Символическая жизнь. Том 2. Работы разных лет - Карл Густав Юнг
1587 Когда святому Павлу привиделся Христос, это было психическое явление, если признавать его реальность. Я не думаю, будто знаю наверняка, что такое психика; я знаю только, что существует некая область психического, откуда исходят такие содержания. Это место, где бьет источник aqua gratiae, но вода попадает туда из неведомых недр, и я не смею похваляться, что знаю тайные пути, какими течет эта вода, прежде чем достигнуть поверхности.
1588 Поскольку общие проявления бессознательного двойственны или даже двусмысленны («Страшно впасть в руки Бога живого», Евр. 10:31), различающее суждение приобретает первостепенное значение. Особенно четко это наблюдается в процессе индивидуации, когда приходится препятствовать тому, чтобы пациент либо слепо отвергал данные бессознательного, либо подчинялся им без малейшей критики. (Почему Иакову пришлось сражаться с ангелом Господним? Потому что он погиб бы, не защищай он свою жизнь.) Никакого общего развития не существует, есть только жалкая смерть от жажды в пустыне; нелеп тот, кто думает, что возможно управлять бессознательным посредством нашего произвольного рационализма. Именно на это направлен немецкий принцип «Где воля, там и способ» (Wo ein Wille ist, da is auch ein Weg[408]); Вам известно, каковы результаты его применения.
Вопрос 3. В своем «Ответе Иову» Вы утверждаете следующее: «Меня так часто спрашивали, верую ли я в существование Бога, что я в какой-то мере опасаюсь, как бы общественное мнение все-таки не сочло меня “психологистом”, вопреки моим убеждениям»[409]. И продолжаете: «Бог есть безусловно психический, а не физический факт»; но мне кажется, что в конце концов Вы так и не отвечаете на вопрос, верите ли Вы в существование Бога в иной форме, кроме архетипа. Это так?
Этот вопрос важен, потому что я хотел бы ответить на возражение, выдвинутое Гловером[410] в его книге «Фрейд или Юнг»: мол, система Юнга принципиально нерелигиозна. «Никому нет дела до того, существует ли Бог, и менее всего Юнгу. Необходимо лишь усвоить установку, которая помогает жить».
1589 Архетип, насколько возможно описать его эмпирически, представляет собой образ. Как следует из самого слова, образ есть изображение чего-либо. Архетипический образ подобен портрету неизвестного в галерее. Его имя, биография, жизненный путь нам неизвестны, но мы предполагаем, тем не менее, что на картине изображен живой человек, который когда-то жил и был реален. Еще мы имеем бесчисленные изображения Бога, хотя никогда не видели оригинал. Я не сомневаюсь в том, что за нашими изображениями действительно стоит некий оригинал, но непосредственно он недоступен. Мы можем даже не подозревать о наличии оригинала, поскольку для восприятия все равно необходим перевод в область психического. Как выглядела бы кантовская «Критика чистого разума», если перевести ее на язык психических образов таракана? Я предполагаю, что различие между человеком и Творцом всего сущего неизмеримо больше, чем между тараканом и человеком. Откуда в нас эта нескромность, побуждающая думать, что мы способны постичь мировую сущность и заключить ее в узкие рамки нашего языка? Мы знаем, что образы Бога играют большую роль в психологии, но ведь нельзя доказать физическое существование Бога. Как ответственный ученый, я не намерен проповедовать собственные личные, субъективные убеждения, которые не могу доказать. Я ничего не добавляю к познанию или к дальнейшему улучшению и расширению нынешних знаний, если признаюсь в своих личных предрассудках. Я просто захожу настолько далеко, насколько позволяет мне разум, но высказывать мнения, выходящие за его границы, было бы аморально с точки зрения моей интеллектуальной этики. Скажи я: «Верую в такого-то Бога», это было не менее бесполезно, чем негру заявлять, что в жестяной коробке, найденной на берегу, якобы спрятан могущественный фетиш. Если я придерживаюсь мнения, которое, как мне кажется, могу доказать, это не означает, что я отрицаю существование иных мнений, способных существовать за его пределами. Обвинять меня в атеистическом отношении только потому, что я стараюсь быть честным и дисциплинированным, – это явная злонамеренность. Лично для меня вопрос о том, существует Бог или нет, лишен смысла. Я вполне признаю те последствия, которые человек издавна приписывает божественному вмешательству. Если меня просят высказать мнение, выходящее за эти рамки, или подтвердить существование Бога, мои слова, во‐первых, были бы излишними и бесполезными, а еще показали бы, что мое мнение не опирается на факты. Когда люди говорят, что верят в существование Бога, я остаюсь равнодушным. Либо я что-то знаю, и тогда нет нужды в это верить; или я верю, потому что сомневаюсь в своих знаниях. Я удовлетворен тем фактом, что мне известны переживания, которые я не могу не назвать нуминозными или божественными.
Вопрос 4. Важна ли для Вас значимость других дисциплин для психики?
Й. Гольдбруннер в своей книге «Индивидуация» отмечает, что Ваша трактовка «Бога в Себе» как будто выходит за рамки психологии, и добавляет: «Это подразумевает позитивистское, агностическое отрицание всякой метафизики». Согласны ли Вы с таким выводом? Найдется ли, по Вашему мнению, таким дисциплинам, как метафизика и история, отдельное место в познании психики?
1590 Я вовсе не отрицаю важность других дисциплин для изучения психики. В бытность профессором Политеха в Цюрихе я целый год читал лекции о тантризме, а в другой год – о «Духовных упражнениях» святого Игнатия Лойолы[411]. Кроме того, я написал ряд книг об особой духовной дисциплине алхимиков.
1591 Замечание Гольдбруннера совершенно верно. Я не знаю, что такое Бог Сам по Себе. Я не страдаю манией величия. Для меня психология – честная наука, признающая свои границы, и я не философ и не теолог, верящий в способность проникать за эпистемиологические преграды. Наука создана
