Невротический характер - Альфред Адлер
Я описываю здесь черты, которые можно встретить повсюду, и все-таки это черты повсеместно распространенной нервозности и признаки глубокой неуверенности, лежащей в ее основе. Они ни в коем случае не заложены в человеческой природе, это только формы неудавшегося мужского протеста, который призван защищать личностное чувство. Если он терпит неудачу на какой-то главной линии, то переходит на невротические окольные пути, и тогда, посредством изменения формы и повышения интенсивности руководящей фикции, случается «вспышка» невроза или психоза.
Я также отрицаю «врожденные» криминальные наклонности ребенка, равно как и преступника, вопреки убеждениям Ломброзо и Ферреро[271]. Здесь нет ничего кроме инстинкта агрессии, повышенного из-за чувства неполноценности, который направлен за пределы полезной сферы жизни, потому что внутри этой сферы человек потерял надежду сыграть роль героя. При этом происходит своего рода тренировка в нарушении социальных норм. Резкий переход в очевидный невроз осуществляется посредством более сильного отступления. Там, где отсутствует принципиальный страх перед принятием решения – ранний плод защищающего невроза, – где усиливается тенденция к обесцениванию жизни, брака и имущества ближнего, там и возникает преступление[272].
Однако при развитом неврозе часто обнаруживаются следы воспоминаний о жестокости и криминальных поступках, так же как и о чрезмерной сексуальности. Эти воспоминания тенденциозно усилены, ложно сгруппированы и крепко удерживаются в памяти. Совесть и чувство вины преувеличиваются силой воображения, и из-за этого мужской протест отказывается от прямолинейной агрессии и сворачивает на сконструированную траекторию мягкосердечия. И только по аффекту, который иногда прорывается наружу, в анализе припадка, по проступившим вдруг чертам характера, как это часто бывает при вспышке психоза, и по конечной цели невротических обходных путей и вытесненных с этого направления черт характера, по факту установления господства вопреки явному подчинению, по тенденции мучить других посредством самоистязания и по примеси вспыхнувшей вдруг изначальной, прямолинейной агрессии – по всему этому можно заметить, что старая завышенная цель существует, просто изменение формы фикции направило стремления на другие, порой кажущиеся противоположными пути.
Так, после периода сильной агрессии, потерпев какое-то поражение или предчувствуя его, психопат лучше, чем прежде, или даже слишком настойчиво приводит такие свои черты, как корыстолюбие, жестокость, склонность к насилию, в соответствие всеобщим моральным образцам благодаря тому, что конструирует некую фиктивную инстанцию – совесть, так же как до этого из чувства неполноценности проступали линии эгоцентрических злонамеренных желаний. «Что ж, я готов стать злодеем» – в таком или похожем виде, только незаметно и бессознательно, оформляется фиктивный жизненный план многих невротиков, и они следуют ему, пока взгляд в бездну не заставит их, охваченных головокружением, бежать из опасного места и искать более сильные гарантии безопасности, чем это безусловно необходимо.
Совесть конструируется под давлением предохранительной тенденции из более простых форм – предвидения и самооценки, наделяется признаками власти и возводится до уровня божества, чтобы нервозный человек мог следовать направляющим линиям, якобы созвучным социальному чувству, чтобы ему было легче ориентироваться в неопределенности происходящего, чтобы он выбрал защищающее сомнение из тех приемов и способов ведения боя, к которым его влечет воля к власти. Но невротик потому предается бесплодным угрызениям совести, раскаянию, сожалению и скорби, что их обманчивая видимость возвышает, облагораживает и приукрашивает его и одновременно освобождает от решения жизненных проблем. «Угрызения совести неприличны!» (Ницше). Всегда подозрительно, когда кто-то демонстрирует преувеличенное благородство, выходящее далеко за рамки нормы. Видна ли какая-то общая польза от этого благородства – вот на что надо смотреть, чтобы вынести верное суждение.
Но для того чтобы «не потерять хватку», невротик сам преобразует эти черты характера. Так, будучи в страхе перед сексуальным партнером, он приписывает ему эгоизм, жестокость и коварство, а себе – благородство. Он будет охотно выискивать и преувеличивать те из своих воспоминаний и побуждений, которые подтвердят его сердечность, мягкость и открытость. Чтобы доказать это, он даже будет поступать так, как если бы его добродетели были врожденными и непреходящими.
Необходимо коснуться еще одного важного момента. Почти все наши невротические пациенты приходят к нам в стадии добродетели, то есть после поражения. Поэтому их стремление к превосходству следует не столько видеть в прямолинейных чертах характера и аффективных готовностях, сколько с трудом отыскивать в невротических поворотах, усиленных защитах и в анализе их сновидений и невротических симптомов. И оказывается, что детский фиктивный образец становится еще более эффективным, и для описанных только что случаев невротические симптомы быстрее и надежнее приводят к обесцениванию других, чем более ранние направляющие линии жестокости и садизма. Ибо все эти линии протянуты между первоначальной неуверенностью ребенка из-за его неполноценности, конституциональной или субъективной, и его недостижимой фиктивной личностной идеей. Как бы ярко ни были выражены в детские годы садизм, перверзии, сексуальное либидо или мужской протест и конструктивные линии характера, они всегда выстроены по некоему жизненному плану и зависят от него. «Извлечение» садизма из невротических готовностей и коварных секретов из бессознательного можно приравнять к возвращению невроза на более раннюю стадию, в период до перенесенного поражения.
Научные достижения Фрейда, сколь бы значимыми они ни являлись для понимания неврозов, не дают правильной картины невротической психики. Фрейд так же, как и невротики, слишком много занимается второстепенными для структуры невроза аспектами. Невротические готовности к усилению аффекта, чрезмерная агрессивность, сверхчувствительность и прямолинейные компенсирующие свойства характера нуждаются в избавлении от неоправданного перенапряжения, а не в оправдании отсылкой к «врожденным компонентам инстинкта». Точно так же нуждаются в этом и невротические наклонности к перверзиям, иногда сконструированные очень рано: они призваны избавить невротика от универсального страха принятия решений вроде бы через кажущееся образование компромисса, а на самом деле путем исключения нормального решения любовных проблем, вызывающего страх. Поэтому надо стремиться упразднить ошибочно повышенное чувство неполноценности и возникшую как его следствие тенденцию к обесцениванию – эти два важных полюса любой невротической установки, разъясняя пациенту их суть. Ибо они, вместе со своими сексуальными аналогиями и формами проявления (садизм, мазохизм, фетишизм, гомосексуальность, инцестуозные фантазии, кажущееся повышение или ослабление сексуального инстинкта), стали фундаментом невроза, а не человеческой психики вообще[273].
VI. «Верх – низ». – Выбор профессии. – Лунатизм. – Антагонизм мышления. – Возвышение личности за счет обесценивания других. – Ревность. – Невротическое оказание помощи. – Авторитет. – Мышление антитезами и мужской протест. – «Колеблющаяся позиция» и брак. – Установка «наверх» как символ жизни. – Навязчивая склонность к мастурбации. – Невротическая тяга к знаниям
Абстрагированные понятия «верх» и «низ» играют огромную роль в развитии человеческой культуры
