страха, хотя это как раз оборотная сторона медали. Существует спонтанный испуг и испуг, возникший в результате целенаправленных действий, спровоцированный намеренно. Извергающийся вулкан, грозное цунами или эпидемия чумы никому ужаса не внушают, они его вызывают, в то время как подоплекой диктаторского произвола, терактов, шантажа, жестокого обращения в семье, превентивных атак и акций устрашения является страх как инструмент для достижения цели. Его эффективность легко объяснима. Страх побуждает нас действовать определенным образом, чтобы избежать угрозы и освободиться от тревоги, вызванной ею. А потому тот, кто стремится запугать, в известной степени порабощает волю своей жертвы. Разумеется, не всякое насилие преследует подобные цели. Одно дело хотеть причинить зло и совсем другое — стремление подчинить. Мужчина, убивший жену, умышленно лишает жизни человека. Мужчина, который терроризирует жену, повинен в преднамеренном запугивании и тиранстве. Он вынуждает ее прибегать в ответ на угрозу к одному из древнейших стереотипов поведения: покорности.
Значит, существует тесная связь между властью и устрашением, ведь страх неизбежно появляется в человеческих отношениях, когда в них присутствует фактор подчинения. Не надо забывать, что власть, а точнее говоря, способность сильного навязывать свою волю, стоит на трех китах: поощрение, наказание и влияние на чувства и убеждения слабого. Наказание внушает ужас и настолько эффективно, что Курт Гольд назвал его основой власти: „Властью следует считать способность причинить вред другому человеку“. В этих словах, как и во всяком преувеличении, есть своя доля истины.
Нам следует уделить внимание стратегии запугивания, поскольку тогда мы вернее поймем механизмы страха. Никто не знаком с ними лучше, чем те, кто использует его в своих целях. Внушать страх очень выгодно. Варвар почти всегда добивается своего. На самом деле наиболее авторитетные общественные структуры как раз и призваны помешать этой несправедливости.
2. Угроза
„Угроза есть действие или высказывание, направленное на то, чтобы внушить страх; таким образом человеку иногда в словесной форме, а иногда посредством определенных действий дают понять, что его ждут утраты, опасность и наказание“, — объясняет толковый словарь Испанской королевской академии. Это знак, который предвещает неприятности в случае, если мы не выполним некие условия. Следует обратить внимание на слово „знак“, ибо оно раскрывает одну из причин, по которой страхи возникают так легко: нашу способность к интерпретации. Угроза означает, что некое лицо или общественный институт может причинить нам вред. Правила дорожного движения грозят нарушителям штрафом, а то и лишением водительских прав. Преподаватель грозит двойкой нерадивому студенту. Отец грозит сыну, что не пустит гулять, если тот не сделает уроки. В подобных случаях задачей угрозы является предотвращение ошибочных или нежелательных действий, однако ее правомерность зависит от правомерности цели и от источника, из которого она исходит.
Тем не менее механизм этот настолько эффективен и прост, что к нему часто прибегают с незаконными и даже преступными намерениями. Шантажист и вымогатель совершают преступление, используя страх и сложные реакции, которые он провоцирует. ЭТА шантажировала людей долгие годы. Представьте себя на месте человека, получившего письмо с требованием заплатить крупную сумму, чтобы сохранить жизнь себе и своей семье. От привычного ощущения безопасности — в конце концов, у нас на улицах не стреляют в людей — не остается и следа. Жертва чувствует полную беззащитность. Можно, конечно, обратиться в полицию, то есть прибегнуть к помощи института, призванного выполнять нелегкую задачу по охране шаткого порядка. Это уже кое-что. Но когда подобные случаи происходят в странах, где полиция коррумпирована, где правоохранительные органы продажны, а политики корыстны, то никакой надежды на спасение не остается.
Я уже говорил, что страх — эмоция разрушительная. Человек, которого шантажируют террористы, знает, что не должен платить, — мало того, понимает, что платить преступно, а значит, к страху примешиваются угрызения совести. Разве уступил бы он, не будь трусом? Родившийся в Буэнос-Айресе англоязычный писатель Эндрю Грэхем-Юл в душераздирающем рассказе „Память о страхе“, посвященном аргентинской диктатуре 70-х годов, пишет о пагубном воздействии этой эмоции:
Казалось, что машина едет за мной по пятам. Подъезжает все ближе и ближе. Краем глаза я вижу капот; потом в поле зрения попадает солнечный блик на лобовом стекле и черный кружок нацеленного на меня ствола. Первыми реагируют колени: они дрожат и отказываются нормально гнуться <…>. Однако машина проехала мимо. На этот раз охотились не за мной. Картина страха не изгладится из памяти никогда. Она хранится вечно, точно постыдное воспоминание… и оживает всякий раз, стоит заслышать за спиной шум мотора. У каждого свой образ страха. Мой возник в Буэнос-Айресе и неотступно следует за мною из Аргентины в Лондон, из Мадрида в Манагуа. Опасность парализует, малодушие внушает стыд, страх унижает. Но опасность минует, стыд со временем рассеется, а страх останется навсегда.
Любопытна эта связь между страхом и стыдом: она еще больше подтачивает силы жертвы. В концлагерях постоянный ужас низводил заключенных до животного состояния, прорывал все заслоны собственного достоинства. Перед лицом безжалостного террора человек безоружен. Примо Леви[19] вспоминал, что выжившие узники Освенцима не проявляли радости, когда их освободила Советская армия. Видимо, они испытывали стыд: „Это чувство было хорошо знакомо всем нам. Оно переполняло нас после каждой переклички, всякий раз, когда мы становились свидетелями унижений или сами подвергались им: смятение порядочного человека при виде чужой слабости, горечь от сознания, что она неизбежна и непреодолима, что воля бессильна и ничтожна, что сделать ничего нельзя“. Французская писательница Шарлотта Дельбо, также сумевшая спастись, сказала как-то в интервью: „Вернувшиеся стыдились, что остались живы. Все спрашивали, почему они не взбунтовались, почему повели себя как трусы. Действительно, почему я здесь, когда остальные мертвы?“
3. Лишить поощрения
Лишение награды тоже своего рода наказание, только действует по-другому. Этот механизм включается там, где есть зависимость — будь то наркотики или связи между людьми. Угроза оставить без поощрения осложняет и разрушает отношения. Допустим, женщина систематически подвергается агрессии со стороны супруга. Позиция абсолютного подчинения помогает избежать жестокого обращения, что само по себе воспринимается как вознаграждение. Теперь несчастная всеми силами будет стремиться заслужить это утешение и в конце концов даже начнет испытывать благодарность к своему обидчику — настолько, что перестает понимать, на ком в действительности лежит вина. Именно так объясняется всем известный стокгольмский синдром, когда жертва чувствует симпатию к преступнику, который взял ее в заложники, но оставил в живых. Нечто похожее происходит сейчас в Испании с отношением к террористической организации ЭТА. Уже несколько месяцев ее бойцы не проливают крови, и граждане ставят это им в заслугу. Боясь лишиться „подарка“, они готовы на любые уступки. Преступления, ставшие всему причиной, постепенно забываются, и все усилия сосредоточены только на том, чтобы сохранить ощущение успокоенности.
