Робин Уотерфилд - ГИПНОЗ. Скрытые глубины: История открытия и применения
Брейд умер в 1860, Эллиотсон — в 1868 году, однако интерес к месмеризму в Великобритании умер раньше них. Около 1880 года уважаемые французские ученые смогут занять, в сущности, те же позиции Брейда и Эллиотсона и сохранить при этом незапятнанную репутацию. Эта часть истории — для следующей главы, однако она вернет нас обратно в Британию. В 1891 году Британская медицинская ассоциация (БМА) назначила комиссию для исследования гипнотизма. Отчет ее был осторожно благоприятным, но отстранялся от дискуссий начала столетия:
Комиссия была удовлетворена проверкой подлинности гипнотического состояния. Ни один доступный для ее наблюдения феномен, однако, ничего не дает для поддержки теории «животного магнетизма»… Комиссия придерживается мнения, что терапевтический агент гипнотизма часто бывает эффективен при снятии боли, укреплении сна и облегчении некоторых заболеваний… Комиссия придерживается мнения, что его применение в терапевтических целях должно быть ограничено квалифицированными медиками-мужчинами; ни при каких обстоятельствах не могут гипнотизироваться женщины, если только не в присутствии родственников или других женщин. В заключении комиссия хочет выразить свое крайнее неодобрение публичных показов феноменов гипноза и надеется, что на них будут наложены юридические ограничения.
Отчет был, скорее, просто «принят» БМА, нежели поддержан, однако это отметило начало процесса признания гипнотизма в Британии. Частично эта перемена настроения обязана прогрессу, которого достиг Брейд по сравнению с Эллиотсоном; дикие рассуждения о «животном магнетизме» никогда больше не отвращали официального внимания от реальности их результатов. Частично в этом заслуга и британской медицинской общественности, которая теперь обезопасила себя и, таким образом, смогла обходиться без того накала страстей, которым она ослепляла себя в отношении сущности месмеризма в начале века.
УБИЙСТВО, НАСИЛИЕ И ДЕБАТЫ В КОНЦЕ ДЕВЯТНАДЦАТОГО СТОЛЕТИЯ
В 1891 году весь Париж следил за громким судебным процессом. Обвинялись двадцатишестилетняя женщина Габриэлла Бомпар и ее любовник, опустившийся сутенер средних лет, Мишель Эйро. Оказавшись за год до этого без средств к существованию, Габриэлла заманила в номера судебного пристава Александра-Туссена Гуфе, пообещав любовные утехи. Этой низкорослой (ниже пяти футов роста), коротко стриженной проказливой потаскушке ничего не стоило увлечь его на кровать и, сняв у себя с пояса шелковый кушак, играючи обвить его вокруг шеи незадачливого Гуфе, в то время как тот ее целовал. Это было сигналом для Эйро выйти из-за занавески, где он все время прятался в ожидании. Он схватил другой конец кушака, и они повесили Гуфе; тот умер без всякого сопротивления и достаточно быстро, если учесть отсутствие у них профессионализма. К своему огорчению, они нашли у него всего несколько франков. Они засунули его тело в сундук и выбросили в лесу неподалеку от Лиона, прежде чем сбежать в Америку.
Через несколько месяцев, увидев свой портрет во французской газете, Габриэлла вернулась во Францию из Калифорнии, чтобы сдаться. Полиция теперь узнала, где находится Эйро, но ему удавалось скрываться еще шесть месяцев, пока он наконец не был выслежен на Кубе и выдан французским властям. Жестокость убийства, ничтожность выгоды, которую преследовали убийцы, и длящиеся около года розыски их привели к тому, что дело Гуфе не сходило с заголовков газет и, как говорят, около двадцати тысяч людей пришли в парижский морг, чтобы взглянуть на тело злополучного пристава.
Тактика защиты Габриэллы основывалась на утверждении, что ее участие в преступлении обусловлено постгипнотическим внушением, осуществленным ее любовником, и, стало быть, она не могла нести ответственность за совершение убийства. Комиссия психологов обследовала ее, сделав заключение, что у нее развращенный нрав, слегка «истерический» характер, однако при этом она отлично осознает, что делает. Ее защищал профессор права Жюль Льежуа, который предпринял длинное утомительное расследование, показывающее, что чувствительный индивид ведет себя под гипнозом не иначе, как автомат. Ее адвокаты подчеркивали также возраст и пол преступницы и указывали на ее почтенное происхождение как дочери торговца из среднего класса (невзирая на тот факт, что она, по всей видимости, давно рассталась с приличиями среднего класса). Другими словами, они играли на популярном мнении о гипнотизме как средстве лишения воли и нравственности впечатлительных людей (молодых женщин), тогда как утверждения защиты Эйро — которые выглядели как пародия на выдвигаемые адвокатами Габриэллы аргументы — сводились всего-навсего к тому, что его, дескать, сбили с толку ее молодость и красота. Габриэлла получила двенадцать лет, а Эйро был приговорен к смертной казни. На разницу в силе приговора, однако, никак не повлияло свидетельство Льежуа, прошедшее мимо ушей судей; он не был даже допущен к психологическому освидетельствованию подсудимой. Более относящимся к делу обстоятельством для судей, которые уже были убеждены комиссией парижских врачей, был тот факт, что Габриэлла специально вернулась во Францию для явки с повинной в полицию. Также осталось незамеченным и то, что аргументы Льежуа, если подумать об их логических следствиях, подрывали само понятие правовой ответственности.
