Анна Фрейд - Теория и практика детского психоанализа
Еще один пример непонимания чувств других людей: дети из моего детского сада были с воспитателями на прогулке, и когда подошли к зданию детсада, воспитательница предложила им бежать наперегонки ко входу. Но когда они побежали, одна новенькая девочка потянула ее за руку и сказала: «Скажи тому мальчику, чтобы не бежал так быстро. Я хочу быть первой!» То, что этот мальчик тоже хотел быть первым, для нее не имело значения.
Все это мы без преувеличения можем назвать детским эгоцентричным видением мира: это естественно для ребенка, естественно для нашего понимания ребенка, но становится неестественным, если в процессе взросления ребенок постепенно не перерастает его.
2. Следующий пункт больше касается контраста между рациональным и иррациональным, логичным и алогичным. Начнем снова со взрослых. Мы все знаем, что под воздействием очень сильных эмоций взрослый может сделать все, что угодно, даже совершить преступление, которое может иногда быть оправдано судом, поскольку в тот момент чувства, эмоции данного человека были слишком сильны, чтобы сдерживаться соображениями разума и морали.
Опять-таки это то же самое состояние, которое типично для ребенка. Родители большей частью не понимают этого, им кажется, что ребенок действует им наперекор. Ребенок хорошо усвоил, что должен поступать так или иначе, что машины на дороге опасны, что нельзя разговаривать с незнакомыми людьми, что до желанной игрушки в магазине нельзя даже дотронуться. Ребенок понимает все это, но понимание не влияет на его поступки.
Я думаю, коренное отличие между нами, взрослыми, и детьми дошкольного или еще меньшего возраста, состоит не в том, что они менее разумны, чем мы, или им недостает рациональности. Я полагаю, отличие заключается в том, что наши идеи влияют на наше поведению, тогда как у малыша понимание может иметь место, но его поведение подчиняется страху, желаниям, импульсам и фантазиям. Вы слушаете меня столь терпеливо: возможно, я говорю что-то интересное. Но представьте, что моя речь стала очень скучной. Вы будете продолжать сидеть тихо до конца заседания. Но если бы вы были воспитанниками детского сада и мне не удалось вас заинтересовать своим рассказом, то вы стали бы отвлекаться: некоторые вышли бы из помещения, другие собрались бы в уголке и занялись чем-то другим. Никакое согласие и понимание трудностей, испытываемых докладчиком или учителем, не удержали бы вас на месте. Это было бы полное исчезновение желания слушать, которое управляет поведением.
Когда я еще работала в Хемпстедском военном детском доме, там были дети всех возрастов, начиная с младенческого (от 10 дней) до 8 лет. Это именно тот возраст, которым вы сейчас интересуетесь. Наши юные воспитательницы и помощники обычно ходили гулять с детьми по Лондону, и, поскольку детей было много, я сказала: «Отведите их покататься на лошадях». Но воспитательница возразила. «Только не наших детей, — сказала она, — они знают о движении все. Им всего по два или три года, но они обидятся, если вы посадите их в экипажи». Дети знают, что нельзя выбегать на дорогу. Но что, если мать появится на другой стороне улицы? Я гарантирую, что эти смышленые дети бросятся наперерез транспорту к матери, потому что в этот момент желание сильней разума и понимания. Или, предположим, мать ведет ребенка к доктору или зубному врачу. Ребенок заранее обещает быть хорошим и послушным и собирается быть таковым. Но вместо этого он выводит мать из себя. Он кричит, когда зубной врач приближается к нему, так как в этот момент разум исчезает, и его поведением движет страх.
Есть еще одна особенность функционирования детской психики, которую взрослым трудно понять. Взрослые могут быть мотивированы долговременной перспективой. Это означает, что мы можем отсрочить исполнение наших желаний, лишь в состоянии повышенного эмоционального возбуждения и нетерпения мы начинаем действовать немедленно, под влиянием момента. Ребенку же необходимо всегда действовать мгновенно, для него не существует отсрочки, он не может ждать; возникающая фрустрация неисполненного желания колоссальна. Это означает, что чувства и желания ребенка намного интенсивнее, чем у взрослых, и такие обещания, как «Мы узнаем это завтра», «Через шесть месяцев мы поедем туда-то и туда-то» или «Подожди, пока вырастешь», бессмысленны. Эти фразы абсолютно пусты для ребенка, это все равно что обещать взрослому исполнить его желания через сто или тысячу лет.
3. Здесь я подхожу к третьему пункту. Я полагаю, мы как учителя, родители и воспитатели не совсем понимаем, что у всех маленьких детей восприятие времени совершенно иное, чем у нас. Мы измеряем время объективно, с помощью часов, и знаем, сколько реально длится час. Только находясь в состоянии повышенной тревоги, ожидая чьего-либо визита или во время операции родственника сидя в приемной, мы можем почувствовать бесконечность времени, когда один, два или три часа тянутся столь же медленно, как и века.
Только в таком состоянии мы можем понять, как ребенок ощущает время. Родители говорят: «Мы уезжаем только на выходные — всего два с половиной дня, это совсем мало». Два с половиной дня для двух-трехлетнего ребенка — целая вечность. Это то же самое, что два с половиной месяца или два с половиной года. Ребенку, который плачет в детском саду, могут сказать;
«Ничего страшного, мама придет через час». Но в часу 60 минут, а в минуте 60 секунд, и для ребенка это вечность. С другой стороны, мы можем сказать: «Поиграй еще пять минут», но для ребенка пять равно одному, потому что он хочет продолжать играть дальше. Мы обращаемся с ребенком с позиций своего ощущения времени, тогда как должны это делать с его позиций.
Я приведу еще один пример из практики Хемпстедского военного детского дома, где мы смогли так много узнать благодаря возможности применения знаний, приобретенных в сложном процессе психоанализа, к очевидно простому процессу воспитания ребенка. В этом саду было восемьдесят детей, пятьдесят в одном здании и тридцать в другом, разбитых на группы и семьи. Очень скоро мы поняли, что малыши испытывают сильный дистресс, когда мы сажаем их за стол, а сами идем за едой. Малыши не могут ждать. И мы подумали, что надо сделать иначе: «Сперва накроем столы, а затем будем усаживать детей». Вы не представляете, какая революция произошла в детском саду.
Когда утром вы пытаетесь одеть тридцать детей и повести их на завтрак, что вы делаете с теми, кто оделся первым? Я видела в других садах, что они играют до тех пор, пока не оденутся остальные, или даже поют. Ну кому хочется петь до завтрака? Мы сделали столовую, где дежурила лишь одна воспитательница, и дети шли туда, как только были умыты, одеты, причесаны. Они получали завтрак сразу, как это делается в кафетерии. Это также помогало уберечь детей от слишком сильных переживаний.
Меня поразило тогда, от каких страданий можно защитить детей, если понимать всего лишь разницу в восприятии времени у детей и у взрослых. У нас была одна девочка, которая все время хотела быть большой, потому что у нее был старший брат. Это символизировало ее здоровую личность. Она бесконечно спрашивала:
«Когда я вырасту? Это скоро? Через полчаса?». Еще был мальчик, который хотел, чтобы его не забирала мать, и постоянно спрашивал: «Когда придет моя мама?» Воспитательница задала ему вопрос: «Ты хочешь, чтобы она поскорее пришла или чтобы еще долго не приходила?» Он ответил: «Я хочу еще играть. Полчаса — это долго?» Он не представлял, сколько это.
4. Если вы хотите найти яркий пример того, насколько отличается язык ребенка от языка взрослого, вы не сможете подобрать лучшего примера, чем те, которые касаются понимания детьми сексуальной жизни, а именно — различий между мальчиками и девочками, того, что делают мама и папа, чтобы родить ребенка, и откуда появляются дети. Мы многое узнали, изучая реакции детей, и, как вам вероятно известно, первая заповедь родителям — не кормить детей историями о находке в капусте или подарке от аиста, а рассказать правду, которую исповедует психоаналитик. Психоаналитик должен также объяснить, как поступают дети с этой правдой. Сейчас у нас в детском саду есть несколько детей, у которых за последние шесть месяцев появились братья или сестры: и которые ввиду этого очень озабочены вопросом рождения. Их родители, юные и окрыленные и совсем не старомодные, рассказали своим детям все как есть. Дети поверили только на словах. Они понимают, что ребенок появляется внутри матери, и то, как устроены мальчики и девочки. Но когда вы наблюдаете за их игрой, вы видите, что в действительности они не восприняли ничего из сказанного. Например, они дуют на кирпич, как будто «делают ребенка». Или, играя в семью, как папа и мама, изображают, что ложатся вместе спать. Дальше обычно происходит следующее: они возятся, дерутся, почти готовы убить друг друга: любовь и насилие, похоже, неразрывно связаны. В игре также заметно, что они считают, будто все дети должны быть мальчиками, и что тело девочки неполноценно, так как в нем чего-то не хватает или было удалено в наказание.