С энтузиазмом давая показания, Льежуа не ограничился только лежащими под рукой данными, но развернул энергичную теоретическую атаку на взгляды своих соперников, которая спровоцировала еще больший отпор со стороны его оппонентов. Интересно, как судьи смотрели на весь этот психологический диспут? Они видели, что парижские врачи постоянно заявляют о своем профессионализме и обвиняют Льежуа в поддержке таких шарлатанов, как сценические гипнотизеры, однако к тонкостям спора суд остался равнодушен. Как мы это уже не раз видели на протяжении истории гипнотизма, все имело свою социальную подоплеку. Наиболее акцентируемым было обвинение Льежуа в том, что он якобы усиливает анархическое брожение умов низших классов, угрожающие прочности Третьей Республики.
Этот вышедший наружу спор был составной частью происходящих тогда дебатов. То, что разыгралось в помещении суда, принадлежало двум враждующим школам психологии. Льежуа был коллегой Ипполита-Марии Бернгейма (Hippolyte-Maria Bernheim, 1837–1919), старейшины Нансийской школы, который по случаю слабого здоровья не смог принять участия в процессе сам, тогда как противостоящие ему врачи-эксперты были друзьями и коллегами Жана-Мартина Шарко (Jean-Marten Charcot, 1825–93), из Парижской школы Сальпетриера. В то время как смертный приговор был неизбежен для Эйро, в случае Габриэллы речь шла не о мере ее виновности, но о гипнозе и принуждении. По этому вопросу и боролись две соперничающие школы.
Льебо и Нансийская школа
Игроки «Эрудита» любят словечко «od», но мало кто знает о его происхождении. В 1840-х и ранних 1850-х годах многие европейцы увлекались теориями австрийского химика барона Карла фон Райхенбаха (1788–1869). Уже открыв ранее парафин и креозот, в 1845 году фон Райхенбах заявил об открытии новой силы, «od», которая пронизывает мир и истечения которой из магнитов и кристаллов, дескать, могут видеть магнетизированные и чувствительные субъекты. Джеймс Брейд написал уничтожающий ответ в брошюре «Власть ума над телом» (1846), в которой он продемонстрировал результаты контрэкспериментов и заявил, что райхенбаховские испытуемые были теми чувствительными людьми, которые сами производят желаемые результаты. Это достаточно странно, но что-то похожее на феномен Райхенбаха изучали вплоть до конца века в клинике Ла Шарите в Париже на загипнотизированных больных Ж. Б. Луис и Колонель де Рошас, пока не были разоблачены, среди прочих, английским писателем Эрнестом Гартом.
Гипнотизм же находился в настоящем застое, и это продолжалось еще какое-то время. Из-за крайностей Эллиотсона в Англии были приговорены к забвению и смешаны с оккультизмом даже взгляды Брейда. Ни один уважающий себя врач не утруждал себя исследованием предмета, если, конечно, не хотел погубить свою карьеру. Поддерживали гипнотизм только сценические месмеристы, однако они привлекали лишь широкую публику, но не академических знаменитостей. Однако кое-какой интерес к брейдизму на Континенте все-таки сохранился. Доктор Дюран ле Грос (писавший под английским псевдонимом Филлипс) в 1860 году издал книгу, которая была хорошо принята в узком кругу; он выступал также с лекциями в Бельгии и во Франции. Примерно в это же время Эжен Азам наблюдал за молодой девушкой, известной потом просто как Фелида X., с первоначальным диагнозом «истерия», который потом сменили на «раздвоение личности». Он применил в лечении гипноз по Брейду и написал отчет об этом случае в престижном «Archives de médecine» в 1860 году. Азам рассказал о своей работе известному врачу Паулю Брока, и тот провел хирургическую операцию под гипнозом. Результаты были впечатляющими, но не актуальными; теперь в хирургии уже повсеместно использовались химические препараты.
